Хорошо помню: я снимаю повязку в том шкафу и не могу поверить своим глазам. Мы знали друг друга всю жизнь, но, по правде говоря, я никогда не воспринимала его иначе как единственного отпрыска самой богатой семьи в городе и игрока школьной футбольной команды (нужно признать, он всегда оставался в тени Эшера). Тем не менее после того поцелуя что-то в Джастине изменилось, и он действительно стал смотреть на меня по-другому.
С того дня все его внимание, улыбки и тачдауны предназначались исключительно мне. И мне это нравилось. Здорово бодрило по многим причинам.
Джастин шумно вздыхает:
– Только что увидел твои сообщения… Ты это серьезно?
Не знаю, что звучит в его тоне – обвинение или не меньшее, чем у меня самой, изумление по поводу всей ситуации, но я склоняюсь к последнему. Когда дело касается Джастина, я всегда поначалу ожидаю лучшего, что противоречит инстинкту самосохранения, о чем мне постоянно твердит Трин.
– Да мне самой не верится. Всю ночь не спала. Как раз в тот момент, когда…
– Слушай, я вообще не понимаю, в чем проблема. – Он перебивает, что давно вошло у него в привычку. Джастин очень нетерпелив, и нетерпелив во всем; тревожный, все время с кем-то соревнующийся, к тому же – харизматик, привлекающий к себе все взгляды. Поэтому никого не удивило, когда он поступил в Гарвард и стал королем выпускного бала. В тот день Тринити делала вид, что ее вот-вот стошнит, а я – аплодировала: таким он был красивым с этой золотой пластиковой короной на голове. – Ты же сказала бабушке, что не поедешь, верно?
Останавливаюсь как вкопанная на полпути между навесом и крыльцом, в освежающей тени клена, прямо на границе участков мистера Моттрама и Вебберов. Первый порыв – открыть рот и спросить Джастина, как он может такое спрашивать, ведь он… ведь он знает. Только он и Трин, только эти двое знают все. Только им я могла изливать душу все последние месяцы, когда казалось, что ситуация выходит из-под контроля и меня захлестывает с головой, словно я одна в открытом море и что-то тянет меня за ноги на дно.
Наверное, именно поэтому я беру себя в руки и набираю в грудь воздуха.
– Джастин… – Не нахожу, что еще сказать, чтобы это не прозвучало как нотация. Прекрасно знаю: нотации он ненавидит.
– Лювия, не можешь же ты потакать всем ее капризам, – говорит он, и слова его звучат логично и взвешенно. – Так не годится. А как же ты? Как же твои желания?
Отличные вопросы. Волоча ноги, добредаю до тени на крыльце и плюхаюсь на вторую ступеньку. Вопросы хорошие, вот только… бабушка и не подозревает, что я потакаю ее капризам. В этом вся суть. А я… я никогда не буду жить спокойно и не избавлюсь от чувства вины, если не буду с ней рядом, если не сделаю ее счастливой.
В тот момент, когда я совершенно случайно узнала, что у моей бабушки рак, все изменилось. Меня буквально пронзило ощущение, что до той самой минуты я жила настоящей, полноценной жизнью и она вдруг разбилась, как зеркало, в которое запустили камень. Теперь каждый осколок отражал бабушку: вот она ухаживает за мной, вот дарит мне на день рождения подарок, уверяя, что его мне прислала мать (бабушка даже подделывала ее почерк и подпись), а вот сидит рядом со мной, пока я рисую, и листает свои журналы, читает статьи о паранормальных явлениях. Я смотрела на все эти фрагменты того, что было моей жизнью, и чувствовала себя… круглой дурой. Избалованной. Виноватой.
Узнав эту новость, я стала ждать, что бабушка сама мне обо всем расскажет, но ничего подобного не случилось. И тогда я поняла, какой у нее план. Поняла, что задумала эта бандитка, потому что увидела это в тех же осколках. Она решила в очередной раз укутать меня заботой, сделав вид, что ничего страшного не происходит.
А я решила, что этого ей не позволю. С тех пор я уважаю ее решение хранить тайну. Она не знает, что мне известно, и так будет продолжаться ровно столько, сколько нужно. Вот только одной она не останется. Этого я не допущу.
Бросить самую добрую и щедрую на свете женщину в самый трудный период ее жизни? Оставить ее без поддержки, без родных людей?
Как такое вообще могло прийти ему в голову?
«Вот именно, как это могло прийти в голову Джастину?» – думаю я по инерции. И сразу же заставляю себя задвинуть эти мысли подальше, как можно дальше от этого разговора.
– Не думаю, что это настолько серьезно, – тихо говорю я, теребя торчащую из шаровар нитку. – И они уже оплатили кемпер, так что…
– Пусть едет со своей безумной подругой. И со Стоуном. Ты ехать не обязана.
Посреди этой тирады тон его голоса изменился, я нахмурилась.
– Секундочку, тебя это так волнует потому, что едет Эш?
– Эш? – эхом отзывается он, и повисает короткая пауза. – Нет, что бы ни делал этот чувак, мне до лампочки. Просто не понимаю, с какой стати ты собралась таким манером угробить наше лето.
Секунду я молчу, раздумывая, как ответить, и привыкая к той пустоте, что образовалась у меня в животе от огорчения.
Я знаю Джастина. Знаю, что он чувствует себя уязвленным, ведь я вроде как собралась уехать от него именно в тот момент, когда он вернулся на каникулы. В прошлом августе, когда он только собирался в университет, я все гадала, как мы справимся с отношениями на расстоянии. Оказалось, что все и не так плохо, и не так хорошо, как я воображала, но все же я пришла к выводу, что должна уделять Джастину больше внимания, чем когда он был здесь, в городе. Так что я немного подвинула кое-какие свои дела и обязательства и выкроила пару часов в неделю для видеосозвонов, чтобы обмениваться новостями и общаться. Мы перепробовали и секстинг, и кучу других вариантов: все, что только сумели придумать, за исключением обмена видео или фотками, потому что на это я не согласна. Интернет – страшное место для любой девушки, которой вздумалось обнажиться, будь то по любви или ради денег.
Это работало… какое-то время. Потом наступило Рождество, он на несколько дней приехал в Санта-Хасинту, и пламя вспыхнуло вновь. Так что я имела возможность убедиться, что мы просто ужасно друг по другу скучали и не смогли с этим справиться. Второй семестр мы продержались лишь благодаря мысли о том, что нас ждет умопомрачительное лето.
Наверняка он считает, что я нарушаю обещание, с этим все ясно, и я понимаю его, но…
Бабушка превыше всего.
Не знаю, как ему сказать об этом и не вывести из себя, а я ненавижу, ненавижу, ненавижу, просто терпеть не могу такого рода ситуации.
И вот тогда со мной происходит то, что уже бывало. Какое-то странное отчаяние, острая необходимость разрешить этот конфликт поднимается огнем по горлу и вырывается наружу:
– Гранд-каньон.
– Что?
– Мы давно хотели его увидеть, разве не так? Но все никак не получалось. Мы можем поехать. Встретимся через шесть недель в Аризоне.
Прекрасно понимаю: я говорю какой-то бред, чистой воды безумие, совершенно необдуманное предложение, и какая-то часть меня, причем самая главная, настойчиво требует сдать назад. Но эта часть не в силах совладать с пламенем, полыхающим в груди и горле. Она всего лишь смешивается с уже существующим во мне бессилием и блокирует мозг, не давая ему возможности осмыслить все то, что сводит меня с ума.
Джастин несколько секунд хранит молчание. Что неудивительно: он наверняка впечатлен таким поворотом.
– И мы будем вместе до моего возвращения в Массачусетс?
Нет! Это же целых десять дней или даже две недели! А бабушка?
Разумеется, мне так и следует ему сказать, но если я опять упомяну бабушку…
– Конечно, – говорю я вместо этого.
Если Джастин и уловил нерешительность в моем голосе, то этого ничем не выдал.
– Так или иначе, это никак не отменяет того, что большую часть лета я буду вынужден торчать в этом чертовом городе без своей девушки. Господи, Лювия, у меня были такие планы для нас…
– Прибереги их для Гранд-каньона, – стою я на своем. Слышу странный звук и понимаю: я так сильно стиснула мобильник, что сделала скриншот. Заставляю себя ослабить хватку, глубоко вдыхаю и прилагаю физическое усилие, чтобы звучать оптимистично. – Будет здорово. Помнишь список всего, чем мы планировали там заняться, если поедем?
Наконец отмечаю перемену в его голосе. От апатичного и раздраженного к мягкому, ласковому:
– Он и сейчас у меня. Вместе с пятном от кофе.
Параллельно с этим слабеет огненный вихрь адской тревоги. Даже спустя несколько минут после разговора я не могу поверить, что́ только что сделала. В какую передрягу сама себя загнала. Тупо продолжаю пялиться на телефон, пока некое липкое чувство не побуждает меня побыстрее спрятать его в карман штанов и оглянуться. Мистер Моттрам в доме; замечаю кислородный баллон возле холодильника. Должно быть, готовит ланч.
Встаю и секунду пытаюсь вспомнить, чем я, собственно, занималась до разговора с Джастином. Тут мой взгляд падает на тачку, и я вздрагиваю.
«Оставайся на месте».
В последний раз проверяю, правильно ли я настроила систему полива, чтобы в ближайшие недели она включалась и выключалась самостоятельно, и со всех ног мчусь к мистеру Моттраму. Тот от неожиданности едва не роняет на пол кусок дыни.
– Вот черт, ты чего?!
– Уже ухожу, мистер Моттрам. Обещаю, что вернусь к вам раньше, чем вы успеете по мне соскучиться. Позволите обнять вас на прощание?
– А ты, можно подумать, послушаешься, если я скажу «нет»?
Конечно же, это не совсем так, но я уворачиваюсь от рук, заляпанных дынным соком, и, стараясь не потревожить шланг от кислородного баллона, нежно обнимаю мистера Моттрама. Несмотря на замашки вуайериста и на то, что он захлопывал дверь перед моим носом чаще, чем я могла бы сосчитать, его локти неуклюже прижимаются к моим ребрам, будто говоря: «Смотри: я тоже отвечаю тебе на это ненужное проявление теплых чувств».
Отстранившись, я вижу, что он пыхтит и смотрит в пол, и в горле у меня что-то свербит.
– Хорошенечко берегите себя в мое отсутствие, ладно?
– А что мне еще остается, раз уж ты меня бросаешь?