Мальчик настолько устал в сокровищнице, что моментально уснул, стоило нам вернуться в покои императрицы. И пока он спал, я пила чай вместе с Дорианой и Ратташем, но так нервничала и переживала из-за Грэя, что не запомнила, о чём мы говорили.
Потом Эдди проснулся, мы пообедали и успели немного погулять по парку, но тут вернулся Грэй. Он по-прежнему был раздражён и старался не смотреть на меня, разговаривая только с Эдди.
И так продолжалось целый вечер, даже после того, как мы вернулись домой. Остальные тоже заметили неладное, но, к моему удивлению, и не подумали вмешиваться или расспрашивать, в чём дело. Только Ари понимающе улыбалась, опуская голову.
А Грэй злился всё сильнее и сильнее. Я видела: он хочет высказать мне всё наболевшее, но не решается в присутствии Эдвина и остальных.
Именно поэтому после ужина я предложила:
– Пойдём прогуляемся? Ари, ты ведь посидишь с Эдди? Мы ненадолго.
Ответом мне был кивок и всё понимающий взгляд.
– Ему скоро спать, – проворчал Грэй, но тем не менее направился к входной двери.
– Я уложу Эдвина, если понадобится. Не волнуйтесь.
Я благодарно улыбнулась Араилис и вышла из дома вслед за Грэем.
Начинались сумерки, и вечерняя прохлада нежно касалась щёк, будто утешала и пыталась подарить надежду.
Облака на небе казались похожими на птичьи пёрышки. Такие же лёгкие, будто чёрточки на серо-голубом покрывале вечности. И ниже, у самого горизонта, – догорающие угольки солнечного костра. Пройдёт немного времени, и он совсем погаснет, чтобы вновь разгореться на рассвете завтрашнего дня.
Грэй молчал до самого императорского парка. И только убедившись в том, что мы одни, обернулся ко мне.
– Ты не представляешь, как я зол.
– Почему не представляю? Очень даже представляю, – сказала я тихо. – У тебя глаза сейчас почти чёрные и узкие, потому что ты их щуришь. И…
Я не договорила – он сделал шаг вперёд и, схватив меня за волосы, потянул за косу, которую я переплела после обеда, заставив поморщиться и запрокинуть голову.
Больно не было, по крайней мере не физически. Грэй контролировал свою силу. Но слёзы всё равно выступили на глазах – от обиды.
– Зачем ты внушила Эдди, что ты его мама? Знаешь ведь, что Лил умерла во время родов! Зачем, Ронни?!
– Я не внушала! Он…
Грэй перебил меня, сильнее повышая голос:
– Я любил и люблю свою жену, Ронни! Эдвин должен знать, кто его мать! Зачем ты ввела его в заблуждение? Что ты хотела этим доказать?!
Я всхлипнула.
– Он… сам… Эдди сам, я ничего не делала… Я пыталась его отговорить, но… Он всё понимает, Грэй! Он знает о Лил, знает, что она его мама… Но мальчик… он же маленький совсем! Грэй… Эдди сказал: «Она – мама, которая ушла. Ты – мама, которая вернулась».
После этих слов он вдруг отпустил меня. А в следующее мгновение подскочил к ближайшему дереву и ударил кулаком по его поверхности. Раз, ещё раз и ещё…
Испугавшись, я бросилась вперёд и встала между деревом и Грэем. Глаза мужчины яростно сверкали, костяшки пальцев были разбиты в кровь, но он всё-таки остановился и, тяжело дыша, уставился на меня.
– Перестань, пожалуйста! Я тебя прошу! Ну зачем ты бьёшь это дерево?! Оно-то здесь при чём?!
Грэй хрипло рассмеялся.
– Тебе больше всех жалко деревья, да? Ты… лесная девочка…
Я покачала головой и отступила назад, упираясь спиной в широкий ствол многострадального дерева.
– Зачем ты так, Грэй? Каждому ребёнку нужна мама, я понравилась Эдди, вот и всё. Он же маленький. А про Лил он знает, император рассказал и портрет даже показал.
– Император?..
– Он сказал, чтобы я не лишала Эдди такой возможности. И я… я просто не могла заставить его перестать называть меня мамой. Да и… наверное, не хотела. Прости. Всё очень запуталось…
Несколько секунд мужчина смотрел на меня, не мигая. Пристально, изучающе, и от этого взгляда мне почему-то хотелось спрятаться.
Чаще всего Грэй был очень милым, но я знала, что он может быть и таким. Властным, жёстким, тёмным.
– Грэй?..
– Да, ты права. Всё очень запуталось, – сказал он тихо, а потом медленно и неспешно подошёл ко мне, наклонился и поцеловал.
Я и не подозревала, что поцелуи одного и того же человека, разделённые всего несколькими часами во времени, могут настолько отличаться между собой. Первый – нежный, ласковый танец, трепетный и мягкий. А второй…
Грэй так сильно прижался к моим губам, а потом и ко всему телу, что я ударилась о дерево затылком и спиной. Дыхание перехватило, и я на несколько секунд потеряла способность соображать.
Если бы кора была мягкой, Грэй бы вдавил меня в неё. Но она была твёрдой, и казалось, что мужчина сейчас расплющит меня между собой и деревом.
И губы… они горели от подобной жадности. Больно!
Но потом, когда Грэй вдруг обхватил ладонями моё лицо, я поняла – мне всё равно, как именно он меня целует. Пусть даже так… Я обняла его за шею, стараясь придать хоть немного мягкости этому поцелую, больше похожему на что-то лихорадочное.
Я не заметила, как мы переместились на землю. Только почувствовала, что под затылком больше нет коры и что я нахожусь не в вертикальном положении, а в горизонтальном – я лежала на траве, и Грэй опустился сверху.
Когда юбка платья поползла вверх и вечерний воздух коснулся ноги, обжигая её холодом, а затем там очутилась горячая ладонь Грэя, которая двигалась всё выше и выше… в тот момент я, кажется, растеряла все мысли, потому что внутри словно завязался узел, и его нужно было срочно развязать…
Но Грэй вдруг остановился. Навис надо мной и, прислонившись своим лбом к моему, простонал:
– Нет. Нельзя. Ронни, нет…
Я молчала несколько секунд, не понимая, что происходит, почему он остановился, но затем…
Конечно. Ну как можно… со мной… Я ведь страшная жаба, как я могла подумать, что меня можно так страстно целовать?
Будто холодной водой окатило…
– Ронни, нет… – зашептал вдруг Грэй, касаясь ладонью моей щеки. – Нет, всё не так, не думай… Я просто… О Дарида, Ронни, у меня четыре с половиной года не было женщины! И Лил… Я не могу! Всё время такое чувство, будто я предаю её. Я просто… Ронни, ты самая лучшая, но я не могу… Я люблю её…
Наверное, я могла бы сказать: «Она умерла», но почему-то не стала этого делать. Отпихнула от себя Грэя, встала с земли и, поправив юбку, прошептала:
– Пойдём домой.
Пару секунд Грэй молчал, и я слышала только его тяжёлое дыхание. Я думала, он ещё что-нибудь скажет, но нет – он просто зашагал по направлению к мастерской, стараясь не смотреть на меня так же, как я старалась не смотреть на него.
Я сбежала от всех в свою комнату. Эдди уже спал – Ари его уложила, несмотря на капризы и желание дождаться «папу с мамой», – а остальных видеть не хотелось. Точнее, не видеть, а разговаривать с ними.
Я старалась не думать о том, что случилось в императорском парке. Не сейчас. Потом…
Разделась, надела ночную рубашку и, сев на постель, неожиданно почувствовала что-то под одеялом. Что-то твёрдое. Засунула туда руку, достала дудочку. Ту самую, которую я когда-то давно нашла возле своей хижины.
Элфи обнюхал её и завилял хвостом. Я улыбнулась и погладила его по загривку.
Значит, ты был здесь, Дэйн. И оставил её мне зачем-то. Зачем?
Легко погладив деревянную, небрежно отполированную поверхность, я легла на постель. Элфи, в последний раз вильнув хвостом, устроился под кроватью, как обычно. А я…
Я знаю – это опасно. Но я должна понять. В любом случае, даже если я что-то сделаю не так, плохо будет только мне, но ни в коем случае не ей.
Не Лирин.
Впервые в жизни я ощутила, как на меня медленно опускается большое облако сна. Впервые в жизни, погрузившись в него, я одновременно понимала – я лежу в комнате, вытянувшись на постели, с закрытыми глазами. И в любой момент смогу вернуться в это тело, как бы далеко ни забрела.
Я смогу вернуться. Смогу. Нужно только верить и помнить.
Глубоко вздохнув, я отпустила своё тело и отправилась… в полёт.
Вокруг меня оказалось пространство, напоминающее ночное небо глубиной и безмятежностью, и только далеко-далеко впереди – маленькие сияющие точки звёзд. Которые на самом деле, конечно, не звёзды, а… люди. И не-люди.
Спящие.
Мне нужна Лирин. Как её найти?
Ну же, Ро, вспоминай!
Точно… Воспоминание. Мне нужно воспоминание.
И я вспомнила, как видела её в последний раз. Там, возле кареты, увозящей меня из Арронтара. Какими печальными были глаза Лирин и как она покачала головой, когда я крикнула: «Он жив?!»
Одна из звёздочек мигнула и засветилась чуть ярче. И я резко рванула вперёд, уже понимая – да!
Я нашла её.
Конечно, я и не подозревала, что в момент, когда твой Разум вторгается в чужое сознание, ты испытываешь подобную боль. Я словно в костёр прыгнула, и хотелось сделать шаг назад, выйти, чтобы не чувствовать подобной обжигающей боли.
Но я продолжала двигаться вперёд, и вперёд, и вперёд… Думая только об одном.
Дудочка. Покажи мне, Лирин. Покажи мне всё с самого начала. Всё, что важно.
Я хочу знать.
Пожалуйста… Покажи…
…Когда я открыла глаза, обнаружила себя в незнакомой полутёмной комнате. У стены вплотную стояли две кроватки, и над одной из них склонился чей-то силуэт.
Силуэт был необычный. Вроде ребёнок, но… какая странная спина…
Из одной кроватки послышался тихий смех. Кажется, смеялась девочка.
– Ну расскажи! Ну позалуйста!
– Что тебе рассказать? – спросил… мальчик. Да, мальчик, но я пока не могла понять, какого возраста.
– Ска-а-азку! – подал голос ребёнок из другой кроватки. – Про большого белого волка!
– Вчера же рассказывал!
– Ну ещё-о-о! – захныкала девочка. – Ну позалуйста!
– Хорошо, Лири. Расскажу. Только ложись и закрывай глазки. Итак, жил-был большой белый волк…
Я слушала этот голос, который казался мне знакомым, и понимала: я знаю эту сказку. Это была не сказка – легенда про белого одинокого волка, древняя, как сам Арронтар. Он так страдал, когда умерла его любимая, что ушёл из леса и вскоре попался на глаза человеческим охотникам, которые убили волка из-за его белой шкуры…