Думаю, теперь я могу дать название всем этим нитям, которые все тянутся, переплетаясь и удлиняясь…
Несбыточная мечта.
«Для меня ничего не изменилось. Абсолютно».
Забираюсь на кровать: ставлю коленку в пространство между его ногами, возвышаюсь над ним. Кажется, я в жизни не видела ничего красивее, чем покрасневший Эшер Стоун (знаю, что этот румянец, по крайней мере отчасти, никак не вызван болезнью) с завязанными глазами… ранимый, произносящий нечто такое, что ему, скорее всего, дается намного труднее, чем я могла бы себе представить.
Он отпускает мое запястье, и рука его опускается мне на ногу – на ощупь, будто он пытается понять, что я делаю.
Выдыхаю тонкую струйку воздуха, она наверняка светится от всего того, что у меня сейчас внутри, после чего наклоняюсь к нему и – целую.
Губы у него очень горячие, и, судя по легкому вздрагиванию, я застаю его врасплох. Наши носы сталкиваются.
Отстраняюсь и осторожно снимаю с его глаз ткань. Брови и ресницы у него влажные, он пару раз моргает, и только после этого взгляд его фокусируется на мне. Хочу нарисовать его глаза. Просто умру, если не нарисую его глаза.
И я улыбаюсь, улыбаюсь как раз в тот момент, когда из глаза у меня выползает слезинка и бежит по щеке.
– Для меня тоже ничего не изменилось, Эш Кетчум.
Он так на меня смотрит… Мне бы никогда и в голову не пришло, что Эшер будет так на меня смотреть, с таким изумлением. С таким радостным изумлением, как будто он пялится на выигрышный лотерейный билет и не знает, что с ним делать, как распорядиться внезапным богатством.
Мне кажется, что он даже дышать перестал.
Пока он вдруг не начинает действовать. Одной рукой мягко обнимает мое лицо – большой палец ложится в уголок рта – и крепко целует. Губы наши сближаются стремительно, неловко, и, прежде чем я успеваю осознать, что Эшер Стоун и вправду меня целует, чувствую, как его рука обвивает мою талию. Взлетаю вверх, голова моя как будто бы обретает невесомость, и вот я уже лежу на спине, а он – надо мной.
Часто дыша, он чуть отстраняется. Опирается на локти, и мы смотрим в глаза друг другу. Кажется, еще никогда в жизни я не чувствовала такого наплыва эмоций. Не стану отрицать, что представляла себе это – именно эту позу, точь-в-точь – бессчетное количество раз. И все же реальность многократно превосходит все мои ожидания и фантазии.
Мои пальцы нежно ложатся ему на затылок, мягко перебирают пряди, зарываются в них, а он, как будто только этого и ждал, снова падает на меня. Его губы ласкают, ищут, просят прощения, и я раскрываюсь ему. Мои руки бродят по его шее и голой груди, не обращая ни малейшего внимания на то, что кожа его влажная от пота. А когда поцелуй становится глубже и в дело вступает его язык, мне кажется, что моя голова взрывается. Из меня вырывается стон. Этот поцелуй отзывается во всем моем теле. Когда же он сжимает руками мои бедра, словно едва сдерживаясь, я пользуюсь случаем и нежно кусаю его нижнюю губу.
На мгновение он останавливается, а я подглядываю за ним сквозь опущенные ресницы, обхватив его шею руками, как жгутом: не хочу отпускать, если вдруг решит отстраниться. Взгляд его не отрывается от моих губ, настолько пристальный, что отзывается в животе закрутившимся смерчем, а он если и до этого дышал тяжело, то теперь кажется, будто пробежал марафон. И все время моргает, словно не может поверить, что каких-то полсекунды назад меня целовал.
Легкое движение моих рук – и я снова ищу его губы. И страшно теряюсь, когда утыкаюсь в щеку, пока не понимаю, что в последний момент он отвернулся и зарылся лицом в ложбинку между моей шеей и плечом.
Оттуда слышится горестный вздох.
– Вот блин, – жалобно стонет он. – Только тебе может прийти в голову креативничать, когда я помираю от простуды. Я же, наверное, заразный.
Я улыбаюсь, ничуть не разочарованная. Ощущать своим телом его вес и жар, чувствовать на своей шее его дыхание – чуть ли не лучшее, что случилось со мной за очень долгое время.
– А я захомутала сорок первого номера «УКЛА Брюинз», – хвастаюсь я. – Оно того стоило.
Слышу, как он хлюпает носом, но под действием эндорфинов мне это кажется даже милым.
– Извини, что попросил тебя подержать его, – бурчит он. – Это я сам на себя злился.
– Это были другие Эшер и Лювия. Другая эпоха. Другая вселенная. Если в будущем тебе понадобится моя помощь в управлении твоим инструментом, можешь на меня рассчитывать.
Чувствую, как он затрясся – смеется.
– Подруга, это тяжелая техника. – Он вытягивает руки, чтобы немного отстраниться и посмотреть мне в глаза. Уф, не может быть. С этого ракурса, без футболки и так близко… Чувствую себя на месте той аристократки точнехонько в тот момент, когда индеец-полукровка зажал ее в своей конюшне, просунув колено между ног. – Не думаю, что ты к этому готова.
Скольжу руками по его обнаженным бокам. Кожа по-прежнему очень горячая и на прикосновение откликается мурашками. Большим пальцем легонько провожу по кубикам на животе.
Эшер стискивает зубы и делает ровно то, чего я и ожидала: отводит бедра назад, отстраняясь от меня… хочет скрыть свою мгновенную эрекцию.
– Ох, Эш, что-то мне кажется, что кто к этому не готов, так это ты.
Эшер
BFF Лювии: Привет!!! Как там течет жизнь на колесах?
BFF Лювии: А чтобы ты не подумала, будто меня интересует только твое самочувствие, перехожу к сути: можешь дать мне инстаграм твоего друга? Того, чья мать была Мисс Иллинойс.
Даниэль: Приииивет.
Даниэль: А помнишь мистера Соколова? Того, с покойником…
Трэвис У.: Как я и говорил, у него на меня какой-то зуб.
Трэвис У.: Попомни мое слово: если проиграем Стэнфорду, он насадит мою башку на пику и выставит в кампусе на всеобщее обозрение, грозным предупреждением будущим салагам. Покажи мое сообщение властям, если я окажусь прав.
Трэвис У.: И скинь мне инстаграм той блондинки с чудовищным вкусом в области кино СЕЙЧАС ЖЕ, хватит отлынивать.
Тренер: Таблица веса и физических упражнений на вчера заполнена.
Тренер: Поговори с Дикси.
– У тебя здесь миллион сообщений, – говорит мне Лювия с места второго водителя. – Что вовсе не означает, что я роюсь в твоем телефоне, – торопится добавить она.
– Знаю, я же сам тебе его дал. Есть что-нибудь важное?
– Ну, разве что ты сочтешь важным, что моя подруга и твой друг на всех парах устремились друг к другу.
– Да мне на это плевать. А тебе?
– Твой друг отличается влюбчивостью?
– Не знаю, подходящее ли слово «влюбчивость» по отношению к Трэвису, – говорю я в ответ, перебирая в уме длинный ряд девиц, с которыми он трахался только в нашей квартире.
– Тогда все отлично. Трин у нас из тех, кто своего не упустит, если ей что приспичит. А последующие проблемы ей не нужны.
– Окей, пусть тогда все идет своим чередом. И чем бы там у них ни кончилось… – Испытываю некоторое колебание. – Другими словами, если только один из них не перемудрит…
Рука Лювии соскальзывает на мою руку, ту, что лежит на ручке переключения скоростей. И это простое касание, такое обыденное и легкое, заставляет все мышцы моего тела мгновенно напрячься.
– Это уже будет не наша проблема, – заверяет меня она.
Словечко «наша» отзывается внутри меня туго натянутой струной: ее отвели и сразу же отпустили. Чертовски странно: как это мы перескочили от состояния невозможности находиться рядом без чувства неловкости к тому, что у нас сейчас. К сообщничеству и треклятой безмятежности, как будто раньше мы все время шагали против движения эскалатора, но внезапно поняли, какое направление верное. Теперь все очень просто. И едет само собой.
Наверное, это все потому, что мы очень давно знакомы и вполне можем пропустить начальный этап. Я знаю Лювию, а она знает меня, особенно после того, как была вынуждена хлебнуть моего дерьма. Скажу больше: она не сбежала от меня на всех парусах и не бросила мне в лицо, что я пытаюсь ее захомутать, как только она стала свободной, а ведь такая возможность трепетала в глубинах моего мозга.
Но в данный момент передо мной – лишь открытые двери и зеленый свет, а когда начинает вопить какая-нибудь из моих ментальных сирен, я на нее просто не реагирую.
Лювия мне подмигивает и, прежде чем убрать руку, тихонько скребет ногтями по моим костяшкам. В любой другой ситуации я бы сказал, что она может оставить руку на месте. И даже исхитрился бы и усадил ее как можно ближе к себе, пока кручу баранку «Литтл-Хазард».
Черт возьми, да в любой другой ситуации я бы вообще ничем другим не занимался, кроме как попытками ее трахнуть.
Но есть одна проблема: мы едем с бабушками, к тому же мы пришли к обоюдному соглашению, что пока не хотим, чтобы они о нас знали. Джойс наверняка принялась бы запускать петарды и с великим удовольствием приготовила бы нам брачную постель, а моя бабушка, думаю, осталась бы крайне довольна сама собой. Я по сей день в точности помню ее слова, когда Лювия обвинила меня в том, что я столкнул ее с лестницы в школе. «Не волнуйся, малыш. Это только начало». И как же она оказалась права, правее всякой святой!
И если уж посмотреть на все именно под таким углом зрения, то выходит, что все это время мы с Лювией только и делали, что валяли дурака. Утверждение, которое лично я категорически поддерживаю.
Однако пока что мы решили оставить все как было. Откровенно говоря, ситуация, когда я не могу прикоснуться к ней каждый раз, когда мне этого хочется, хорошо при этом зная, что теоретически это возможно, явно имеет свою изюминку. Да у меня, можно сказать, с самого Кистоуна стоит.
В Миннеаполис мы прибыли в четверг утром. Прогулялись вдоль Миссисипи, попробовали лютефиск на рынке Мидтаун-Глобал-Маркет. Все три дамы чуть не до икоты смеялись надо мной, когда меня от этой желеподобной рыбы чуть наизнанку не вывернуло, а вечером моя бабушка потащила нас в «Таттерсолл-Дистиллинг», знаменитую частную винокурню. Отлично знаю, чем именно это неизбежно закончится, однако препятс