В общем, мы с бабушкой заказываем ужин себе в номер. По-прежнему в купальных халатах, поедаем обалденно вкусные тосты с банановым хлебом и поднимаем стаканы с апельсиновым соком.
– За дедушку, – предлагаю я тост впервые в жизни.
Бабушка мягко улыбается и вторит мне:
– За Мэтта.
Когда мы уже лежим в постели, я – в ужасной ночной рубашке с кучей колючих кружавчиков, а бабушка – в моей мини-пижамке с авокадо, в голову мне приходит еще одна мысль, последняя. А поскольку нам удалось создать в номере атмосферу прочного и уютного взаимопонимания, я без тени сомнений выпаливаю свой вопрос:
– Так, значит, это то путешествие, которое ты так и не смогла завершить, верно?
– Нет, моя дорогая. Ты, наверное, меня не слушала. Свое я уже прожила, пропустила через себя и не жалею ни об одной из тех чудесных вещей, что случились со мной по дороге. Мне-то завершать нечего. – И ее рука скользит под одеялом, ищет мою и находит. Бабушкина ладонь горячая и мягкая. – Это путешествие для тебя, Лювия.
Она говорит, что это путешествие… для меня?
Что?
– Я тебя очень люблю и ценю твое общество, но я заметила, что ты как будто немного потеряна после… отказов. – Нет-нет. Нет. Ты не должна была заметить ровным счетом ничего. – Придет и твой час, моя дорогая, и я в этом настолько уверена, что сию же секунду готова подписаться под этим собственной кровью. И тогда все эти университеты, что не сумели тебя оценить, не поняли, какой ты великий художник, будут беситься от ярости. Я это знаю. Ты еще уедешь из нашего города и проживешь чудесную жизнь, полную незабываемых впечатлений. Потому что я очень хочу, чтобы у тебя в жизни было всего намного больше, чем у меня.
Сглатываю слюну, но ком в горле вовсе не думает исчезать, вместо этого он разбухает.
Пробую еще раз.
И еще.
Наконец мне удается прошептать:
– Спасибо.
Но за что я на самом деле благодарна, так это за то, что мы уже успели погасить свет и мне не приходится изображать улыбку или делать что-нибудь в этом роде, а можно просто лежать и глядеть в никуда.
Эшер
Всю дорогу до Нью-Йорка Лювия спит. Не давая никаких объяснений на этот счет. Мне в голову приходит мысль, что они с Джойс могли полночи не спать, занимаясь черт-знает-чем в фирменном стиле Клируотеров. После гребаного предынфарктного состояния, который я пережил от их визга в ванной, я готов ожидать чего угодно. Но ведь Джойс-то свежа как роза, даст фору любому из нас и даже, я бы сказал, порхает как бабочка, так что я прихожу к выводу, что плохо спала только Лювия, и точка.
Во время нашей загрузки в «Литтл-Хазард», когда обе бабушки уже поднялись и теперь заняты размещением вещей, я улучаю момент и срываю с ее губ поцелуй. На несколько секунд это приводит ее в чувство.
– Не надо этого делать, – жалуется она и, пошатываясь, идет к ступенькам.
– Почему?
Следую за ней, держась как можно ближе, потому что с этой удобной позиции хочу проверить, надела она лифчик или же опять нет. Сегодня на ней зеленая блузка с вырезом почти до пупка, так что если я и способен сейчас о чем-то думать, так исключительно о том, как легко мне будет запустить под эту зеленую тряпочку руки.
Она тормозит на первой же ступеньке, оборачивается ко мне. Наши глаза практически на одном уровне.
– Так и хочется похитить тебя, чтобы сотворить разные непотребства.
– Определи «непотребства».
Облизываю губы: мысли и фантазии несутся галопом. Она смотрит на мой рот, потом вздыхает.
– А минет тебе когда-нибудь делали?
Ух ты. Вот дерьмо. Переношу свой вес на другую ногу: ясное дело, достаточно одного ее слова, чтобы тело мое отреагировало, встав по стойке смирно. Угораздило же меня сегодня напялить джинсы. Чувствую, что молния уже давит.
– Никогда. Я очень застенчивый.
– Ой, говорят, что такие – самые отвязные. – Опустив припухшие от недосыпа веки, она подается чуть назад, ровно настолько, чтобы попка ее оказалась вровень с моим пахом и у нее бы появилась возможность понять, насколько мне нравится этот разговор. – Просто умираю от…
– Лювия, дорогая, – слышится голос Джойс.
Я так и не узнал, от чего именно она умирает, но в голове у меня уже вовсю крутится супер-пупер-высокобюджетный порнофильм, и именно по этой причине в Перрисбурге я даю маху и съезжаю на Дейтон. Так что приходится чуть ли не три раза разворачиваться и крутить восьмерки, чтобы все-таки попасть на нужную трассу.
Быть того не может, чтобы эта цыпочка так на меня действовала!
Но это так.
Просто она не «эта цыпочка».
А Лювия.
В Нью-Йорке спонтанно возникает идея разделиться: бабушки – в одну сторону, внуки – в другую. Мне бросается в глаза, как Джойс вдруг настойчиво убеждает всех, что нам вовсе не обязательно проводить вместе двадцать четыре часа в сутки и что это самый густонаселенный город в стране (так и не могу взять в толк, при чем здесь это).
– Ладно… – На лице Лювии какое-то странное выражение, словно паутина нерешительности. Будто ей не предлагают возможность классно провести со мной время, а принуждают прогуляться по пиратской доске. – Но только вы должны пообещать, что будете крайне осторожными. Не забывайте вовремя поесть, я больше не хочу никаких… неожиданностей. – Кусает нижнюю губку и поворачивается к моей бабушке: – Ати, оставляю ее в твоих руках.
– А с какой такой стати ты собралась оставить меня в ее руках? Я, между прочим, на целых три месяца ее старше, – протестует Джойс.
Моя бабушка взирает на подругу с высоты своего немалого роста.
– Оставь, пожалуйста.
Нам с Лювией удается сесть на нужный автобус до статуи Свободы, хотя сама статуя, судя по ее виду и запаху, с трудом выстояла в эпической битве между Человеком-Пауком и Зеленым Гоблином. Лювия все еще не в духе, можно подумать, что ей не понравилась идея разделиться на пары. В автобусе так много народу, что я в конце концов продвигаю ее к боковой стенке, а сам встаю перед ней живым щитом.
Это вроде как немного выводит ее из глубокой задумчивости. Слава богу, а то я уж начал опасаться, как бы из этой головки дым от перегрева не повалил.
– Опять ты, – жалобно тянет она, хотя губы уже изгибаются в легкой улыбке.
Удивленно поднимаю брови. Она медленно ведет руками по моим бокам, обнимает.
– Мне тут одна птичка напела, что ты обливался слезами, когда у меня несколько лет назад случился анафилактический шок.
– Я не обливаюсь слезами.
– Да ладно, ты опять, что ли? Либо врешь, либо у тебя проблема, причем серьезная: неспособность ощущать, как катятся по лицу огромные слезы. Размером с перепелиное яйцо, могу поклясться. – От смеха фыркаю носом, на что она впивается пальцами в мою спину. – Я столько раз видела тебя плачущим, что с твоей стороны это полный бред – утверждать обратное.
Ладно. Окей. Наверное, я не могу отрицать, что она действительно несколько раз была свидетельницей этого. У нее просто какой-то дар – оказываться в нужное время в нужном месте.
– Но в тот день я не обливался слезами, – стою я на своем, – другое дело, что я действительно сделал выговор той самой птичке за то, что она недостаточно ответственно относится к твоей аллергии.
Ее руки обнимают меня еще крепче.
– А не врешь? Ты прямо-таки отчитал птичку, намного более взрослую, чем ты сам?
– Она вела себя неразумно. – «Как и ты, когда выбирала десерт, не интересуясь наличием в нем аллергенов». – Должно быть, это специфическая черта птичек Клируотер.
– Неразумно… – Она вздыхает, словно я сделал комплимент.
Потом Лювия поднимается на цыпочки и меня целует. Сперва у меня коротит мозг, так что я вообще не способен реагировать, и это немедленно наводит меня на мысль о том, какой же я, судя по всему, дурень. Ее нежные губки успевают пару раз коснуться моих, пока я не отвисаю и не отвечаю ей тем же. Начинаем мы очень спокойно, но уже очень скоро я впиваюсь в ее ротик губами, как будто умираю от жажды, а она – последний оставшийся на планете стакан воды. Изо всех сил стараюсь не наваливаться на нее, не вдавливать в оконное стекло, но это требует безумных усилий, особенно когда в ее горле зарождается умопомрачительно сексуальный звук.
Не очень вежливое покашливание вынуждает нас друг от друга отлипнуть. Испепеляю взглядом типа, сидящего слева. Тому, похоже, глубоко безразличны как наши взыгравшие гормоны, так и я сам.
Лювия кладет пальчик мне на подбородок и поворачивает мою голову к себе. Вот же черт. Щеки у нее раскраснелись, губы влажные, и в голове мелькает мысль: может, лучше послать к чертям собачьим этот Нью-Йорк, закрыться в гостиничном номере и компенсировать четыре бездарно потерянных года страстным сексом?
Не знаю только, почему я так уверен, что секс с Лювией будет абсолютно невероятным?
И все же я в этом уверен.
И Винанти Гигантские Соски со мной бы обязательно согласилась.
Лювия немного отстраняется и, совсем незаметно для окружающих, проводит пальцем по молнии моих джинсов. Чтобы не застонать, сжимаю губы, глубоко пораженный тем, как это простое движение отзывается даже в яичках.
– Ты ужасно мне нравишься, – шепчет она.
Сердце мое начинает заикаться.
Она… меня обезоруживает, вот черт. От вспышки страсти я в мгновение ока перехожу к нежности, вероятно, потому, что с ней и то и другое идет рука об руку. С этой минуты так всегда и будет. Так естественно. Так…
Наклоняюсь, чтобы поцеловать ее снова, на этот раз – нежно, едва касаясь губ, чувствуя ее дыхание. И внезапно кажется, что этого автобуса, набитого ньюйоркцами и туристами, просто не существует: ни разговоров вокруг, ни тяжелого запаха.
Ни мужчины слева, вновь решившего прочистить горло.
Лювия отстраняется и так быстро разворачивается, что я едва успеваю среагировать.
– Мистер, а я тут как раз клею самого красивого игрока «УКЛА Брюинз» и могу вас заверить, что это не так просто, как кажется. Так что если вы не желаете помогать, то хотя бы не мешайте.