«Хилый», – написали ему в медицинской книжке и едва не перекрыли дорогу в Школу полицейской стражи. Однако когда «хиляк» принялся подтягиваться на турнике – три подхода по пятнадцать раз – мнение переменили, приняли. А позже Дмитрий освоил боксирование, успешно дополнив его приемами, не описанными ни в одной методичке. Один лишь Дмитрий да, может, еще отец знал, откуда они взялись, эти приемы, в арсенале обычного мальчишки, который не только воинской службы не нюхал, но и не выезжал никуда сроду из родного Петербурга.
В сыскной части его заметили и стали выделять меньше чем через год. Ведь там, где коллеги бились, что рыба о лед и могли ломать голову неделями – Рахманов вычислял злодея как будто между делом. Разумеется, нажить друзей это ему не помогло. За излишнюю осведомленность его даже в соучастиях нет-нет, да пытаются обвинить – без толку пока что.
Не только с друзьями, но и с женщинами у него не ладилось. Рано поняв, что может получить практически любую одной лишь силою внушения, Рахманов вскоре пресытился. И до сего дня не подозревал, что та, которая приходит к нему лишь в грезах – ангел со светлыми локонами и глазами цвета мутного моря, та единственная, что могла рассмешить его, удивить или растрогать – что она живая девушка из плоти и крови и живет где-то на берегу Чёрного моря.
И которая, судя по всему, знать его не знает. И мечтает стать русалкой, чтобы куда-то уплыть. Рахманов невольно улыбнулся. И даже боль как будто отступила. Надолго ли? Надо бы, пока получается мыслить связанно, подняться и написать в Тихоморск, Горихвостову – чем Рахманов и занялся.
Однако прежде чем взяться за бумагу, задержался у окна ненадолго. Ордынцевский замок с башней, увитой плющом, манил, звал взглянуть на себя хотя бы разок.
Глава 6. Разговоры за ужином
Лара стояла возле окна очень тихо, вся обратившись в слух. Потолки в «Ласточке» невысокие: если поднапрячься, выходило даже разобрать голоса. Лара поклясться была готова, что слышит сейчас Галку снизу, из номера этого странного постояльца. О чем бы им беседовать, интересно? Ей лишь бы языком трепать, болтушка!
У Лары смешанные чувства были по поводу этого господина. Отчего-то он вызывал у нее жалость и, тем не менее, она боялась его… В волнении Лара пересекла комнату, а после, как подстегнутая, бросилась к своему тайнику: в углу, у плинтуса, немного отходила половая доска – под нею-то Лара и спрятала завернутый в шелковый платок медальон.
Он был здесь, слава богу. Расправившая крылья ласточка и сидящий на жерди ворон. Лара вдруг почувствовала острую необходимость надеть цепочку с медальоном, тогда он точно не пропадет! Ей почти физических усилий стоило этого не сделать. Вдруг Конни увидит? Нет, нельзя. Она спрятала украшение обратно.
«Напрасно я солгала Кону, – подумала с острым сожалением Лара. – Он, кажется, единственный во всем пансионате, кому можно довериться. А я ему солгала».
Желание же рассказать, поделиться, спросить совета хоть у кого-то мучило ее весь день. Она просто не справится в одиночку, силы уже были на исходе.
«Сейчас же пойду к Кону и признаюсь, – решила она твердо. – Кому мне верить еще, ежели не ему?».
Однако по душам поговорить с Коном в тот день так и не удалось.
– Вы?.. – Лара ахнула, едва не столкнувшись с господином Джейкобом Харди у самых дверей своей комнаты.
Здесь, на третьем этаже, не было ничего, кроме чулана и Лариной спальни – без сомнений, он направлялся именно к ней. Зачем, интересно?
– Я узнал, Лариса, что вы ужинаете отдельно, не с нами, постояльцами…
Харди улыбнулся обезоруживающе и смущенно. Лара же изо всех пыталась выглядеть непреступно.
– Да, это так. Юлия Николаевна, моя матушка, полагает, что обслуге не место за одним столом с господами.
– Напрасно, – заметил господин Харди. – Во-первых, я не считаю вас обслугой и никому другому не позволю считать, а во-вторых, никто как вы не украсите общество, которое соберется сегодня вечером.
– Даже ваша невеста?
Лара сказала это и почувствовала, как все внутри сжалось от страха. Неужели она сказала это вслух? Подобную дерзость!
А господин Харди как будто помрачнел. Неужто полагал, Лара не знает, что он обручен? Тем неожиданнее было для Лары внезапное его признание:
– Даже моя невеста, – сказал он твердо, так и не отведя глаз. Лишь потом шумно вздохнул, и даже плечи его чуточку опустились. – Это все сложно, Лариса… у меня и впрямь есть обязательства перед Богданой Александровной, но… – он снова шумно вздохнул, и Лара так и не поняла, что означает его «но». – В конце концов, я прошу вас лишь поужинать с нами. Ничего большего. Кроме того, за ужином я сделаю одно объявление, которое, думаю, вас заинтересует.
Брови Лары взлетели вверх. А Джейкоб заговорщически улыбнулся:
– Непременно заинтересует, если я хоть чуточку разгадал вас. Жду в восемь, в гостиной, и отказа ни за что не приму.
А потом он взял Ларины похолодевшие от испуга пальчики в свою большую теплую руку и поднес к губам. Ларе еще сроду не целовали рук. Никогда. И, хотя не было в этом жесте ничего особенного (по светским меркам), сердце Лары загнанной птицей билось сейчас в груди. Ответить ему ничего она так и не смогла.
* * *
До последней минуты Лара сомневалась, но природное любопытство – о чем же собирается объявить господин Харди? – все-таки победило.
Перед ужином, придирчиво разглядывая вечерний наряд в зеркале, Лара поняла, что не лишним было бы надеть и драгоценности. Тем более у нее имелся невероятный по красоте и богатству (так Ларе казалось) изумрудный гарнитур из колье, серег и перстенька – матушкин подарок на Ларины именины. Матушка тогда готовилась к свадьбе с Алексеем Ивановичем, была счастлива как никогда, любила всех вокруг и от души желала, чтобы Лара выглядела как настоящая барышня. Кто же знал, что не пройдет и двух лет, как матушка овдовеет…
Лара любила те изумруды, а перстенек с крохотной зеленой искоркой и вовсе носила не снимая. Но, вот беда – яркие зеленые камни никак не шли к нежному цвету платья, которое она выбрала. Пришлось от них отказаться.
Лара даже вынула из тайника свою главную драгоценность – медальон с ласточкой. Примерила… до чего же ладно он смотрелся на ее шее – будто для Лары и создан. Будто греет металл изнутри. Но надеть не решилась. Скрепя сердце сняла украшение, снова замотала в платок и убрала подальше.
Что ж, вечернее платье от Чарльза Уорта1 оттенка слоновой кости маменька считала лучшим в Ларином гардеробе. По правде сказать, от Уорта там был лишь приблизительный фасон, а пошито оно вообще-то руками известной тихоморской портнихи Матрены Силантьевны. Дорогущий кисей из экономии нашили на подкладку из простого ситца, а «английское» кружево Ларе помогала сплести Галка. Но вот что портнихе удалось, так это шелковое шитье на юбке – все болотинские девушки замирали от этой красоты.
Впрочем, Лара не была настолько наивной, чтобы рассчитывать поразить тем шитьем madame Щукину. Сопровождаемая Коном, Ираида Митрофановна спустилась в гостиную на первом этаже, где собирались обычно гости перед тем, как пройти в столовую. В том, что ее Чарльз Уорт самый что ни на есть настоящий и так никто не сомневался, но она не была бы собой, если б не заметила:
– О, какая прелесть ваш наряд. Коллекция «Vogue» за март 1905 года? Сами шили, милочка моя?
– Нет, портниха… – Лара покраснела и не знала, куда себя деть под насмешливым ее взглядом.
– Милочка, напомните, – сказала тогда madame, веером легонько коснувшись Лариного подбородка, – чтоб я подарила вам номера «Vogue» посвежее, прошлогодние. Дадите своей портнихе. И запомните, Ларочка, к Чарльзу Уорту непременно нужно одевать бриллианты – их отсутствием вы окончательно убиваете замысел маэстро.
Лара не могла осмелиться даже головой мотнуть, чтобы противные перья мертвого павлина из веера madame не касались ее лица.
И что же Кон? Тот единственный, кому она совсем еще недавно хотела доверить свою тайну, которого считала самым близким из присутствующих – своим главным защитником! Он и слова не сказал madame. Молча глядел в сторону и делал вид, будто ничего не происходит.
Кроме них троих в гостиной были только господин Ордынцев, папенька Даны, и Анна Григорьевна, компаньонка madame. Они пришли вместе и прежде с увлечением рассматривали коллекцию морских кораллов, расставленную на полках, но на голоса обернулись. В добрых глазах Анны Григорьевны ясно читалась сочувствие… но вмешаться она, конечно, не посмела.
Не зря Лара так не хотела идти, ох не зря…
Лишь когда madame, уже всласть поиздевавшись, отвлеклась на Галку, внесшую канапе и шампанское – лишь тогда Конни извинился перед своей спутницей и шагнул к Ларе.
– Зачем ты явилась! – зашипел он ей на ухо с явным недовольством. Будто в чем-то обвинял. Схватил за руку выше локтя и больно сжал, уводя в сторону. – Разоделась еще… Он пригласил?!
– А что, если и пригласил? – тоже зашептала Лара. Ей уже хотелось расплакаться. – Или я права не имею?..
– Не имеешь!
– Почему?!
– Потому! – Конни опасливо оглянулся. – Не верь ему! Ни единому слову не верь, ты не знаешь, что это за человек!
– Да почему же?! – уже в голос спросила Лара, но Кон не ответил – резко повернулся к лестнице, по которой как раз спускались Дана и господин Харди.
Они даже об руку не держались – будто чужие. Дана со сдержанной вежливостью улыбалась гостям и чуть-чуть, будто по-дружески, качнула головой Ларе. От господина Харди же, напуганная Коном, Лара старательно отводила глаза, потому и не знала – посмотрел ли он на нее хоть разок?
Удивительно, но стоило Дане Ордынцевой появиться в гостиной, как бриллианты madame Щукиной несколько померкли. Хотя ювелирных украшений, даже тоненькой золотой цепочки, она не носила. На Дане было платье из струящегося шелка оттенка пыльной розы, отделанное по лифу кисеем и кружевом, а темные волосы она собрала в высокую, украшенную живыми цветами прическу. Но самым удивительным в ее наряде было умопомрачительное декольте – на грани дозволенного. Еще чуть-чуть, и оно было б уже неприличным. Кон – и тот едва шею не свернул, оборачиваясь, когда