– Так и вышло.
– Верно, вот только бедняжка забыла про условие снятия проклятия. И потому его добавил Арронтар, когда вплетал это её проклятье в своё.
Мысли у Дэйнара разлетались, как испуганные силицы, он никак не мог понять, что спросить в первую очередь, а самое главное…
– Какое отношение к этому имеет Фрэн?
– Фрэн – никакого. А вот трое её… обидчиков – имеют. Как ты думаешь, что ты с ними сделал, Дэйн?
– Э-э… Проклял?
– Нет. Магия Разума тем и отличается, что можно заблокировать нужную область в голове, и всё прекрасно работает безо всяких условий снятия. Но… в то же время это условие можно и поставить. Подумай, Дэйн, хочешь ли ты ставить такое условие.
– А что, надо?
– Я не знаю. Тебе решать. Просто однажды, возможно, придёт день, когда ты захочешь освободить Гольца и остальных от наказания, но не сможешь этого сделать, потому что к тому времени твой блок станет не просто крепким, он врастёт в их головы навсегда. Любой преступник имеет право на искупление и прощение, Дэйн. Подумай об этом.
Форс хотел, чтобы горбун подумал о Гольце и его друзьях… Но только ли?
Вместо этого юноша вдруг вспомнил об оборотнях Арронтара. «Любой преступник имеет право на искупление и прощение…»
Разве?
– Хорошо. Тогда пусть будет так… Блок спадёт, как только Гольц, Винс и Шорн пожалеют о содеянном до глубины души, а ещё… полюбят по-настоящему.
Слова полетели ввысь, в небо – и растворились в нём, впитались в таинственную черноту, хранившую в себе память о том, что случалось во все времена.
– Форс…
– Да?
– А какое условие… ну… было у Арронтара?
Маг улыбнулся легко и грустно.
– А ты не догадываешься?
Это был не риторический вопрос – наставник действительно ждал ответа. И надеялся, что Дэйнар поймёт сам, без подсказки.
Прохладный ночной ветер пощекотал ресницы. Он дул оттуда, с востока, где остался волшебный лес, в котором вырос Дэйнар. Там остались родители, отрекшиеся от сына, там осталась Лирин, всё детство мечтавшая убить брата, там остались звери и птицы, когда-то спасшие ему жизнь.
Какое условие было у Арронтара? Волшебный лес, разозлённый, разочарованный собственными детьми… Он подарил им магию – они отвергли её, они стали убивать сыновей и дочерей, братьев и сестёр… Кому-то из оборотней везло – они убегали сюда, в Нерейск, но таких было меньшинство.
Дэйнар вздохнул. В воздухе пахло песком, распустившимися ночными цветами и немного лекарствами – наверное, от Форса. Даже запах здесь был совсем другой, но это и к лучшему.
Он не хотел вспоминать. Воспоминания о собственном детстве и юности были слишком мучительными. Горькими. Даже грудь сдавливало.
Воспоминания…
Ответ на вопрос Форса пришёл неожиданно и как-то очень легко, будто кто-то на ухо шепнул.
– Прощение.
Яркая Аррана над их головами взволнованно замерцала, но никто этого не заметил.
– Условие Арронтара – прощение. Прощение того, кого оборотни ненавидели и едва не убили. В кого швыряли камни, гоняли по деревне, как бешеную собаку, над кем смеялись и кого презирали.
Оба – и Форс, и Дэйнар – понимали, о ком он говорил. Очень хорошо понимали.
– Ты надеешься, что это возможно? – Юноша усмехнулся, покачав головой. А обернувшись к наставнику, увидел, что тот улыбается.
– Я не надеюсь, Дэйн. Я верю.
В тот момент в сердце Дэйнара не было ни капли веры. Только боль, горечь и обида. Он не хотел даже вспоминать прошлое, не говоря уже о каком-то прощении.
И думал, что сколько бы ни прошло времени, ситуация не изменится.
Некоторые вещи возможно только забыть. Но простить – никогда.
– Могу я пойти к Фрэн?
– Да, конечно. Только недолго. Тебе тоже надо сегодня поспать.
– Не думаю, что получится.
Она лежала на спине, милая, маленькая, трогательная и беззащитная. На теле больше не было синяков и кровоподтёков, и только спутанные, немного грязные волосы, о которых Форс явно просто забыл, напоминали о том, что случилось несколько часов назад.
И если бы не эти волосы, то Дэйнар вполне мог бы подумать, что Фрэн просто спит. Только присмотревшись, он заметил странную неподвижность в лице девушки. Она казалась высеченной из камня статуей.
– Прости, – прошептал Дэйн, садясь рядом с Фрэн на кровати. – Если бы не моя глупость… Прости, Фрэн.
Оборотень нерешительно дотронулся кончиками пальцев до руки девушки, чувствуя всепоглощающее бессилие. Мастер Гордур предупреждал, что когда-нибудь настанет день, когда Дэйн не сможет ничего сделать даже вопреки знаниям и умениям… Вот только он не думал, что этот день настанет так скоро. И помочь он не в силах именно Фрэн. А ведь во всём Нерейске не найдёшь более наивного и трогательного существа, чем «блаженная» дочь рыбака.
«Сошла с ума… – думал Дэйн, легко поглаживая пальцами тонкую кожу на запястье девушки. – Какой ты станешь, когда проснёшься? Вспомнишь ли меня?.. И что, если всё-таки сделать то, о чём говорил Форс, и рискнуть, стерев тебе память?..»
Оборотень вздохнул и покачал головой. Нет, он не мог так поступить с Фрэн. Всё равно что убить.
– Как бы я хотел разделить с тобой всю эту боль, девочка моя, – прошептал Дэйн, чуть сжимая холодные пальцы Фрэн. – Забрать часть её себе, чтобы тебе было легче. Чтобы ты могла пережить и забыть…
Он запнулся, чувствуя, как забилось сердце. Забрать боль… Поделить на части… Почему бы не попробовать? Форс никогда не учил ничему такому, но ведь это не значит, что подобное невозможно. Просто очередной эксперимент…
– Я попробую, – прошептал Дэйн, положив руку на лоб Фрэн и зажмурившись. – Нам с тобой всё равно нечего терять… Я должен попытаться…
И оборотень, вздохнув, отпустил свой Разум. Свою своеобразную магию, которая с рождения наполняла каждую его клеточку, только тогда он не знал об этом.
Дэйнар растворился в окружающем пространстве, а потом будто собрался вновь, устремляясь туда, где теплились чужие воспоминания.
Он коснулся её сознания осторожно, боясь разрушить то, что было так хрупко, но так бесконечно дорого. Его Разум словно стал руками, которые мягко и бережно обняли Фрэн, погладили по голове и волосам, а потом…
А потом Дэйнар медленно начал погружение. Медленно, потихоньку… Сначала один палец, затем другой… Первая рука, вторая…
И тут его будто ударили тупым ножом в грудь, вызвав приступ обжигающей боли. Но обжигала она холодом. Лёд – и тот теплее.
Чужой разум не похож на книгу, которую можно прочитать. Дэйнар знал это очень хорошо, однако он знал также и то, что сознание другого существа всегда структурировано и логично. Далёкое прошлое, давно забытое, скрытое под несколькими слоями паутины, дорогие сердцу воспоминания, ушедшие чувства, навсегда сохранённые знания, мысли о будущем – всё это имело строгий порядок и никогда не перемешивалось. Как страницы в гигантской книге, только намного, намного сложнее.
Прошлое – настоящее – будущее… В сознании Фрэн всё смешалось, превратилось в один-единственный комок, который кружился, подобно вихрю, затягивая Дэйнара всё глубже и глубже. Мысли, мечты, надежды, воспоминания – ничего больше не было, кроме сгустка боли и отчаяния, захватившего каждый уголок разума девушки. Он уничтожал её… нет, он уже почти её уничтожил.
Дэйну не было страшно, когда он нырял в сгусток сознания Фрэн, словно в озеро. Холодное, заросшее тиной, воняющее тухлой кровью и гнилыми фруктами. Погрузившись туда полностью, он сосредоточился только на одном: найти ниточку.
Любой клубок можно распутать, если найти край нитки…
Он почти задохнулся от жуткого запаха и чуть не сошёл с ума из-за мелькающих перед глазами разноцветных картинок прошлого Фрэн, когда вдруг заметил то, что так отчаянно искал. И, подпрыгнув, ухватился за тонкую ниточку воспоминаний, в ту же секунду понимая, как был прав Форс.
Клубок действительно был единым. Нельзя ничего удалить или отрезать – только выдрать с корнем, уничтожить полностью… Но Дэйн не собирался делать ничего подобного. Вместо этого он, дёрнув за ниточку изо всех сил, обмотал её вокруг своей шеи.
И тут же, захрипев, согнулся пополам.
Боль, отчаяние, страх… Смеющиеся лица, издевательские усмешки, жестокие пальцы, губы и… Близость, будто разрывающая пополам внутренности, и кажется, что это никогда не закончится, никогда… Стоит погрузиться в спасительную темноту, как оттуда выдирают с весёлым, злым хохотом, обжигают ударами щёки и всё тело, и вновь – насилуют… Мерзкий вкус во рту, и всё уже безразлично, всё… Кроме одного – за что?..
Задохнувшись, он плакал, даже не зная, что это возможно – плакать, находясь в чужом сознании. Сжимая изо всех сил ту самую ниточку, петлёй обернувшуюся вокруг его шеи, стараясь не потерять связь с воспоминанием, с которого всё началось. Впитывая в себя мысли, чувства и боль Фрэн – каплю за каплей.
Любое событие со временем становится нечётким, будто выцветает, как картина, долго простоявшая на свету. Любая боль становится меньше, если ею поделиться с кем-то ещё.
И Дэйнар старался забрать себе как можно больше, потому что знал – тому, с кем этого не случалось, всегда проще пережить. Это не его тело несколько часов насиловали, не его… Хотя теперь казалось иначе…
– Теперь твоя боль – моя боль, Фрэн. Ты разделишь её со мной, и она перестанет быть такой мучительной, – шептал он. – Теперь твои воспоминания – мои воспоминания. Я буду помнить всё вместе с тобой… И забывать мы тоже будем вместе…
Кольцо, сдавившее Дэйнару грудь, слабело и отступало. Он улыбнулся, призывая на помощь собственные воспоминания: дождь, барабанящий по крыше, полумрак, робкую улыбку Фрэн, осторожные прикосновения и ощущение прозрачного, невесомого счастья.
Счастье. Да… Так это называется…
Слепящий свет вырвался наружу, захватил в плен сгусток сознания Фрэн, распутывая его, укутывая теплом те части, где было особенно холодно и пахло гнилью, и только один конец нитки продолжал обматываться вокруг шеи Дэйнара, связывая его разум с её – навсегда.