– Нет. – Родэн покачал головой. – Спросим завтра, как очнётся.
Но наутро, когда старики проснулись, они обнаружили, что девочка уже ушла. Постель была заправлена, никакие вещи не тронуты.
Она просто ушла, не оставив от себя ничего, даже имени.
И Родэн не знал, как утешить Мару, которая всё утро проплакала, сидя на крыльце в старом кресле, тихо всхлипывая и вытирая слёзы уголком цветастой шали.
Оборотни сильно благоговели перед Нарро, но время шло, и у сородичей дартхари появлялись разные недостойные мысли.
У Нарро был существенный недостаток, о котором прекрасно знала Лирин: он не обращал внимания на слухи, сплетни и пересуды, да и властью своей не очень-то дорожил. Для него это была простая формальность, которую он принимал как должное, но некоторых вещей, свойственных облечённым властью, стремился избегать. И Лирин очень боялась, что с братом может что-то случиться. Она слышала отголоски разговоров, невнятный шёпот, который пока ещё не успел превратиться во что-то более серьёзное, и понимала, откуда растут ноги.
Оборотни привыкли к быстро меняющимся дартхари. Это была игра, эстафета, которую они передавали друг другу через каждые несколько лет. И получалось так, что всем ара доставалось по чуть-чуть власти. А теперь…
Арронтар словно обзавёлся собственным императором. Можно было даже не помышлять о том, чтобы победить Нарро: его сила в несколько раз превосходила силу даже трёх калихари, вместе взятых, но некоторые молодые оборотни всё равно бросали Вожаку вызов. Хотя это было, скорее, исключение, нежели правило.
Никто не спрашивал, откуда он взялся, такой сильный, и где пропадал столько десятков лет. Никто не сомневался в его праве на власть и не удивлялся, отчего дартхари не стареет. Лирин понимала, почему так, ведь её брат всё-таки был магом Разума. Но он не мог – а может быть, и не хотел – запретить оборотням шептаться. Шептаться о том, не вредно ли столько лет находиться под властью одного и того же дартхари? Обсуждать, не было бы полезнее для Арронтара, если бы Вожаки менялись почаще, как раньше?
И она боялась. Боялась, что однажды разговоры превратятся в заговоры, и сородичи начнут искать способ убить её брата.
И больше всего на свете Лирин боялась, что они этот способ найдут.
В тот день с самого утра Нарро чувствовал неспокойное дыхание леса, его волнение, напоминавшее волнение моря перед бурей. На небе то собирались тучи, то светило яркое солнце, по-осеннему тёплое, но не жаркое. И вроде бы ничего особенного – обычный осенний день, похожий на тысячи предыдущих, но… что-то было не так, как всегда.
И ветер… ветер почему-то пах не осенью, а весенней зеленью. И сахарной карамелью, как тогда, в прошлой жизни, когда Фрэн была жива.
В дверь постучали.
– Пора. Все собрались. Ждут тебя. Или ты не пойдёшь? – спросила Лирин тихо, не заходя в комнату. Порой Нарро действительно оставался в усадьбе, но сегодня он чувствовал: надо идти.
Дартхари шёл к Великой Поляне медленно, словно крадучись, ведомый тем странным ароматом, который заставлял сжиматься что-то глубоко внутри него. Волк волновался и царапался, ворочался и скулил. Подобного не было уже очень давно.
Все три клана стояли на Поляне, образуя кольцо. И только пять фигур выбивались из строя, замерев на пару шагов дальше от него: юные оборотни, у которых сегодня намечалась Ночь Первого Обращения.
Она стояла слева, полубоком к Нарро, и грудь её взволнованно вздымалась. И как же она пахла… Свежей зеленью, сладкой карамелью, солнцем, небом, водой, землёй…
Его волк рванулся вперёд, и дартхари изо всех сил сжал кулаки. Нет… нельзя.
– Приготовить зелье для ритуала Первого Обращения, – услышал он чуть дрожащий голос Лирин позади себя. – Начинает Рональда, дочь калихари Винарда.
Рональда… «Надежда»…
Она пошла вперёд, в центр Поляны, глядя прямо перед собой широко раскрытыми от ужаса глазами. Её запах изменился, наполнившись чем-то кисло-горьким, он щекотал ноздри Нарро, заставляя его волка взволнованно порыкивать.
Девочка встала посреди Поляны и начала медленно расстёгивать платье. Руки её дрожали, пальцы не слушались, словно были обморожены.
Раз, два, три, четыре… пять крошечных крючков, и она спустила платье до талии.
В сумраке, давно спустившемся на землю, Нарро различил белые плечи, покрытые мурашками, светлые волосы, мелкими кудряшками обрамляющие круглое лицо, голубые глаза, сверкающие от обиды и боли, пухлые губы – ярко-красные, как кровь. Видел тонкую косичку, полную грудь с нежно-розовыми маленькими сосками, небольшие ладошки, которыми она пыталась прикрыться…
Нарро задыхался.
Горячие волны проходили по телу, обжигая с головы до ног.
Нельзя, нельзя. Нельзя!
В чувство дартхари привёл звук, которого не должно было быть на Поляне.
Смех. Окружающие его оборотни смеялись!
– ТИХО! – Он даже не понял, насколько громко прорычал этот приказ. Усилием воли погасил эмоции – все до единой, даже гнев и ненависть, – и глубоко вздохнул, окончательно взяв под контроль внутреннего волка.
И тут она обернулась.
Он заметил, как широко раскрылись её глаза, как она задрожала, вероятно, почувствовав то же самое, что и Нарро несколько минут назад: горячую волну, прошедшую сквозь тело, словно молния. Её аромат наполнился сладостью, он заполнил ноздри Нарро, и впервые в жизни дартхари почувствовал себя пьяным.
Воздух вокруг звенел. Нет, это был ещё не Зов, не музыка, только лёгкий звон, но когда-нибудь… Когда-нибудь, когда эта девочка вырастет и станет волчицей…
– Продолжай. Обряд ещё не закончен.
Она сглотнула, отвела глаза и спустила платье и бельё полностью. Перешагнула через одежду и приняла бокал с зельем, вызывающим трансформацию. Раскинула руки в ожидании, что сейчас начнётся обращение…
Но оно не начиналось.
Нарро сжал зубы и медленно пошёл вперёд, чувствуя, как мнётся под его ногами трава, как с каждым прошедшим мгновением кровь всё сильнее шумит в ушах, как перехватывает дыхание от близости её запаха.
Рональда плакала. И как бы он хотел встать перед ней на колени и аккуратно слизать каждую слезинку… Но нельзя. Нельзя.
Нарро осторожно положил руки на её плечи и тихо сказал:
– С этой минуты Рональда, дочь калихари белых волков, находится под моей защитой. Каждый, кто посмеет обидеть её, будет отвечать за проступок на поединке со мной.
И как только дартхари замолчал, она распахнула глаза и посмотрела на него.
Покачнулась.
Нарро чуть сильнее сжал плечи девочки, чтобы она не упала, понимая, как ей, должно быть, тяжело чувствовать сейчас то же, что и он: обжигающий внутренности огонь, калёным железом прикасающийся к сердцу.
– Все присутствующие поняли моё слово?
Оборотни ответили «да», и он услышал в этом ответе удивление. Вздохнул, усилием воли заставил себя отпустить плечи Рональды, отвернулся и пошёл обратно, к своему месту рядом с Лирин, застывшей там уже давно, как каменное изваяние.
А когда Нарро обернулся, Рональды уже не было на Поляне.
Сердце, казалось, стучало на весь лес. Будто не сердце, а колокол.
Он не мог думать ни о чём другом, кроме маленькой девочки, не прошедшей ритуал Первого Обращения. Смотрел на происходящее на игрищах, но не видел. Слушал, но не слышал.
Только сердце билось, сражалось с грудной клеткой, словно хотело выпрыгнуть наружу. И ярость… ярость вместо крови текла по жилам, ударяя в голову, как хмель.
Если бы Нарро в тот момент видел себя со стороны, он бы заметил, как налились кровью белки его глаз, как ладони сжались в кулаки, как тяжело вздымалась грудь, с едва слышным рыком выталкивая из лёгких воздух.
Он не замечал, но заметила Лирин. И как только игрища закончились и оборотни начали расходиться, она встала перед дартхари и положила маленькие узкие ладони на его плечи.
– Постой.
Нарро посмотрел на неё, и она вздрогнула: в его глазах она не увидела ничего, кроме жгучей ненависти.
– Нет, Нарро, нет, – прошептала Лирин, чуть сжимая пальцы. – Тебе нужно успокоиться.
Несколько секунд он смотрел на неё, словно не понимая, а затем прохрипел:
– Что?..
– Успокоиться, – повторила Лирин шёпотом, погладив дартхари по плечам. – Если ты пойдёшь к Винарду сейчас, то убьёшь его. Как думаешь, что она будет чувствовать, если ты убьёшь её отца?
Лирин ощутила, как в Нарро что-то изменилось, и это «что-то» было хорошо для калихари Винарда, но плохо для неё, ведь теперь ярость дартхари переметнулась на старшего советника.
Нарро медленно поднял руку и положил ладонь сестре на затылок, а секундой позже сжал пальцы, вцепляясь ей в волосы и откидывая назад голову, словно стремился сломать Лирин шею.
От боли из её глаз брызнули слёзы.
– Как ты смеешь… Как ты смеешь разговаривать со мной… Что ты знаешь об этом, Лирин?! Разве ты знаешь, что чувствуешь, когда не проходишь Ночь Первого Обращения?!
Нарро шипел эти злые слова, наклонившись над лицом сестры и выгнув её шею так, что ей казалось, будто у неё оторвётся голова. Он неосознанно выпустил когти, и теперь по его ладоням и запястьям текла её кровь.
Наверное, она должна была испугаться. Но Лирин не испугалась – она никогда не боялась Нарро, что бы он ни делал.
– Ты прав, – с трудом прохрипела женщина. – Я ничего не знаю об этом. Я не отрицаю, Нарро. Но если ты убьёшь Винарда, никому легче не станет. Особенно Рональде.
Несколько мгновений дартхари с яростью смотрел в бледное лицо сестры, а затем усмехнулся.
– Он нарушил слово, данное мне. Ты помнишь, Лирин?
Конечно, она помнила. Помнила, как однажды весной Нарро заставил стаю поклясться: если у кого-то родится необычный ребёнок, чем-либо не похожий на остальных оборотней, родители принесут его Вожаку.
Но Винард не принёс Рональду. Нарро потерял тринадцать лет. И, судя по испуганным глазам девочки, эти тринадцать лет не прошли для неё даром.