Да уж, кто её знает, что она там видит, в этих своих видениях? Идиот…
Бедняжка Араилис. Теперь я понимала, почему она казалась мне такой грустной в последнее время. Но в итоге Ари выбрала и сделала то, чему её учили Элли и Аравейн. Она совершила правильный поступок, рассудив, что четыре жизни – это всё-таки больше, чем одна. Даже если эта самая одна – жизнь её любимой мамы.
А Элли… она просто не могла убить Рата. Ей было проще пожертвовать собой, чем убить мальчика, чью тайну она хранила последние двадцать с лишним лет.
Я вздохнула. Да, будет суд, и я уверена – Ратташ получит всё, что ему причитается. Но… я тоже должна кое-что сделать.
Он не сопротивлялся, когда я вошла в его сознание. Да он и не мог бы противиться моей магии.
Я поморщилась – Рат был похож на грязную лужу. Столько грязи, лжи и боли… Невозможно. Противно. Даже любовь к Лил – маленький светлый лучик – не спасала ситуацию.
– Я отнимаю у тебя право пользоваться магией, – прошептала я, не отрывая взгляда от широко распахнутых глаз Ратташа и зная: он всё слышит. – Любой магией. Но твоя жизнь будет длинной, как у мага. И ты можешь вернуть себе это право, если однажды от чистого сердца откажешься от чего-то или кого-то, кого ты будешь хотеть столь же сильно, как хотел Лил.
Я отпустила его сознание, отвернулась и пошла прочь из темницы, веря и надеясь, что больше никогда не увижу этого человека.
Но пошла я не к себе. Я хотела поддержать того, кому сейчас было хуже всех. Нет, не Ари, – с ней рядом её отец, я уверена.
Ночь была уже такой глубокой, что некоторые стражники на посту клевали носами. Я не отпускала магию Разума: не хотелось, чтобы кто-нибудь меня видел.
Где находятся покои Грэя, я помнила хорошо. Дошла, усыпила стражу и открыла дверь.
Он стоял возле окна и смотрел на светящийся огнями город, и его белая рубашка выделялась в темноте комнаты белым пятном.
Обернулся, услышав мои шаги.
– Ронни? – Голос его звучал глухо и хрипло.
Я не ответила – просто бросилась навстречу. Подбежала, обняла изо всех сил, уткнулась носом в грудь, вдохнула родной запах…
– Я был слеп… – шептал Грэй, стискивая мою талию.
– Тише, тише… – Я целовала его шею в расстёгнутом вороте рубашки, подбородок, тянулась к горько изогнутым губам.
– Он ненавидел меня всю жизнь. Мой друг… И убил мою жену…
– Тише…
– И чуть не убил Эдди… И тебя…
– Тише… – Я провела рукой по его волосам, прижалась щекой к губам…
– Ронни… – выдохнул Грэй, захватив моё лицо в плен своих ладоней. – Если бы он отнял ещё и тебя…
– Грэй… – Я улыбнулась, приподнялась на носочках и потёрлась о его нос своим. – Никто не отнимет меня у тебя. Никто, слышишь? Я обещаю.
Он застыл, вглядываясь в мои глаза. Застыл, вслушиваясь в мои чувства, которые я не хотела скрывать от него. И никогда не захочу.
И, поняв это, Грэй наклонился и поцеловал меня. Так нежно и трепетно, как ещё не целовал. Горячая ладонь легла на плечи, невесомо погладила их, затем спустилась на спину, по пути расстёгивая крючок за крючком. Я повела плечами, помогая платью спуститься вниз и упасть к ногам. Перешагнула его и подняла руки, когда Грэй потянул вверх нижнюю рубашку.
И застыла на месте, чувствуя, как горит кожа под его взглядом.
Он целовал меня одними глазами. Целовал шею, грудь, живот, ноги и даже пальцы на ногах. Целовал так, будто никогда не видел ничего более прекрасного.
– Как же ты красива, – выдохнул он, и я засмеялась. Шагнула вперёд, помогая ему снять рубашку, потянулась к пряжке ремня, но не успела ничего сделать – взмыла в воздух, оказавшись у Грэя на руках.
– Ты моя, – шепнул он, легко касаясь моих губ в нежном поцелуе.
– Твоя, – подтвердила я.
Я не закрывала глаза, продолжая смотреть на Грэя и своё отражение в его зрачках. Отражение обнажённой женщины, чью кожу ласкал лунный свет и которая казалась мне удивительно прекрасной.
Я не знаю, почему тот сон приснился мне именно тогда. Наверное, я была готова к нему? Не знаю.
Сначала я услышала шёпот. Этот шёпот был похож на голос ветра в кронах деревьев моего Арронтара. Я старательно пыталась понять, что же он хочет сказать… и наконец мне это удалось.
«Позволь… позволь показать тебе… позволь…»
Разве я могла отказать Арронтару?
Солнце, такое яркое, что слепит глаза, но по-осеннему не жаркое; трава, пока ещё зелёная, но в некоторых местах немного жухлая. Запах начинающих увядать листьев.
«Смотри… смотри…»
Я смотрела.
Они шли по лесной тропинке впереди меня. Он – высокий, с седыми волосами и широкой мощной спиной, в которую я однажды вцеплялась выпущенными когтями до горячей крови, и она – маленькая тоненькая женщина со светлой косой и ярко-жёлтыми глазами. Она держалась за его локоть и семенила рядом, а он пытался приноровиться к её шажкам.
Я улыбнулась. Они помирились. Всё-таки помирились.
Я была рада за Лирин. Да, я узнала её. И пусть она теперь выглядела иначе – всё же это была та самая Лирин, сказавшая мне, что Дэйн умер, потому что для неё это было именно так.
Впереди показалась деревня белых волков, и она сильнее вцепилась в локоть Нарро. Он поглядел на неё и ободряюще улыбнулся.
«Смотри…»
Я вздохнула и продолжила путь, стараясь смотреть только на них, а не по сторонам. Но дартхари и его сестра шли вовсе не к дому моих родителей – они свернули на другую улицу, маленькую и узкую, и зашагали теперь уже по ней.
– Ты уверен? – донёсся до меня негромкий вопрос Лирин.
– Уверен, Лири.
Они говорили спокойно, но я чувствовала, что оба напряжены. Интересно, куда они идут?
Маленькие деревянные дома, покосившиеся заборы, шаткие калитки, заброшенные огороды… да, я знаю эту улицу. Я пряталась здесь иногда. Тут жили в основном старики и очень слабые оборотни-анта.
Но… было что-то ещё. Точно было… Только я никак не могла вспомнить, что именно. Хмурилась, тёрла лоб, глазела по сторонам – но вспомнить не получалось.
Вспомнила, лишь когда мы подошли к тому дому. Это было… десять лет назад? Кажется, да. В тот день, когда Джерард впервые бросил в меня камень. Тогда я побывала здесь. Спала в одной из комнат, а наутро ушла, даже не спросив, почему они спасли меня. Да, их было двое, но я совершенно не помнила их лиц.
Нарро и Лирин остановились возле калитки, и старший советник позвонила в колокольчик.
– Иду, иду, – услышала я чей-то хриплый голос.
«Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Встань, пожалуйста. Здесь грязно».
Так он сказал тогда… Именно так. Но зачем мы пришли сюда?
Калитка отворилась, и на пороге возник старик. Увидев, кто перед ним, он охнул и схватился за сердце.
Он почти не изменился, только морщин стало больше. Всё те же седые волосы, торчащие в разные стороны, небольшая залысина, глаза настолько светлого оттенка, что кажутся почти белыми. Мешки под глазами, обвисшие щёки, старые дрожащие руки.
Кто он?! Зачем мы пришли сюда?! Арронтар, зачем?!
Лес молчал.
– Здравствуй, отец, – сказала Лирин тихо, и я пошатнулась. – Впустишь нас?
Старик переводил взгляд с неё на Нарро, словно не верил, что ему не кажется. А потом ответил слабым голосом:
– Да… конечно… заходите…
Они шагнули за порог и пошли по узкой дорожке, выложенной маленькими камушками, к старому, но крепкому дому. Я шла однажды по этой дорожке… грязная и избитая маленькая Рональда…
Из дома выглянула женщина. Она сразу застыла как вкопанная, кажется, даже дыхание задержала. Только дрожали пальцы на руках, которые она прижимала к груди.
Я помнила эти руки. Помнила, как они обмывала мои раны, помнила, как ласковы были её ладони, когда она мазала меня заживляющей мазью. Помнила, как легко она гладила меня по голове… и плакала. Плакала, словно ей тоже было больно, как и мне. Или даже больнее.
– Здравствуй, мама, – сказала Лирин и замолчала, остановившись в паре шагов от женщины. Я видела, как Нарро чуть сжал пальцы сестры, и она ответила на это движение лёгким кивком и улыбкой.
– Проходите, – прошептала женщина, отходя в сторону и пропуская их вперёд. И меня тоже. Пусть они меня не видели, всё же я была с ними.
Лирин и Нарро прошли в комнату, и только тогда старший советник отпустила руку брата.
Взгляд дартхари скользил по комнате. По стенам, столу с четырьмя стульями, светлым занавескам, дивану с оставленной на нём цветастой шалью, камину…
Я заметила, как вспыхнули глаза Нарро, когда он посмотрел на камин. И я тоже посмотрела туда. Сначала я ничего не заметила: свечи, деревянные фигурки, ваза для цветов… А это что такое?
Рисунок. Это был рисунок в простой рамке из светлого дерева. И я знала как минимум двоих изображённых… а о том, кем были остальные, я догадывалась.
Мужчина и женщина на рисунке стояли, обнимая троих детей. Светловолосая девочка с левого края улыбалась во весь рот, мальчик справа положил руку на плечо тому, кто стоял в центре, и тоже улыбался.
Дэйн оказался прорисован лучше всех. Он смеялся, а его голубые глаза сверкали, и я могла пересчитать каждую веснушку на его носу.
Я понимала, почему Нарро застыл, не отрывая напряжённого взгляда от этого рисунка. Слишком хорошо понимала. У Дэйна на нём не было никакого горба и… и того, что было изображено там, никогда не случалось. Они никогда не стояли вот так – в обнимку – весёлые и счастливые.
Я сжала кулаки. Мне хотелось уйти.
– Это наши дети, дартхари, – сказала женщина твёрдо и, словно испугавшись своих слов, добавила: – Простите…
Он вздохнул, отвёл глаза от портрета и спросил:
– Почему ты извиняешься… Мара?
Значит, вот как зовут его мать. Мара. «Женщина» на древнем наречии.
– Мне показалось, что вам может… не понравиться.
– Тебе показалось. А кто это рисовал?
Глаза Мары наполнились слезами, и она сморгнула их.
– Это я рисовала… дартхари.