Все официантки – в ковбойских шляпах и с бляхой шерифа на груди, на которой написано: «Пялишься сюда дольше трех секунд – ты покойник». Но когда я, ошарашенный, поднимаю взгляд, девчонка ехидно мне улыбается.
– Ладно, ты прощен, но только потому, что ты с девушкой, – говорит она, кивая на Лювию. – Повторим, ребятки?
– Ага, по глоточку.
Лювия кивает так энергично, что пучок на ее голове наполовину разваливается. Кажется, ее это никак не волнует. Учитывая, как сильно она пьяна и как здесь жарко, просто чудо, что она еще не начала раздеваться.
Лювия разворачивается к стойке спиной, опираясь на нее локтями. При этом движении обнажается неслабая полоска загорелого живота. Несколько пар глаз, включая мои, не упускают эту подробность. А так как есть высшие силы, которые невозможно контролировать, я встаю перед ней и кладу руки ей на талию. И мне плевать, что все на нас смотрят, – с этой девушкой это неизбежно, однако вовсе не помешает разок показать, чья она.
Столько раз, сколько потребуется.
Ее губы изгибаются в ослепительно чувственной улыбке. Сегодня она покрыла их ярко-алой помадой, и этот цвет затевает подлые игры с моим рассудком. Чтобы посмотреть мне в глаза, она вынуждена задрать подбородок. Как же странно: кто-то, кто едва достает мне до груди, запросто может вывести меня из игры одним взмахом ресниц.
Уже несколько месяцев я не выходил за пределы своей нормы – четырех кружек пива и трех рюмочек чего покрепче. В течение сезона это вообще запрещено, а до и после тренер Тим контролирует нас как может. Хочу сказать, что мужик прилагает к тому усилия. Но одиннадцать студентов, среди которых еще и первокурсники, – куда хуже детсадовской группы, только что обнаружившей, что у каждого есть зубки и пиписка.
А чуваки вроде Дуайта, на мой взгляд, и по сей день продолжают ее зачарованно исследовать.
Лювия склоняет голову, и освобожденные пряди рассыпаются по ее плечу. На ключице поблескивают капельки пота, которые я слизал бы сию же секунду с превеликим удовольствием.
– Привет, красавчик.
– Привет, детка. – Сгибаю руки, чтобы подтянуть ее к себе, вполне сознавая, что это привлечет ее внимание к моим мускулам. – Могу я тебя чем-нибудь угостить?
– И в чем подвох: мне придется за это тебя поцеловать или что-то еще?
– Что-то еще.
– В таком случае – нет. – И она безразлично пожимает плечами. – У меня есть парень.
– Да? Что-то я его нигде не вижу.
– По словам официантки. – Тут она показывает большим пальцем назад. – Честно говоря, я утратила память, перешагнув порог бара.
– Да что ты говоришь.
Выгибаю брови и медленно тянусь рукой к ее обнаженной спине. Знаю, что бюстгальтера на ней нет, как и почти всегда, но сегодняшнее ее платье длиной всего-то до середины бедра, и у меня сильное подозрение, что под юбкой тоже ничего.
Сам себя уверяю, что этого не может быть, что ни одна девушка не отправится на экскурсию по Нашвиллу без нижнего белья.
Но это не просто девушка, а Лювия Клируотер, а она способна на что угодно, лишь бы насладиться моментом, когда я слетаю с катушек. В хорошем смысле, конечно. Только чтобы я оттрахал ее по полной в отместку за мои мучения.
– Что скажешь, не подыскать ли нам более укромное местечко? – Веду пальцами по впадинке вдоль позвоночника, сверху вниз, наслаждаясь тем, как приоткрываются ее губы. – Просто поговорить. Мы же не хотим злить твоего жениха.
– Ну, не знаю, мне и так хорошо вообще-то. – Опершись ступней о стойку, она поднимает ногу, и ее коленка приходит в опасное соприкосновение с моим пахом. – Я здесь с подружками, у нас тут вечеринка для девочек, понимаешь?
– Скажи им, что идешь в туалет с одним потрясным незнакомцем, – шепчу я, приблизившись настолько, что чувствую на губах ее дыхание. – Обещаю вернуть тебя через пятнадцать минут.
Она закусывает нижнюю губу, а когда отпускает, та еще более пухлая и блестящая, и меня втягивает в спираль мыслей, весьма неуместных в публичном заведении. Например: устойчива ли эта помада к слюне?
– Пятнадцать? Да ты оптимист.
Наш сеанс взаимного мучительства прерывается, когда вся толпа внезапно сходит с ума. Все лица оборачиваются к сцене, а я оказываюсь одним из немногих счастливчиков, кто благодаря своему росту может видеть происходящее отсюда.
Лювия встает на цыпочки.
– Что там такое? Явление Долли Партон народу?
Когда я наконец понимаю, что творится на сцене, начинаю хохотать. Потом хватаю Лювию за талию и сажаю ее на стойку. Сначала она хмурится, а потом широко распахивает глаза.
– Вот дерьмо! Срочно туда!
Моя суровая профессиональная выучка и подготовка университетского футболиста служит мне хорошую службу, чтобы продраться к сцене. И вот нам открывается картинка: моя бабушка и Джойс, опутанные кабелем микрофона, покачиваются на подмостках, как младенцы, что только учатся ходить. Джойс с ног до головы в чем-то леопардовом, включая шляпу, а моя бабушка в своей белой тунике, с зачесанными назад волосами и в огромных солнечных очках – вылитая Мерил Стрип из «Дьявол носит Prada».
Могу ли я предотвратить то, что (в чем я вполне уверен) за этим последует? Да, конечно. Но я уже пять с половиной недель делю с этими тремя одно пространство. Мои тревожные сигналы давно отключились. И мне гораздо легче пустить все на самотек и плыть по течению – остается только жалеть, что я не совершил этого открытия годы и годы назад.
Музыканты берут первые аккорды «I Walk the Line», и весь бар приходит в неистовство. Лювия мгновенно превращается в их фанатку. Даже если Джойс и бабушка успели договориться о том, кто из них что поет, то по итогу этого не скажешь. Они перебивают друг друга и несколько раз вырывают микрофон.
– Низенькая – моя бабушка! – кричит Лювия двум женщинам.
Спустя три минуты я уже сам поднимаюсь на сцену, чтобы увести этих двух дебоширок, и меня осыпают недовольными возгласами. Бабушка громко гудит мне в самое ухо: «Бу-у-у-у-у».
Кажется, после этого у барной стойки происходит нечто вроде соревнования по количеству выпитых стопок. В этом я не совсем уверен. Знаю только, что Лювия бесконечное количество раз трогает меня за разные места, а Джойс в один прекрасный момент оказывается за стойкой в роли бармена: дает мастер-класс для официанток на тему «Как мы раскатывали клиента на чаевые в семидесятых». Внезапно к нам присоединяется Дэдди Дак. Откуда-то появляется гигантская резиновая утка и скачет по головам. И я готов поклясться, что в некий другой момент моя бабушка блюет в ведерко для льда, а потом ставит его на прежнее место.
Наше возвращение в «Литтл-Хазард» скрыто в тумане. Дэдди Дак вызывает нам такси и просит у Джойс номер телефона, и она его дает, подхихикивая. Думаю, что за этим что-то кроется, но проанализировать сейчас не в состоянии.
В кемпинг возвращаемся почти на рассвете. Кого-то случайно будим. Бабушка громко требует, чтобы я открыл в кемпере все окна, если не хочу увидеть, как она лопнет от жары, и я бросаюсь выполнять ее требование.
Дальше вообще ничего не помню, пока не обнаруживаю себя в душе, а в лицо мне хлещет поток холодной воды. Я голый.
Черт, ну и ночка. Думаю, что эти две дамочки под семьдесят запросто приведут в содрогание все университетские бары в Сансет-Стрип.
Закрываю кран и тянусь за гелем для душа, когда слышу звук, который ни с чем не спутать, – скольжение отъезжающей дверцы душа. Ну да, меня ничуть не удивляет тот факт, что я позабыл закрыться изнутри, я ведь даже не помню, как здесь оказался. Чуть отодвигаю шторку душевой кабины, выглядываю одним глазом наружу, но все мои слова испаряются и уходят в небытие, когда я вижу Лювию в тесном пространстве душевой в тот самый момент, когда платье соскальзывает к ее ногам.
Весь вечер и всю ночь я был прав.
Под платьем у нее ничего не было.
Тут она поднимает руку, и я вижу серебристый отблеск пакетика с презервативом.
Обеими руками упираюсь в стены, чтобы не рухнуть в обморок.
– Лювия, бога ради!
Оба мы – абсолютно голые в очень тесном пространстве, и мне кажется, что всё вокруг только в двух красках: Лювия и секс. Секс и Лювия. Одним движением ноги она отбрасывает платье, что я не могу не приветствовать одобрительным рыком, и идет ко мне, покачивая умопомрачительно красивыми бедрами.
Рывком отдергиваю шторку кабины – по мне, так пусть оно хоть вдребезги рассыплется, это чертово стекло.
– Бабушки в отключке, – сообщает она мне, будто меня это хоть чуточку волнует. – Не проснутся, даже если метеорит на крышу упадет.
– Ты хорошо подумала? – Это единственное, что меня интересует. – Мы с тобой пьяные в хлам. Не пойми меня неправильно, я так же сильно хотел бы заняться этим и в трезвом состоянии. Но если это только под влиянием алкоголя…
Вместо того чтобы ответить словами, Лювия берет мою руку и тянет ее к себе, прямиком между ног. Пальцы мои начинают чисто инстинктивно двигаться, она – тяжело дышать, и я понимаю: там у нее все настолько мокро, что, если не поостеречься, можно проскользнуть внутрь вплоть до костяшек.
– Не думаю, что так действует алкоголь, – говорит она.
Можно ли быть бо́льшим счастливчиком? Ясно, что нет.
– Блин, вот это да, – шепчу я себе под нос, а потом втаскиваю ее к себе в кабинку.
Руки мои путешествуют по ее ребрам, пока не находят ее груди – верх совершенства. Кажется, на этот раз мы начинаем задыхаться синхронно. Наши губы сливаются воедино и тают, а я не перестаю ласкать ее: для меня нет ничего вкуснее ее. Прикусываю ее нижнюю губу и не отпускаю, пока она не понимает намека и не раскрывает их, и я получаю доступ в ее рот.
Чувствую, как ногти царапают мою спину, пока не вонзаются мне в задницу. И, как будто мало было очевидного, мой член, такой твердый, что, клянусь, может взорваться в любой момент, немедленно втыкается Лювии в живот, да так, что ей, бедняжке, должно быть неудобно. Но, несмотря на это, она не высказывает ни единой жалобы.