Когда мы с Грэем и Бугалоном, который присоединился к нам в коридоре, ворвались в детскую, Эдди больше не кричал. Он лежал в кроватке, бледный как смерть, и из его горла хлестала чёрная кровь.
Я на миг замерла.
А затем бросилась к постели Эдди и приподняла мальчику голову, одновременно пытаясь уменьшить поток крови, льющейся из его горла. Два часа… если я ничего не придумаю, Эдвин умрёт всего лишь через два часа!
Но что я могу сделать?! Что?!
– Галл, – раздался сзади странный, какой-то оцепеневший голос Грэя. – Зови Эллейн. Быстрее!
Тяжёлые шаги, стук от закрываемой двери, а потом оглушительный грохот – Галл явно разбил амулет призыва. Остаётся надеяться, что герцогиня сможет прийти в ближайшее время, иначе…
Иначе…
«С Эдди в любом случае всё будет в порядке. Ты понимаешь? В любом случае».
Как же так, Ари?!
Проклятье чёрной крови – неснимаемое. Необратимое. О каком любом случае ты говорила?!
«Есть один способ, но для этого… придётся пожертвовать жизнью. Нужно заменить кровь проклятого на собственную, а его кровь забрать себе».
Слова императора полыхнули яркой вспышкой в моём сознании.
Заменить кровь на собственную…
Эдди вновь закашлялся и стал захлёбываться. На мгновение я прикрыла глаза, чувствуя, как моя волчица начинает беспокойно выть и царапаться, ощущая опасность для своего волчонка.
Нет. Не отдам! Зубами вцеплюсь, когтями рвать буду. Не отдам!!!
Кем бы ты ни был, маг Крови, я не отдам тебе сына. Никогда!
Зарычав, я позволила волчице чуть больше – выпустила когти на обеих руках и резким движением разорвала ими вены на запястьях…
– Ронни…
Этот голос, такой родной, но сейчас не нужный. Мешает. Не надо мешать! Сосредоточиться. Надо сосредоточиться.
– Отойди! – зарычала она, на мгновение обернувшись, и Грэй вздрогнул, увидев изменившееся лицо…
Клыки, острые и длинные, морщины на носу, как у волков, когда они скалятся, а в глазах кружатся, как бешеные, жёлтые искорки, превращая радужку из голубой в золотую.
– Волчица…
Она ещё раз рыкнула, недовольно, но не зло, отвернулась… и, склонившись над Эдди, порвала когтями запястья мальчика, прижала к ним свои, из которых уже текла кровь – не чёрная, обычная, – и зашептала…
Плечи волчицы задрожали, их с мальчиком руки окружил слепящий круг Света, и изо рта Эдди наконец перестала течь чёрная кровь.
Несколько секунд – и недовольный рык, вновь разорванные запястья – и то же самое, прижимать, шептать, лить Свет. Свет – противоположность Тьме, которая нужна, чтобы наложить проклятье, он поможет…
Когда волчица закончила работу и обернулась – она перестала быть волчицей…
Я позволила ей больше, потому что волчица сильнее и быстрее. И только когда щёк Эдди коснулся румянец, я наконец стала собой и, обернувшись к застывшему за плечом Грэю, почувствовала, как меня всё сильнее утягивает в темноту.
Она звала – прекрасная, чёрная, безмолвная и беспамятная. И я знала, что уже не смогу противиться – отдала все силы сыну. Всю кровь, всю жизнь…
Он будет жить. Я хотела сказать это Грэю, но не успела. Я уже не принадлежала самой себе.
Я умерла.
Глава седьмая
Старик Родэн любил дождь. Хотя так было не всегда.
Когда-то давно он, как и остальные оборотни, дождь ненавидел. А за что его любить? Сырость, слякоть и чихать тянет. Все оборотни не любят дождь, и когда с неба льёт, они предпочитают находиться дома, в тепле и сухости.
Родэн же выходил на крыльцо, садился в старое кресло и смотрел. И дышал. Дышал чистым, свежим воздухом, в котором было столько разных оттенков запахов, что у него чесался нос.
В такие минуты он был почти счастлив. Ему казалось, что вода смывает не только грязь, но и его грехи. Чудилось, будто он вернулся туда, почти на столетие назад, и его Мара по-прежнему беременна первым ребёнком… И ничего этого не было, не случалось. Рэйнар не умирал, и Лирин осталась такой же весёлой и беззаботной, и её волосы светлые, а вовсе не седые. И никогда в деревне белых волков не рождался горбун, никогда. Только Дэйнар, сын Родэна и Мары.
Старик вздыхал и украдкой вытирал глаза – так, чтобы жена не видела. Она обычно тоже сидела рядом и смотрела на дождь.
Они не разговаривали. Да им и не нужно было разговаривать. Всё уже сказано и сделано. Жизнь почти прожита, и ничего не вернуть, не исправить.
И старики не верили, что когда-нибудь дождутся прощения. Да и, по правде говоря, они считали, что вовсе его не заслуживают.
А то, чего заслуживают, они уже получили.
В тот день дождь шёл с утра до самого вечера. А когда наступили сумерки, Родэн решил прогуляться.
Он и сам не понял, зачем пошёл в деревню. Что-то будто тянуло его туда, и он покорно побрёл в ту сторону, куда его тянуло.
Старик не сразу понял – то, что он слышит, вовсе не призраки прошлого, не его собственные мысли, а реальные события. Настоящие звуки, смех, крики…
– Бей жабу!
– Да, так её!
– Давай, бросай!
Это было так похоже… Так похоже на то, что он когда-то слышал и не останавливал. И даже надеялся, что какой-нибудь случайный камень убьёт того, кого Родэн в мыслях теперь называл не иначе как «ирли» – сынок.
Спина, которая, как он думал, сгорбилась навсегда, вдруг выпрямилась. Старик вышел из-за угла… и застыл на секунду, вглядываясь в происходящее.
Толпа оборотней. Совсем юных, большинство – необращённые… И эти необращённые хватали камни с земли и бросали в девочку, что стояла шагах в десяти от них. Девочка не уворачивалась, не пыталась убежать. Просто стояла и смотрела на сородичей глазами, в которых…
Обречённость. Отчаяние. Боль.
Как же всё это было знакомо Родэну!
Она глядела на кого-то в толпе, остальных будто не замечая. Старик шагнул вперёд, намереваясь схватить за плечо ближайшего мальчишку, – но в этот момент девочку в грудь ударил большой и острый камень, и она, сдавленно охнув, осела на землю.
– Бей!
Родэн только успел открыть рот – а в девочку уже летели камни. Один попал ей в лоб, другой прошёл по касательной, задев висок, третий ударил по пальцам руки, которыми она сжимала голову… Но ни вскрика, ни стона, ни всхлипа… Она молчала.
В воздухе сильно запахло её кровью – и Родэн очнулся.
– Стойте! – закричал он так громко, как мог.
Дети действительно остановились. Обернулись, с недоумением разглядывая старика, очевидно, не признавая в нём жителя деревни. Оно и немудрено – Родэн был в ней редким гостем. Всё необходимое для жизни им с Марой либо приносила Лирин, либо они выращивали это сами в огороде.
– Убирайтесь. Брысь отсюда! – Он махнул рукой с зажатой в ней старой клюкой, даже легонько ударил ею ближайшего мальчишку.
– Но…
– Никаких «но». Брысь, я сказал! А не то всем уши надеру. Пошли прочь!
Они недовольно заворчали, но послушались.
Пока ещё Родэн был сильнее молодых оборотней. Да, пока ещё…
Старик, опираясь на клюку, подошёл к девочке. Она по-прежнему продолжала сидеть на земле, в грязи, и по её рукам и голове текла кровь.
Родэн неуверенно наклонился и прикоснулся к её плечу. Девочка не реагировала. Тогда старик чуть потряс её. Она вздрогнула и подняла голову.
Ох… Лучше бы он этого не видел. Нет, дело было не только в ссадинах, царапинах, синяках и шишках, обильно украшавших лицо девочки. И не в крови, которая текла по её лбу, носу и подбородку тоненьким, но быстрым ручейком.
Её глаза. Родэн уже давно не видел таких глаз…
Ярко-голубые. Точь-в-точь, как у сына.
– Встань, – прошептал он.
Девочка съёжилась, будто ожидала удара, и старик успокаивающе погладил её по плечу. Не помогло – ребёнок сжался ещё больше.
– Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Встань, пожалуйста. Здесь грязно.
Несколько секунд она смотрела на него непонимающими глазами, но потом всё-таки поднялась. Правда, не без его помощи. Чуть поморщилась от боли, когда Родэн схватил её за повреждённое запястье – оно было синего цвета, – и заскрипела зубами, встав на левую ногу. Но не издала ни стона, ни всхлипа, словно стеснялась своей боли.
– Пойдём.
Девочка покорно пошла за ним. Она явно старалась не хромать, а Родэн украдкой рассматривал её.
Ему стало всё понятно в тот миг, когда она поднялась с земли. Невысокая, пухленькая, но очень крепкая, особенно бёдра – явно не прошли даром забеги с молодыми оборотнями. Что-то невыносимо трогательное было в её плечах, в светлой косичке, в падающих на лоб кудряшках…
И глаза – пронзительно-голубые и будто светящиеся. Совершенно удивительные.
Она была не такой, как те дети.
И Родэну в те минуты, когда он вёл маленькую Рональду к своему дому, казалось, что рядом с ним не она, а Дэйнар.
…В первую секунду, увидев девочку, Мара опешила. Но почти сразу всё поняла и засуетилась.
Они молчали – все трое.
Родэн тяжело опустился на стул, глядя, как жена промывает раны и смазывает их целебными настоями. Малышка покорно стояла посреди комнаты, уставившись в пол, и не видела, как беззвучно плачет женщина, вытирая слёзы рукавом, не видела, как дрожат её губы. Поглощённая собственным горем, она ничего не замечала.
Мара положила её в комнате, которую они с Родэном на всякий случай держали для Лирин. Правда, дочь ночевала там всего лишь пару раз. Но Мара всегда убиралась в этой комнате и надеялась, что однажды… Да, однажды Лирин улыбнётся им и останется ночевать не из жалости, а потому что ей так захочется. С тех пор, как ушёл Дэйнар, дочь не подарила им ни одной улыбки.
– Она похожа на него, – прошептала Мара, садясь рядом с Родэном.
Он кивнул.
– Особенно глаза. Ты видел её глаза?
– Видел. Как не увидеть.
Мара всхлипнула.
– Не знаешь, кто она? И как её зовут?