– Это ты мне? Сама-то меня уже на кучу ярдов обставила.
– Черт, давай без футбольного жаргона, но это так.
И она тут же резко вцепляется в мою футболку и впивается в меня поцелуем. Ее красивые губки жадно прильнули к моим, а сердце в моей груди заколотилось с такой силой, что, случись это во время игры, тренер Тим наверняка выгнал бы меня с поля пинками. Старательно исследую ее рот изнутри, одновременно отодвигая пальцем ткань стрингов, после чего скольжу пальцем вперед и назад. Упиваюсь каждым ее судорожным вздохом, особенно тем, который сопровождает миг, когда мой большой палец находит ее клитор и надавливает.
Вытягиваю средний палец, достаю им то самое отверстие, вход в ее тело, и она, явным образом неудовлетворенная, поднимает ногу и обвивает меня ею, чтобы пошире открыться. Она так хорошо готова, что кончик моего пальца с легкостью проникает внутрь, и все, что я чувствую, – это жар, тесный и влажный жар.
Черт, я хочу оказаться там, внутри. Думать ни о чем другом я просто не могу.
– Эш, – всхлипывает она, ее бедра дрожат.
Боже, кажется, я еще никогда, ни разу в моей гребаной жизни, не хотел с такой силой. И я уже готов погрузить в нее весь палец и как-то с этим покончить, когда что-то наконец пробивает кокон сладострастия, окутавший нас.
И это что-то – голос моей бабушки.
– Мальчик мой! – Она от нас далековато, наверное с другой стороны лестницы, но мы с Лювией столбенеем от ужаса. – Джоджо, похоже на то, что моего внука утащил какой-то разобиженный призрак…
– Шансы на это стремятся к нулю, – успокаивает ее Джойс. – Ведь Эшер крещен, верно?
– Матерь Божия.
Прежде чем пошевелиться, мы ждем, пока они отойдут. Хотел бы я утверждать, что перспектива быть застуканным бабушкой в самый разгар такого дела снизила мне либидо, но в таком случае я бы самым бессовестным образом солгал.
Помогаю Лювии привести в порядок одежду, а она приглаживает мне волосы.
Вношу поправку: перед тем, как натянуть на нее топик, я в последний раз ощупываю ее грудь, а она, приглаживая мне волосы, дарит мне долгий и влажный поцелуй.
Когда мы отрываемся друг от друга, я точно знаю, что покину Миннеаполис с поистине исторической болью в яйцах.
Лювия
Тринити набирает в легкие побольше воздуху, после чего выдает мне резюме моей собственной жизни.
– В общем, подытожим: в Крейтер-Лейк он случайно схватил тебя за грудь, в «Сильвервуде» – за руку, во Фремонте, посреди лесного пожара, ты устроила ему эротический массаж в душе, в Йеллоустоне он с тобой флиртовал и у вас состоялся довольно важный разговор, в Рашморе вы целовались, а в Миннеаполисе он едва не довел тебя до оргазма.
– Вот черт, и почему мисс Сальвани утверждала, что у тебя нет способностей к синтезу?
– Скажи?
– Вообще-то, мы не целовались в прямом смысле в Рашморе, поскольку даже из кемпера не выходили, но… Да. Думаю, у меня есть романтические воспоминания во всех главных достопримечательностях нашей страны.
Выдержав паузу в несколько секунд, Трин вдруг начинает визжать как сумасшедшая. Отвожу телефон от уха и улыбаюсь. Не могла я дальше жить, не выложив все это своей лучшей подруге, и, как только мы оказались в Чикаго, я (в который раз) одолжила мобильник у Эшера и ей позвонила. Как и всегда, мне оказалось легче легкого ввести ее в курс дела, причем во всех подробностях. На данный момент развития этого киноромана мне кажется, что нет ничего, о чем бы я не смогла рассказать Трин, и если я этого в последние годы не делала, то исключительно из-за своих тараканов в голове.
Так что она говорит, что теперь на мне лежит моральное обязательство претворить в жизнь все ее фантазии, потому что Эшер всегда был ее крашем. Ни капли ревности. Трин замирает от ужаса, охает от удивления и испускает бесконечное количество милых «о-о-о-о…», пока я посвящаю ее в историю о шкафе, о том, что осталось между нами недосказанным, и о том, как, несмотря на прошедшие годы, он всегда огромной занозой сидел где-то в моем мозгу.
– Как думаешь, не ужасно ли начинать что-то с Эшером после того, как я только-только?..
– Молчи, – спешит она перебить меня. – Забудь о нем. Не существует установленных сроков для чего бы то ни было, особенно когда дело касается отношений. Разные узколобые пуритане наговорят тебе кучу дерьма о том, что правильно, а что – нет. Но судя по тому, о чем ты мне рассказала, тот чувак был не более чем паузой в твоей истории с Эшером.
«Тот чувак» – это, разумеется, Джастин. Для нее он перешел из категории «герой не моего романа» в категорию «черный список». А черный список Трин я уже видела. Это вполне себе реальный лист бумаги, прикрепленный булавкой к пробковой доске в ее комнате. Могу только посочувствовать тем бедолагам, что туда попали.
Лично я так далеко не захожу. Я все еще не могу отделаться от чувства, что в плачевном исходе наших отношений есть доля и моей вины, причем не столько в том, что я сделала, сколько в том, чего не делала. Мне было бы очень легко ткнуть в него пальцем, а самой представиться жертвой, но в реальной жизни так не бывает. Я могла бы многое сделать иначе, к тому же во многих случаях я прекрасно осознавала его действия, но не останавливала. И не важно, какие причины лежали в основе, для меня это тот урок, который я понесу с собой дальше, чтобы не совершать подобных ошибок.
И остается где-то во мне эта маленькая заноза, та самая, которая шепчет, что кое-что я должна сказать Джастину лично. Закрыть эту главу своей жизни как положено. Надеюсь, что у меня еще будет такая возможность, когда мы вернемся в наш городок, если он, конечно, не уедет к тому времени в Гарвард. Кажется, это может стать хорошим поводом начать выражать свои чувства более открыто.
Удивительно, но у меня никогда не было подобной проблемы с Эшером. Для меня быть с ним – это как…
Это очень похоже на рисование. Когда меня охватывает такое ощущение, что я дома, что я – в правильном месте, такое чувство, от которого захватывает дух.
– Трин, ты – лучшая!
Я бесконечно ей благодарна за то, что она всегда где-то рядом и как она это делает… Как-то раз я то ли прочла, то ли где-то услышала, что дружба должна пройти путь развития, развиваться поэтапно, что между друзьями существуют некие обязательства. Вот ни разу я с этим не согласна. Никто не обязан что-либо делать ради другого человека, а как только мы начинаем так думать, дружба вообще теряет всякий смысл. Это ведь нечто такое, чем ты делишься свободно и совершенно добровольно, так что каждый раз, когда я получаю от Тринити бескорыстную поддержку и теплоту, я ей, конечно же, благодарна. Да я вообще ее не стою. А самое классное – что и она может сказать обо мне ровно то же самое.
– Знаешь… Я вот тут подумала, – говорит она после короткой паузы. – Все, что с тобой сейчас происходит, наводит меня на разные мысли. Как-то обидно, что ты, вернувшись, будешь уже совсем другой Лювией, а я… В общем, ты подвигла меня сесть рядом с родителями и сказать им все, что я думаю про универ.
От удивления прикрываю рот рукой.
– Что? Серьезно? – Я расхаживаю в окрестностях «Литтл-Хазард». Наш аккуратненько припаркованный автодом мы поставили на берегу реки, на стоянке кемпинга «Дес-Плейнс», а за полдником обсудили идею заночевать в каком-нибудь симпатичном отеле в городе.
Взгляд, адресованный мне Эшером в ответ на это предложение, был полон желания и обещаний. Пришлось сжать покрепче ноги и заставить себя думать об увядших растениях, пока меня не отпустило. Ничуть не помогало и то, что все эти дни мы по-прежнему должны делить с ним постель, однако максимум из доступного нам – это дразнить друг друга легкими прикосновениями.
Никто из нас не осмеливается на что-то большее, а то как бы потом не пришлось кусать губы до крови – из страха разбудить наших бабушек.
– Ужасно рада за тебя, Трин. Ты должна это сделать. Это ведь твоя жизнь и что-то очень-очень важное в ней.
Все дело вот в чем: как Трин, так и ее родители были совершенно уверены, что после старшей школы ее ждет университет. До этого момента все шло хорошо. Проблема возникла тогда, когда Трин в выпускном классе выкроила себе, бог знает откуда, свободное время (которого у нее не было) и ради своего удовольствия записалась в один клуб… Аудиовизуальный клуб. И вот с тех пор все пошло прахом (или встало на свои места – с какой стороны посмотреть). То, что для нее всегда было хобби, стало обретать в ее сознании четкие контуры. Она нашла единомышленников. Перед ней открылись возможности. Но она так и не смогла найти в себе мужества, чтобы объяснить все это родителям, разрушить планы, которые они на ее счет уже выстроили, и в итоге оказалась в Рино, на факультете электротехники. Почему? Потому что все верно: Трин у нас – умница.
И я хорошо знаю, что она очень старалась и приложила к учебе все свои силы. Даже сдала все экзамены. Но бедняжка чувствует себя все более подавленной, хорошо понимая, что чем дольше она будет тянуть с этим решением, тем будет хуже.
– Я знаю. – Она коротко вздыхает, и я как будто вижу, как она резко откидывает волосы. – Как думаешь, нормально ли в девятнадцать лет бояться своих родителей?
– Твоих-то? ДА.
– Ах ты зараза, – смеется она, – но ты права. Мистер и миссис Хендерссон – крепкие орешки.
– Но ведь и ты тоже. В тебе течет их кровь. Так что – вперед!
После нескольких подтасованных раундов игры в «камень, ножницы, бумага» победителем выходит Атланта, тем самым получая право выбрать отель. Именно поэтому мы вселяемся в «Софитель» вблизи озера Мичиган. Здание отеля само по себе представляет интерес: острый угол, в котором сходятся два его фасада, торчит подобно клинку. А в интерьерах, наоборот, царит французский шик. И я более чем уверена, что именно по этой причине Атланта его и выбрала.
Достаточно поглядеть, как она шествует по черным плитам гостиничного холла, везя за собой чемоданчик цвета бордо и высоко подняв подбородок, чтобы иметь возможность что-то увидеть из-под широченных полей своей шляпы, – королева, иначе и не скажешь. Рядом с ней шагает ее внук, с такой уверенностью и даже, я бы сказала, апломбом: одна рука в кармане брюк, вторая держит ремень с