Женщина с конца автобуса вскидывает кулак и громко кричит:
– Так его, подруга, знай наших!
Мы собираем урожай свистков и аплодисментов, и я чувствую, как мою спину прожигают взгляды множества пассажиров, узнавших, что я играю в университетской футбольной команде. Такая реакция для меня – не сюрприз. Прошлой осенью нам – Трэвису, Куперу, Дуайту и мне – не приходилось раскошеливаться ни на один напиток в барах Лос-Анджелеса, как только там просекали, за кого мы играем.
Итак, мы осматриваем статую Свободы, и несколько девушек-туристок снимают нас на ее фоне, а мы впервые не сопротивляемся и не пытаемся друг друга укокошить. Мне сложно признаться, но меня охватывает порыв мужской гордости от осознания того, что я имею право обнять Лювию за плечи и показать всем, кто на нас смотрит, что она – со мной.
Что она – моя девушка.
Под лихорадочные шепотки и под прицелом множества взглядов Лювия забирает у них мой телефон и возвращается ко мне с таким гордым видом, что я с трудом сдерживаю смех. Потом мы стоим в километровой очереди в Эмпайр-стейт-билдинг, едим бублики с творожным сыром в Центральном парке, и наконец Лювия уговаривает меня прокатиться по парку в карете.
Надпись на рекламном плакате владельца кареты не внушает мне доверия («Не катайтесь с незнакомцами. Подходит для любого возраста: от новорожденного до столетнего старика»), но я полагаю, что подобный аттракцион – одна из тех горьких микстур, которые проглатываешь ради компании. Лошадка у него чистенькая, здоровая и сытая. Вроде бы нет ни блох, ни вшей, ни клещей.
Лювия с большим терпением (похихикивая) ждет, пока я закончу осмотр. Еще один плюс того, что она знает меня чуть ли не всю жизнь. В универе у меня бывали свидания, когда девушки терялись, если я вдруг замечал что-то подозрительное и во мне просыпался внутренний маньяк чистоты и порядка. Эта часть меня не вписывается в стереотип об игроке университетской футбольной команды, рубахе-парне и тусовщике.
Так или иначе, поскольку мне ни разу не хотелось, чтобы отношения хоть с одной из этих девушек зашли сколько-нибудь далеко, их реакции меня мало трогали. Я даже мог их понять. Ведь у каждого свои предрассудки.
После обеда в ресторане смешанной азиатско-индонезийской кухни, из-за которого, я полагаю, меня непременно ждет несварение, Лювия со страшно таинственным видом просит не расспрашивать о следующем пункте нашей экскурсионной программы. До встречи с бабушками в Брайант-парк остается всего два часа, но, согласно нашему первоначальному плану, есть места, которые мы явно не успеем посетить. Одно из них особенно для меня важно, но я решил пойти навстречу желаниям Лювии, потому что утром она была такой печальной. И пусть потом попробует хоть кто-нибудь сказать, что дескать мы, парни, чурбаны бесчувственные и подобное дерьмо.
Все мои познания о Нью-Йорке основаны исключительно на кинофильмах и сериалах, так что я не имею ни малейшего понятия, куда мы направляемся. Знаю только, что мы садимся в автобус, который везет нас через реку Гудзон, затем несколько минут идем пешком и садимся в другой автобус. Лювия подходит к водителю, о чем-то его спрашивает, и это внушает мне подозрение, что она заблудилась, но уже на следующей остановке она решительно тянет меня за руку, и мы выходим.
– Проспект Вашингтона, – торжественно объявляет она, обводя рукой окрестности: этот район, судя по первому впечатлению, гораздо менее оживленный по сравнению с тем царством высоченных небоскребов, где мы провели день. Здесь, конечно, есть и движение транспорта, и какие-то люди, но все это напоминает скорее какой-то индустриальный полигон, чем туристическое место.
– Класс. Мы все еще в Нью-Йорке?
– Нет конечно. Это уже Канада. Приготовься к встрече с миграционной службой.
Снова идем минут десять – пятнадцать, по дороге я кручу головой и внимательно гляжу по сторонам, пытаясь угадать, какие трущобы или какой экстрасенсорный опыт приготовила для меня эта сумасшедшая. Наконец мы почти полностью обходим нечто похожее на спортивный торговый центр, пропускающий через себя нескончаемый поток людей…
И вот – я вижу его.
Потому что он обращен к нам фасадом, который невозможно не узнать, а еще потому что это самое высокое и заметное строение в округе. Узнавание поражает меня, как разряд тока. Лювия сразу же замечает, что я окаменел, поэтому отпускает мою ладонь и отходит на несколько шагов.
После чего поднимает над головой руки, словно инспектор манежа в цирке:
– Добро пожаловать на стадион «Метлайф», Эш.
Лювия
Эшер так долго с отвисшей челюстью созерцает стадион, что, не знай я его как облупленного, обязательно бы забеспокоилась. На лице у него отражается вся гамма эмоций: шок, восхищение, недоверие.
Неужто он и вправду думал, что мы уедем из Нью-Йорка, не увидев этот стадион? Или что я просто-напросто об этом забыла? За карту-то отвечаю я, а он отметил на ней совсем мало мест, и все их мы должны посмотреть. В конце концов, даже если отбросить все эти соображения, я бы многое отдала за шанс стоять сейчас перед ним и видеть его физиономию.
– Мы не только осмотрим его снаружи, хотя, не пойми меня неправильно, я совсем тебя не тороплю. Но вчера вечером я заказала индивидуальный тур по внутренним помещениям стадиона, включая раздевалки и VIP-зоны. – Хлопая ресницами, он не отрывает от меня глаз, и я чувствую себя немного на взводе. Это уж точно должно ему понравиться. – Вообще-то лично я не горю желанием любоваться местами, где переодеваются игроки, но…
Наконец-то его, кажется, отпускает. И прежде, чем я успеваю осознать происходящее, его руки обхватывают мое лицо, а губы прижимаются к моим.
– Ты просто ненормальная, – выдыхает он. – Чокнутая на всю голову. Это же обошлось тебе в чертову уйму денег.
«В полторы уймы», – думаю я. Наплевать. Есть один банковский счет – кругленький и позвякивающий монетками, – на котором лежат все те денежки, которые я должна была бы потратить на оплату обучения, книги и нездоровое питание. Я к нему ни разу не прикасалась вплоть до вчерашнего дня, потому что даже не чувствовала, что все эти деньги – мои. С формальной точки зрения это не так. Большая часть – накопления бабушки, мой вклад – всего-то скромные доходы от подработки в старших классах по полдня. То, что счет этот на мое имя, по сути ничего не меняет.
Прошлой ночью чего я только не передумала, и из множества мыслей, которые роились в моей голове под мягкий храп бабушки (она все делает мягко), самой шокирующей было абсолютное осознание, снизошедшее на меня как божественное откровение: бабушка в очередной раз меня обставила. Я-то думала, что отправилась в это путешествие ради нее, а оказалось, что это она затеяла всю поездку ради меня.
«Ты уедешь из нашего городка, проживешь чудесную жизнь, полную незабываемых впечатлений. Потому что я очень хочу, чтобы у тебя в жизни было всего намного больше, чем у меня».
Из городка я уже выехала, вместе с ней. Университет для этого не нужен. И нет необходимости покидать ее. Таким образом, эти сбережения могут быть направлены на другие цели: чтобы успеть создать еще более классные воспоминания, например.
Принять такое решение – будто сломать последнюю дощечку мостика, связывавшего меня с мечтой. Решительно, всем своим весом, наступила я на эту дощечку и заглянула в бездну, которую сама же и создала. И не позволила себе оглянуться на то, что осталось позади, потому что это стало бы бессмысленной пыткой. Ведь это тоже часть взросления: необходимость принимать решения, если тебе девятнадцать. Может, это и не совсем те решения, которые, как я думала, мне предстоит принимать, – гораздо более похожие на опыт Трин, на ее первую неудачную попытку университетской жизни. Но я не могу и дальше оплакивать то, что изменить не в моих силах.
Больше года я чувствовала себя куском дерьма из-за диагноза бабушки, из-за ее одностороннего решения, из-за ощущения, что меня как будто сбрасывают со счетов, из-за неуверенности, правильно ли я поступаю, во всем ей подыгрывая.
А вчера вечером я наконец-то почувствовала с ней связь, какой не было уже очень давно, и… начала чуть-чуть ее понимать.
Теперь я понимаю ее отказ принимать участие в той битве, которую она заранее считает проигранной, когда вместо этого она может быть здесь. Прямо сейчас. С нами.
Понять ее вовсе не означает полностью согласиться с ее решением. Со своей самой эгоистичной стороны, как ее внучка, я, наверное, никогда не смогу это принять. Зато думаю, что действительно могу восхищаться ею и продолжать о ней заботиться. До конца нашего путешествия и… всего, что бы там ни было дальше.
И это правильно. Позабуду о всех тех моментах, когда я уже была готова открыть ей правду и положить всему конец. Она заслуживает того, чтобы я попыталась ей соответствовать. Она сделала для меня все. И самое меньшее, чем я могу ей за это отплатить, – это оставаться ее теневой помощницей.
Что же касается Эшера…
Упиваюсь каждым его словом, каждым комментарием, пока нас проводят по всем закоулкам стадиона, недоступным обычным зрителям. Нам вручают диплом и делают фото на память о нашем первом посещении «Метлайфа», но самый волнительный момент наступает, когда мы движемся по коридору, ведущему на игровое поле. Здесь даже я – человек, далекий от спорта и, кажется, ни разу в жизни не досмотревший до конца ни единого футбольного матча, – чувствую легкое благоговение при виде трибун, возвышающихся вокруг нас, словно сгорбленные гиганты.
– Пустые, – шепчу я. – Представляешь, как это выглядит, когда на них полно народу? И ты бы выходил здесь на поле? – Не дожидаясь его ответа, обращаюсь к гиду: – Прошу прощения, но вот он футболист «УКЛА Брюинз», и очень может быть, что сыграет и на этом стадионе. Не знаю, вероятно, его даже примут в «Джетс» или «Джайентс». А если так, то он тоже будет выходить здесь на поле? А перед матчем все билеты распродаются?
Сопровождающий нас мужчина рад знакомству с футболистом из УКЛА. Он жмет Эшеру руку, и оба сразу же заводят разговор о его позиции, об успехах прошлого сезона, а также поднимают тему скаутов, и этот тип даже сравнивает Эшера с неким Эммитом Смитом. Нужно проверить, кто тако