ь, почему тот прячется и совершенно не желает выходить наружу – фыркает, рычит и только посвёркивает из темноты ярко-голубыми глазами.
Эксперименты эти ни к чему не приводили, в отличие от опытов с магией. И со временем Дэйн отчаялся и перестал мучить своего дикого зверька. С Фрэн они больше не целовались, поэтому рецидивов не было.
Но пару недель назад ему кое-что приснилось. Привыкший видеть Арронтар каждую ночь, Дэйн не очень удивился, когда вновь попал туда во сне. Но обычно он летел вместе с ветром вслед за грустной девушкой, которую наяву не хотел даже вспоминать, а теперь…
…Только что прошёл дождь, и некоторые лужи были почти по колено. Дэйн бежал прочь, вперёд, бежал так быстро, что ему казалось, будто он не касается земли. В боку кололо, воздух со свистом вырывался из лёгких, из-под ступней в разные стороны разлетались пыль, грязь и брызги, но он знал – останавливаться нельзя.
Рядом с ухом пролетел булыжник. Крики и улюлюканье раздавались всё ближе и ближе, и Дэйнар, на миг обернувшись, увидел в первых рядах злорадно-весёлые лица Рэйнара и Лирин.
От этого ему стало так больно, что юноша проснулся.
И сразу услышал чей-то тихий плач. Кто-то негромко, но жалобно хныкал, обиженно шмыгая носом, и от этих звуков Дэйнару стало совсем нехорошо.
Потому что этот «кто-то» плакал внутри него.
Маленький белый волчонок выбрался из норки полностью и теперь лежал, свернувшись калачиком, и ронял горячие и горькие слёзы. Дэйнар закрыл глаза и мысленно потянулся к нему, погладил по грязной и будто окровавленной шерсти, прижал к тебе и тихо сказал:
– Я понял, Дэйн. Ты спрятался и не выходил, потому что тебя не любили.
Волчонок кивнул и лизнул его ухо шершавым языком.
– Но теперь тебя любят. Ты же видишь и знаешь. Почему прячешься?
– Боюсь… – ответил он голосом Дэйнара. И прижался сильнее, словно просил помощи.
– Не бойся. Я с тобой. И я тебя никогда не оставлю, что бы ни случилось.
Тот миг, когда волчонок, кивнув, исчез в ослепительно белом свете, будто растворившись в Дэйне, как краска растворяется в воде, юноша запомнил навсегда.
Впервые в жизни он наконец понял и осознал, что оборотень. И внутренний волк – это не просто какое-то существо, обитающее внутри, а часть его самого. Неотъемлемая часть.
Когда Дэйнар закончил рассказывать, наставники несколько секунд молчали.
А потом Форс произнёс:
– За это надо выпить.
Аравейн только глаза закатил, а Дэйн, рассмеявшись, отсалютовал учителю чашкой с чаем.
– Вот мы и пьём. Ты же сам говорил «хорошо», забыл, что ли?
– Ну говорил. Так нет пределов совершенству.
– Старый пьяница, – хмыкнул Аравейн.
– Кто бы говорил! Ты вообще – белая мышь-алкоголичка!
– Я не мышь. Я – мыш. Белый мыш…
– …алкоголик!
Слушая эту шутливую перепалку, Дэйнар ухмылялся, доедая сырную лепёшку. Действительно – хорошо. Только вот совсем не из-за чая.
– Я только одного не понял, – перебил переругивающихся наставников юноша. – Как я умудрился не потерять своего волка вдали от Арронтара? Я думал, это невозможно.
Маги мимолётно переглянулись, а потом Форс ответил:
– Нет ничего невозможного, Дэйн, ты уже должен был хорошо это усвоить за то время, что изучаешь магию. Есть только маловероятное.
Юноша нахмурился.
– Но почему именно я? В Нерейск бежали многие оборотни, но все они со временем теряли способности. Почему только я не потерял? Разве я такой исключительный?
Голос Дэйнара был полон скептицизма. Форс улыбнулся – он-то понимал, что его ученик действительно не совсем обыкновенный хотя бы потому, что владеет магией Разума. Вот только говорить это Форс совершенно не собирался. А то загордится ещё…
– До некоторых вещей нужно додумываться самому, Дэйн, – тихо сказал Аравейн, выбивая пепел из трубки. – Пусть пройдёт двадцать, тридцать, пятьдесят или сто лет… Это неважно. Если ты хочешь по-настоящему понять что-то, должен познать это сам. Не прочитать в книге или услышать из уст учителя – нет, только сам. Иначе не поймёшь и не прочувствуешь.
Юноша вздохнул, покачал головой и улыбнулся.
– Так я и думал. Тайны, загадки, интриги… Вы совершенно не изменились, господа маги!
Форс хохотнул.
– В нашем возрасте уже не меняются, Дэйн. А вот ты – да, ты ещё можешь измениться.
– В какую сторону?
– В сильнейшую, Дэйн. В сильнейшую.
Глава двадцатая
Спустя две недели Аравейн уехал, обещав, что вернётся спустя три месяца.
– Знаешь, – пробормотал Форс, когда высокая фигура мага исчезла за поворотом, – раньше он ко мне заезжал, дай Дарида, раз в год. А то иногда я и по пяток лет не видел этого старого беловолосого засранца. А теперь, ты смотри, зачастил. Всё из-за тебя, Дэйн!
Юноша даже смутился. Но как же было приятно слышать это из уст грубоватого, но правдивого Форса.
Прошла ещё неделя, и отец Фрэн в очередной раз отправился к Погибели за рыбой. После его ухода Дэйн с девушкой долго гуляли по городу и просто разговаривали – впереди у Дэйна были четыре рабочих дня у мастера Гордура, и оба понимали, что, скорее всего, не увидятся за это время.
Они пошли в центр Нерейска, где находился небольшой сквер, засаженный деревьями и цветами настолько, что местные жители называли его парком. Даже в самые жаркие дни там было прохладнее, чем в других местах.
Болтая и смеясь, они бродили по дорожкам. Здесь продавали шоколадки, мороженое и сахарную карамель, и поначалу Дэйн не собирался ничего покупать, но Фрэн уговорила его попробовать конфету на палочке – она называла её «жжёным сахаром», – и он с удивлением понял, что терпкий сладкий вкус карамели ему нравится. А цветом она была точь-в-точь как глаза Фрэн.
Доев конфеты, они медленно опустились на скамейку, чтобы передохнуть, и как только Фрэн сняла босоножки и с наслаждением вытянула ноги, на дорожке появились трое парней.
Дэйн хорошо знал их – да что там, их знал весь город. В центре Гольц, старший сын старосты, высокий жилистый парень со светлыми волосами и лицом, похожим на крысиное. Если бы не отношение местных жителей к старосте, который был действительно очень хорошим человеком и прекрасным управленцем, быть Гольцу битым уже не раз. Но поскольку уважение к старосте перевешивало неприязнь к его сыну, парня пока никто не трогал.
Рядом с ним всегда ошивались верные слуги – так про себя называл Дэйн двоих друзей Гольца. Сын старосты предпочитал оскорблять словами, а Шорн и Винс делали за него грязную работу – то есть дрались.
Дэйнар тут же заметил, как сжалась и убрала под себя ноги Фрэн. Она много раз говорила, что боится Гольца, но насколько, юноша наблюдал впервые.
– О, горбун и блаженная, – хрипло рассмеялся сын старосты. – Идеальная пара!
Шорн и Винс послушно заржали, а Дэйнар ответил:
– Совершенно согласен.
Чем на несколько секунд выбил Гольца из колеи. Тот поморщился.
– Ты ещё поостри мне тут. Думаешь, раз ты у Форса учишься, тебе всё с рук сойдёт? Винс вон тоже маг.
Губы Дэйнара тронула лёгкая улыбка.
– Приятно познакомиться, коллега, – кивнул он здоровяку справа от Гольца, заставив того поперхнуться воздухом. Фрэн испуганно сжала руку друга и прошептала:
– Не надо…
Но Дэйн не боялся их. Он прекрасно знал, что в случае чего раскидает и Гольца, и Шорна, и Винса так, что они потом косточки не соберут. Даже если бы магами были все трое, у них не осталось бы шансов.
Юноша забыл только об одном: некоторые никогда не играют в честные игры.
– Иди, куда шёл, Гольц, – усмехнулся Дэйнар. – И лучше сам, а то ведь я и помочь могу…
Серые глаза сына старосты зло сощурились, превратив его и без того не особенно красивое лицо в абсолютно отвратительное.
– Наглеешь, горбун.
– Не больше, чем ты.
– Не боишься?
– Тебя, что ли? Я, знаешь ли, никогда не боялся навозных жуков.
– Ты пожалеешь, горбун, – прошипел Гольц и, кивнув своим верным сопровождающим, стремительно удалился.
– Дэйн! – воскликнула Фрэн, как только парк вновь опустел. – Зря ты его разозлил, Гольц способен на многое.
– Да что он мне сделает, – засмеялся оборотень, ласково погладив девушку по руке. – Не зря же Форс меня учил. Не бойся, Фрэн.
Юноша испытывал в те минуты какое-то удивительное чувство. Впервые он не убежал, впервые ответил обидчику… Это пьянило.
Дэйнар ошибся – кое-чему Форс его всё-таки не научил.
Например, подлости.
Весть о гибели Лирда и ещё одного рыбака пришла на четвёртый день после его отъезда. Дэйн в это время помогал мастеру Гордуру оперировать сложного больного и никак не мог отлучиться, чтобы поддержать Фрэн в эти горькие минуты, когда она узнала о смерти отца.
А вечером, возвращаясь из больницы, оборотень решил заглянуть к девушке домой. И обнаружил, что Фрэн там нет. Входная дверь оказалась распахнута, на полу валялась разбитая ваза – и всё.
Никогда в жизни Дэйнар не испытывал такого сильного отчаяния, как в тот момент. Ноздри его затрепетали, впитывая в себя аромат Фрэн, всё ещё стоявший в помещении, – сладко-цветочный, нежный, как её робкие прикосновения к руке Дэйна.
Не помня себя, оборотень помчался прочь из дома, ориентируясь по запаху. Он вёл юношу, указывал путь, направлял… Хотя Дэйнар уже догадывался, что – или кого – найдёт в конце этого пути.
Он выбил дверь дома Винса одним ударом, даже не обратив внимания на незначительные заклинания, обязанные охранять помещение, и влетел внутрь. К Гольцу, Винсу и Шорну, выскочившим навстречу, юноша и не повернулся. Он искал Фрэн… и, шагнув в гостиную, раскидав в разные стороны троих парней, Дэйнар её нашёл.
Она лежала на полу, в разорванном платье и вся в крови, уже почти мёртвая. Ноги её были широко раздвинуты, и между них было так красно от крови и синяков, что девушка казалась не человеком, а куском мяса.