твовать не могу. К ночи у меня на руках – три пьяные в хлам женщины, спотыкающиеся на ходу и орущие во всю глотку на всю Саммит-авеню. Саммит-авеню принадлежит к тому типу улиц, за которую любой мальчишка отдал бы жизнь, лишь бы оказаться здесь в Хэллоуин и выпрашивать карамельки. Любой, кроме меня.
Предпочитаю избегать встреч с паранормальными существами или сводить их к минимуму, спасибо.
Все это время я старательно улыбаюсь – из предосторожности, чтобы встречные пешеходы – многие из которых туристы, как и мы, – думали, что ситуация у меня под контролем. В общем-то, более или менее так оно и есть. После этой попойки, самой грандиозной на моей памяти, мне приходится взять на себя и Джойс, и бабушку.
В их оправдание могу сказать только одно: обе ни разу не опустились до того, чтобы полностью утратить контроль над собой. И все же хоть кто-то и скажет, что я сумасшедший, однако мне безумно трудно примириться с тем, что моя бабушка и ее подруга натыкаются на все подряд после идиотского караоке в стиле восьмидесятых годов прошлого века.
– Уф. – Лювия заваливается мне на бок, очевидно, в полной уверенности, что я ее подхвачу. И утыкается мне носом в подмышку – небольшой перебор, на мой взгляд. И оттуда бормочет: – Угнаться за этой парочкой просто невозможно. Пьянчуги с тысячелетним опытом. Они же сами и основали эту винокурню.
Бросаю взгляд на бабушек, убеждаюсь, что они очень заняты: пытаются поддерживать беседу (хотя у меня создается впечатление, что говорят они на две совершенно разные темы). Провожу рукой по спине Лювии, пальцы путаются в распущенных волосах. Все еще до конца не верю, что могу себе это позволить… с ней.
Легонько дергаю ее за волосы.
– Может, тебе просто не стоило гнаться за бабушкой, опустошая ее рюмки?
Она поднимает голову, утыкает подбородок мне в грудь и так мило надувает губы, что я едва удерживаюсь от поцелуя.
– А если не я, то кто? Ей нужно… чтобы о ней заботились. – Голос на последней фразе затихает, как будто на ней настроение у Лювии меняется.
Не успеваю ответить, потому что в эту секунду перед нами материализуется гид, которого эти две ненормальные в процессе дегустации успели нанять. Хотя предполагалось, что мы всего лишь прогуляемся по Саммит-авеню, полюбуемся, на радость Джойс, викторианской архитектурой, а потом пойдем своей дорогой.
А теперь выясняется, что мы участвуем в каком-то приватном туре, который откроет нам двери домов, где люди погибали при загадочных обстоятельствах.
Хоба-на!
Гид представляется Стивеном, и я немедленно испытываю к нему неприязнь по одной простой причине: чувак берет деньги за то, что сопровождает людей в какие-то сомнительные места, заставляя их пережить далеко не самые приятные моменты. Он вводит нас в группу, где уже с десяток человек, и тур начинается. Наша первая остановка – красный особняк Форпо, где, как нам говорят, некий мужчина и его любовница проведут целую вечность по причинам, которые меня не колышут и о которых я предпочитаю не слышать (чтобы ночью спать спокойно).
Джойс, с моей бабушкой в качестве молчаливого телохранителя (если абстрагироваться от ее неутихающей икоты), в первых рядах группы экскурсантов и без конца задает вопросы («А где они умерли? Кто кого убил? А большой ли была лужа крови на полу?»). Я же пользуюсь тем, что мы с Лювией в отстающих.
– Эй, – осторожно беру ее за руку, – ты в порядке?
– Не хочу тебя расстраивать, но должна признаться, что еще какое-то время буду под градусом. Хотя, если бы я могла забежать в туалет…
– Нет. Я имел в виду… Ну, не знаю. Тогда в лесу…
Вдруг она тащит меня в сторону.
– Слушай, мы упускаем момент: здесь все еще можно услышать их стенания.
Покорно иду за ней, хотя некая тень сомнения, которая поселилась во мне несколько недель назад, побуждает меня задаваться вопросом, не делает ли она это нарочно. Я, естественно, и сам знаю, что ей не хочется снова поднимать тему, которая один раз уже здорово ее расстроила, тем более именно сейчас, но что-то мне говорит, что дело не только в этом.
Вначале, в Санта-Хасинте, я думал, что она может грустить из-за того, что не поступила в университет.
Потом я обнаружил, что она больше не рисует, и теперь знаю, что в этом кроется часть проблемы. Но не это главное. Это как-то переплетено с чем-то еще.
Оставшуюся часть тура я сосредоточенно напеваю про себя разные песни, пока гид привлекает наше внимание к картине, от которой стынет в жилах кровь, или просит, чтобы мы присмотрелись и увидели таинственное зеленое свечение, говорящее о присутствии призрака.
На последнем этапе экскурсии, в особняке, который так прямо и называется – «Ведьмин дом», – Лювия толкает меня под свод величественной лестницы.
– Ни за что. Я не хочу отделяться от…
В этот момент ее губы прижимаются к моим, и конец моей фразы тонет в забвении. Здесь темно, намного темнее, чем в и так сумрачном доме, так что я едва могу ее видеть. Ее обычный кокосовый аромат смешивается с запахом сырости и затхлости, а на губах – вкус мангового ликера. Не сказал бы, что я сопротивляюсь, врать не буду, но не сразу могу осмыслить, зачем она меня сюда притащила. В следующий миг содрогаюсь от нахлынувших чувств.
Она шумно выдыхает, и в этом звуке слышится наслаждение, словно ей хватило одного лишь поцелуя, и прижимается ко мне еще теснее. Одна ее рука с силой ложится мне на затылок, видимо потому, что ей пришлось встать на цыпочки, чтобы до него дотянуться.
– Трогай меня, – шепчет она мне в губы.
– Вот черт, – выдыхаю я. И больше уже ни о чем не думаю.
Штука в том, что между мной и Лювией ничего и никогда не происходило наполовину. Как мы могли до смерти друг друга ненавидеть, но все равно быть рядом в трудную минуту, так и здесь: по щелчку пальцев мы переходим от нулевой отметки до сотни. И мне не нужно вообще ничего, кроме как почувствовать руками ее, на все согласную и расслабленную, чтобы ощутить, что мозги мои отключились и мне вообще фиолетово, где мы и кто там бродит вокруг.
Такого со мной еще не было.
Так что я впиваюсь в нее губами, жадно исследуя ее жаркий рот и отчаянно желая большего. Касаюсь большим пальцем ее нижней губы, гораздо более пухлой, чем верхняя, вынуждая ее приоткрыть рот. Ищу ее язык своим. В полной темноте шарю рукой вокруг, пока не нащупываю стену, после чего веду ее туда. Прислоняю ее к твердой поверхности и слышу тихий стон. Кладу руки ей на бедра и прижимаюсь к ней, как сумасшедший.
На пару сантиметров отрываюсь от ее губ.
– Как только скажешь, куда мне можно…
– Везде. Где угодно. Только делай.
Скольжу губами по ее щеке и ниже, натыкаюсь на тоненькие бретельки ее топика, снимаю их с ее плеч. Лювия мне помогает, двигая плечами, сбрасывая с себя эту вещичку, которая повисает на талии… и, господитыбожемой, на ней нет лифчика. И вот так запросто я впервые беру в руки ее груди. Они маленькие, но идеально помещаются в ладонях, а у нее перехватывает дыхание, когда соски ее мгновенно твердеют от самого легкого прикосновения.
– Черт побери, Лювия. Мне необходимо их попробовать, – хриплю я.
Пальцы ее требовательно впиваются в мою кожу.
– А мне необходимо, чтобы ты это сделал.
Повторять ей не приходится. Сбывается одна из моих самых навязчивых за долгие годы сексуальных фантазий с участием Лювии Клируотер, и я чувствую себя самым фартовым парнем во всем этом гребаном мире. Когда же я обхватываю ее сосок губами, а ногти ее, где-то на затылке, впиваются в мою голову, эта боль, какой бы она ни была, ударяет молнией прямиком в мой член. Черт, да ведь он у меня и так уже был твердым…
Отдаю должное ее грудям – я их обожаю и им поклоняюсь: разминая их, я ее провоцирую.
– Они просто великолепны, – шепчу, прильнув к ее коже. В ответ она охает, а я беру это на заметку. Похоже, Лювия из тех девушек, кому во время секса нравятся комплименты.
И хоть я полностью сосредоточен на этом, но все же никак не могу пропустить тот момент, когда ее пальчики прикасаются к молнии на моих джинсах. И на мгновение там замирают.
– Так хорошо? – спрашивает она с сомнением в голосе, что совсем на нее не похоже.
– Ты это серьезно? – Издаю хриплый смешок и подвигаюсь так, чтобы она дотронулась до ядерной боеголовки, расположившейся в данный момент у меня между ног. – Можешь делать со мной все, что только пожелаешь.
Лювия переводит дух и секундой позже залезает наконец рукой в мои штаны и трусы и меня трогает. Отворачиваю лицо, зарываюсь ей в шею и там издаю стоны, всеми силами стараясь делать это не слишком громко, не рухнуть на землю и не кончить прямо сейчас, испортив все разом.
Рука ее движется со знанием дела, надавливая ровно с той силой, чтобы в глазах у меня замелькало еще больше черных точек и звезд, чем в тот раз, когда я погружался в беспамятство в Йеллоустоне. Но, какой бы кайф ни ловил я в эту секунду, я все же хватаю ее запястье и останавливаю.
– В чем дело? Тебе не нравится?
– Мне нравится. К несчастью, мне ужасно нравится.
Она фыркает носом, смеясь.
– Тогда я продолжу.
– Нет. Теперь моя очередь.
Услышав это, она уже не так протестует, когда я извлекаю ее руку из своих штанов. И тут же пламенно благодарю небеса и вселенную за то, что ей нравится носить платья и юбки, потому что мне практически ничего не стоит поднять эту ткань и нащупать краешек ее трусиков. Веду палец назад и делаю открытие: это стринги, причем самые узкие из представленных на рынке.
Выдыхаю жалобный стон.
– Быть того не может. Ты что, целый день гуляла по Миннеаполису без лифчика и в трусиках из трех ниток?
– Так ведь никогда не знаешь, в какой момент тебя станут лапать в каком-нибудь заколдованном доме.
Костяшками пальцев касаюсь внутренней части ее бедра, продвигаясь дальше, чтобы проверить, как у нее обстоят дела там, ниже. И – бинго! Узкая перемычка трусиков совсем мокрая. Лювия всхлипывает.
– Кончай играть.