Фиттония погибла.
Окончательно и бесповоротно.
Спасать в этом иссохшем сероватом клубке уже нечего. Ни один ее листочек не сгодится для букета миссис Филлипс, и даже горшок покрыт трещинами.
Бросаюсь ей навстречу широкими шагами, внимательно вглядываюсь в ее лицо. Но в глазах ее нет печали, как нет и следов слез, и только это удерживает меня от того, чтобы броситься на поиски Ховарда и накостылять ему наконец-то, как я и пообещал несколько лет назад.
Беру из ее рук горшок и запускаю его в полет. Он приземляется в открытый мусорный бак рядом с кафешкой.
Подняв брови, Лювия следит за траекторией его движения.
– Хороший бросок, Эш Кетчум.
Обнимаю ее за талию, подтягиваю к себе.
– Хочу услышать, что этому придурку как следует надрали задницу.
Слышу у себя за спиной бабушкин голос:
– Он что, назвал придурком Джастина Ховарда? Сына Грегори и Бетани? – Джойс что-то щебечет ей в ответ. – Верно говоришь, в самую точку. Этот парень – такой же тупой, как и его родители.
Лювия улыбается, однако смотрит на меня с недоверием.
– А я думала, ты разозлишься.
– Почему?
– Потому что я сделала эту остановку… чтобы увидеться с Джастином.
– На все, что предполагает неприятности для Ховарда, я ставлю печать «одобрено».
– Ну, в таком случае сейчас самый подходящий момент сообщить тебе: цветочный горшок был с трещиной, потому что я его, может быть, вероятно, не исключено, зашвырнула в заднее стекло его тачки.
– Лювия! – горестно вздыхает Джойс. – Всегда гораздо эффективнее проколоть колеса, чтобы машину нельзя было использовать.
Лювия смеется, а я стремлюсь поймать этот смех. И целую ее, целую безо всякого смысла и задней мысли – просто потому, что для меня все в ней как в первый раз и в то же время давным-давно известно. Не думаю, что когда-нибудь мне это наскучит или захочется убежать от чего-то столь возвышенного.
В Пасадину мы приезжаем в субботу утром. До начала матча – десять часов, тренер Тим рвет и мечет. Увидев мое появление в «Роуз Боул», он швыряет кепку на землю и начинает вылаивать один приказ за другим. Бабушка, Джойс и Лювия желают мне удачи и обещают смотреть на мою игру с трибуны.
Тренер изучает их гневным взглядом.
– Так, ты, должно быть, его девушка, – он тычет пальцем в Лювию, и она даже слегка сжимается под его указующим перстом. – Можете взять в кассе билеты премиум-класса. Шевели задницей, Стоун!
Слегка ошарашенный, иду за тренером по коридору.
– Вы оставили для моих места в VIP-ложе?
– У меня не было выбора: они у тебя – гребаный головняк, – посетовал он. – Отплатишь мне за это по́том и кровью сегодня на поле, понял?
– Так точно, тренер.
Остаток дня – мешанина из обсуждения стратегии, многократного повторения атак и приемов, накачивания себя «Гаторейдом» и желатином, интенсивной сессии с просмотрами видеонарезки матчей со Стэнфордом и тренингов по ментальной устойчивости.
Я страшно рад снова видеть ребят из команды, в особенности – Трэвиса, Купера и Дуайта. Знаю, что у них для меня припасено до хрена всяких историй об их приключениях на каникулах, хотя мы и были все лето на связи. Похоже, прав был тот, кто сказал, что парни сплетничают почище девчонок.
Остается полчаса до худшей стадии любого матча, то есть последних пятнадцати минут перед началом, когда напряжение достигает совершенно невыносимого уровня и все мы возносим хвалу Всевышнему за то, что с нами – целая команда психологов и терапевтов, призванных снизить градус стресса.
Трэвис хлопает меня по плечу.
– У меня тут для тебя маленький сюрприз, парень.
И ведет меня к выходу из раздевалки во внутренний коридор стадиона. Там стоит Лювия. Трэвис подмигивает нам и возвращается обратно.
– А ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, расплываясь в улыбке от уха до уха.
– Да есть тут два человечка, которые очень хотят пожелать тебе удачи.
И поворачивает ко мне экран телефона с лицами Тринити и Даниэль. Обе громко вопят. Дани вываливает кучу советов относительно матча – неплохих, кстати. Продолжит в том же духе – сама сможет тренировать команду. Трин же концентрируется в первую очередь на зрелищном и эстетическом аспекте американского футбола, в красках излагая мне сюжет фильма о том, что произойдет, если я после окончания игры перепрыгну через борт и помчусь целовать Лювию. Говорит, что тут же зазвучит композиция «Anywhere But Here» в исполнении Хилари Дафф.
Через несколько минут я с ними прощаюсь. Они просто потрясающие.
Лювия убирает телефон и хлопает ресницами.
– Я тоже хочу пожелать тебе удачи.
Если удача состоит в том, чтобы устроить мне стояк одними поцелуями, то здесь она, полагаю, просто эксперт и мы выиграем матч, даже не коснувшись мяча. Целую ее страстно, как изголодавшийся мальчишка, коим я и являюсь, а она в ответ покусывает мои губы.
– Стоун, немедленно сбавь свой гребаный сердечный ритм, или сразу отправишься на скамейку запасных!
Рык тренера сотрясает всю раздевалку и проникает в коридор. Лювия подскакивает так высоко, что точно бы врезалась в потолок, не держи я обеими руками ее прелестную попку.
– Этот чел меня и в самом деле пугает, – шепчет Лювия.
Не могу удержаться от смеха.
– Это из-за футболки. Она биометрическая. Предназначена для контроля нашего дыхания, температуры и сердечного ритма во время игры. Если что-то у кого-то идет не так, тренер видит эти данные и удаляет игрока с поля.
«В том числе силком», – договариваю про себя, вспоминая, как он послал Росса и Сант-Льорена скрутить Трэвиса. Ребятам с большим трудом удалось поймать и вытащить его с поля, когда того чуть не хватил апоплексический удар из-за сильного приступа гнева. Мы в тот раз играли домашний матч против команды из Вашингтона, а у них там была парочка бузотеров. Я тогда впервые в жизни видел Трэвиса в таком состоянии, и до меня дошло, что его обычные улыбочки и дзен напоказ – всего лишь красивый фасад, скрывающий кипящее внутри дерьмо, выплеснуть которое он может только на футбольном поле.
– То есть… – Руки Лювии соскальзывают с моего затылка и ползут ниже. Сильно ниже. Как будто напоминая, что я пока что не надел защитный каркас, особенно щитки. – То есть я тебя нервирую?
Сжимаю ее ягодицы, вынуждая ее встать на цыпочки, и наклоняюсь поцеловать.
– Ты сводишь меня с ума, – выдыхаю ей в губы.
– Хм-м-м, – слышу в ответ, и рука ее совершает движение, после которого мне повсюду мерещатся черные точки.
– Остановись, или я не смогу влезть в каркас.
– Тогда я сделаю сверхчеловеческое усилие и тебе помогу.
– Я думал, мы уже выяснили: ты не способна управляться с тяжелой техникой.
– Ой, но я такая прилежная ученица…
Ее приглушенный смех и то, как она обсасывает мою нижнюю губу, заставляют меня на сто процентов забыть, где я, кто я и чего от меня ожидают. И мне кажется, что, если бы мы в эту секунду не стояли здесь, в окружении такого количества соглядатаев, я бы уже был в ней.
– Стоун! – снова грохочет тренер Тим.
Разочарованно выдыхаю и поднимаю голову.
– Блин.
Улыбаясь, Лювия отстраняется и выскальзывает из моих рук.
– Кажется, мне лучше уйти, а то твой тренер меня проклянет.
Печально гляжу на нее. Да, я хочу сыграть этот матч, но вместе с тем хочу снова ее обнять, утащить в какую-нибудь кладовку и оттрахать так, как ей и не снилось. Порой жизнь – очень подлая штука. Она самым бесчеловечным образом вынуждает тебя пересмотреть свои приоритеты.
– И что я, по-твоему, должен теперь с этим делать? – показываю на эрекцию, вступившую в яростный бой с желтыми бриджами.
Бессовестно безжалостная, она заталкивает меня в раздевалку, а сама остается за порогом.
– Ну, ты и сам знаешь – ровно то, что вы, парни, обычно в раздевалках и делаете: померитесь длиной, подрочите друг другу… – говорит она, пародируя мою собственную шутку о девчачьих пижамных вечеринках, которую я отпустил тогда в Йеллоустоне. – Уверена, что Трэвис не откажется оказать тебе услугу.
И, как самый бесстыжий шпион и сплетник, кем он и является, Трэвис кричит из своего шкафчика:
– Дуй ко мне, Пеке: выполняю ручные работы на отлично!
– Что ж, оставляю тебя в хороших руках, – подмигивает мне Лювия. – К черту Стэнфорд! – кричит она.
В ответ раздается оглушительный хор голосов, состоящий из одобрительных возгласов, оскорблений в адрес соперников, улюлюканий, свиста и стука по шкафчикам. Ослепив меня последней улыбкой, она разворачивается и уходит.
Дверь за ней едва успевает закрыться, как на меня набрасываются одиннадцать инфантильных придурков. Первый – Купер, он охватывает мою шею своей непропорционально гигантской ручищей. Пытается поставить меня в идеальную позу для совместного селфи, ведь, по его словам, я – воплощение любовной страсти. Трэвис встает прямо передо мной, раскинув руки вокруг моего таза, как живой щит, заявив, что моя эрекция (спадающая на глазах) – краснокнижный вид животных. И готов поклясться, что собирающий банкноты Дуайт с улыбкой от уха до уха только что выиграл какое-то пари.
Остальные по очереди подходят с поздравлениями и комментариями о том, как хороша Лювия и как быстро они займут мое место возле нее, стоит мне зазеваться.
Тяжко вздыхаю и со стоическим видом терплю все их выходки. А в душе́ прыгаю от радости.
В общем, в тот вечер мы как следует надрали стэндфордцам задницы.
Эпилог
Лювия
Этой осенью большая часть жителей Санта-Хасинты гуляла на золотой свадьбе мистера и миссис Филлипс. Фиттонии в свадебном букете не оказалось, зато были огромные кувшинки, которые мы с бабушкой выписали из Чикаго. А первым блюдом на торжественном ужине подали салат с томатами (а не листовой свеклой) мистера Моттрама.
По крайней мере, так рассказывали мне по видеосвязи бабушка и Атланта. К тому времени мы с Эшером были уже в УКЛА. Он приступил к учебе на втором курсе по программе «Информатика», а я делаю свои первые шаги в «Искусстве». Можно было бы подумать, что я расскажу о том, каких трудов мне стоило снова начать рисовать, вернуться к рутине погружения в графический планшет, в удушливый запах красок, в общем, в тот параллельный мир, куда я ухожу каждый раз, творя свои произведения. Но это не так. Точно так же, как и в йеллоустонском лесу, вернуться к себе самой, к тому, что ты есть от природы, ни малейших усилий не требует. Труднее было противоположное.