– Но после вы передумали?
– Передумала. Поскольку он сделал то, что нищий аферист сделать никак не мог. Я поставила господину Харди условие – выйду за него, ежели он вернет папеньке Ордынцевскую усадьбу. Это только на словах кажется просто, Лара. Усадьба принадлежала тогда тем самым родственникам отца, а они ни за что бы с нею не расстались. Если бы и расстались, то за баснословную сумму – тысячи… миллионы, может быть… мне даже представить сложно, сколько она стоит. Выкупить ее мог только сказочно богатый человек или волшебник какой – а господин Харди это сделал. Он для меня совершил невозможное.
«Выходит, господин Харди и правда ее любит… – сделала немудреный вывод Лара. – Зачем тратить такую прорву денег, чтобы получить руку девицы, которую не любишь?»
Пока Лара размышляла, как бы свести воедино и все рассказанное Даной, и совсем недвусмысленные взгляды господина Харди вчера за ужином, она как будто со стороны услышала свой задумчивый голос:
– Бедный господин Харди. Он сделал для вас невозможное – а вы изменяете ему с его другом…
На сей раз ее дерзость Дана не пропустила. Сердито свела аккуратные черные брови, но ответила достаточно ровно и рассудительно:
– Мне известно, что они ничуть не друзья. И я не изменяла жениху: с Константином Алексеевичем мы наедине-то впервые побыли лишь здесь, в пансионате, нынешней ночью. Гуляли вдоль берега и говорили о разном. Нам надо было поговорить, Лара, не осуждайте меня. А то, что вы видели в буфете… это случилось лишь раз. И этого больше не повторится – я все решила. Я выйду за Джейкоба Харди! Если, разумеется, вы, Лара, не вмешаетесь.
Голос ее звучал строго и решительно. Однако в глазах Лара угадывала бездну смятения, страх и мольбу. Ничего она не решила. Дана Ордынцева считала себя взрослой барышней, курила папиросы и целовалась с мужчинами. Но на самом деле она, похоже, не очень-то далеко ушла от Лары: точно так же боялась принимать важные для собственной жизни решения.
О чем была ее невысказанная мольба? Чтобы Лара не говорила ничего Харди? Или наоборот – сказала? И тем самым расстроила бы вынужденную помолвку.
– А если я расскажу ему? – смелее спросила тогда Лара.
– Вероятно, свадьба расстроится, – с заминкой ответила Дана.
– И вы выйдете за Константина Алексеевича?
Вопрос вовсе не испугал Дану – она об этом, конечно, думала. Но в ответ печально покачала головой:
– Вероятно, что нет. Он служит мелким клерком в той конторе и получает жалкое жалование, которого едва хватает, чтобы прокормится самому. А еще карты… он проигрывает огромные суммы, он весь в долгах. Какая уж тут женитьба?
Лара успела даже воздух в легкие набрать, чтобы скорее ей возразить – ведь есть же завещание! Кон получит пансионат в полное свое распоряжение, как только ему исполнится тридцать один, или когда женится. Тут даже мама-Юля ему не помешает!
Но Лара не смогла этого сказать почему-то. Будто ком в горле застрял. Сказать – означало предать матушку, встав на сторону ее врага. А что будет с пансионатом, родным Лариным домом, под руководством такого дельца, который и выучиться-то не сумел? А что станет с самой Ларой и матушкой?..
Лара промолчала. В конце концов, все еще может разрешиться миром – а сказать она всегда успеет.
И, все-таки чувствуя стыд за утаенную правду, Лара поспешила скорее скрыться с глаз.
– Не волнуйтесь, Дана, я не стану ничего рассказывать господину Харди о вас, – уже набегу заверила она.
Тем более что и впрямь следовало поторопиться: вспомнив о матушке, Лара вспомнила и то, что она звала ее, дабы обругать. Не обсушив платья, зажав туфли подмышкой, Лара, как была босиком, побежала прочь.
Лара торопилась. Подниматься наверх следовало по узкой тропинке среди валунов, которые и отделяли ее бухту от пляжа; а потом еще пришлось пролезть между прутьев решетки – Лара всегда возвращалась так. За этим-то своеобразным занятием – лазаньем сквозь забор – ее и застала madame Щукина. Разумеется, столь ярко начавшееся утро могло закончиться только так…
Глава 9. Хозяйка пансионата
Madame Щукина устроилась на площадке перед самым спуском к морю. Разложила на скамейке шифоновую юбку, не оставив и клочка свободного места, а подле нее, как верный раб, стоял Конни и обмахивал Щукину, будто опахалом, ее же шляпкой. Благо размеры шляпки это вполне позволяли. Madame, довольная тем, что подловила очередную Ларину неловкость, улыбалась и походила сейчас на кошку, наевшуюся сметаны.
– Ларочка, вот так чудная встреча! – с ядом заметила она, пока Лара лезла сквозь решетку. – Вы еще и босиком… Что ж, буду знать, милочка, что это модно в ваших краях? Ох, Богдана Александровна, и вы тут как тут?
Дана, оказывается, поспевала следом. Она тоже была без обуви и чулок, и тоже пролезла через прутья. Только стыдиться этого вовсе не собиралась, и теперь надевала свои туфельки, как ни в чем не бывало. На madame с Коном она бросила всего один короткий взгляд – кажется, одна Лара и заметила, как черны в этот момент стали ее глаза.
«Интересно, она и впрямь способна утопить соперницу?» – подумала тогда Лара.
Возможно, что-то почувствовала и Щукина: задеть Дану она ни разу больше не попыталась. Благо, ее девочка для битья никуда отойти с глаз до сих пор не посмела.
– Ларочка, – продолжила она, – право, если б я знала, что вам нечего одеть, то я еще вчера подарила бы вам несколько пар отличных кожаных ботинков, почти новых.
– Спасибо, madame, не стоит… – Лара не знала, куда себя деть от стыда и мялась, разглядывая свои до сих пор босые ноги.
– Ах, не скромничайте, милочка!..
– Лара, Богдана Александровна, рад встрече! – Кон, видимо, подумал, что она закончила, или же и ему наскучило слушать Щукину. – А мы остановились видом полюбоваться. Здесь ведь не было прежде этих деревьев, Лара, что-то я не припомню?
– Не было, – охотно переменила тему Лара, – да и скамейки не было, и забора над пропастью. И каменной плитки на земле тоже не было – Юлия Николаевна приказала место облагородить.
– Верно, – вспомнил Кон, со сладкой грустью глядя на море внизу, – при батюшке здесь какие-то бочки были свалены – на них и сидели.
– Да… – без голоса согласилась Лара, и у нее защемило сердце от тех воспоминаний.
Смотровая площадка возвышалась над морем. Отсюда прямо на пляж вела крутая каменная лестница – бог знает, кто ее строил, но она стояла здесь задолго до того, как Алексей Иванович выкупил пансионат. С двух других сторон площадку ограждала решетка каслинского литья, меж прутьями которой Лара и выбиралась на тропку к своей бухте. Впрочем, безопасным спуск был лишь слева, а справа начинался самый настоящий обрыв. Обрыв желтел глинистой землей с редкими каменными выступами да колючими кустами репейника, а кончался глубоко внизу серыми скалистыми валунами, щедро омываемыми морем. Свалишься – костей не соберешь.
– Это очень правильно, Ларочка, что ваша маменька занялась, наконец, делом, – снова влезла Щукина, – но следовало бы еще и тропинку камнем замостить, а то неудобно.
«Тебе дай волю – так все здесь камнем выложишь, не единой травинки не оставишь… – с тоскою подумала Лара».
Но она только улыбнулась, как всегда. Улыбка вышла жалкой, и Щукина, воодушевившись, продолжила:
– Вы все-таки, Ларочка, непременно загляните к Анне Григорьевне – я ее, голубушку, предупрежу, чтоб она все ненужное вам отдала.
– Спасибо, право, не надо… – блеяла Лара.
– Да не тушуйтесь, Ларочка, мне, слава богу, есть что одеть.
– Надеть.
– Что?.. – не поняла Щукина.
– Надеть, а не одеть, – повторил Конни чуть громче. – И уверяю вас, Ираида, Лариса в ваших подарках не нуждается!
Невероятно, но он, кажется, заступился за Лару. Она видела, как пылает его лицо, и как крепко стиснуты зубы – но все же не ожидала, что Конни скажет хоть что-то. Дана, кажется, удивилась не меньше.
Так и не сумев скрыть раздражения, он уронил шляпку Щукиной на скамью и отошел.
Впрочем, неловкой заминки не последовало, потому как и madame тотчас вскочила на ноги, с ужасом глядя куда-то вдаль:
– О, Боже… что это… это чудовище!
Все живо обернулись.
«Чудовище», свесив на бок розовый язык, яростным галопом мчалось по персиковому саду прямо навстречу компании. Не мудрено, что madame Щукина сделалась белее мела, можно было даже предположить, что она нынче прощалась с жизнью. Да что там Щукина, когда и Лара в тот миг сомневалась – уж не для того ли вырвалась ее любимица из вольера, что растерзать обидчицу хозяйки? Иначе, кто ж ее выпустил?
Ответ, впрочем, нашелся скоро.
– Стоять! – Окрик был негромким, но таким внушительным, что по стойке «смирно» вытянулась даже Щукина. Замерла в метре от растерявшейся Лары и собака: села у Лариных ног и радостно завиляла хвостом.
А принадлежал окрик господину Рахманову, который, чуть запыхавшись, бежал следом. В руках его был толстый кожаный ремень, служивший поводком для Бэтси.
Вот тут-то Лара сполна почувствовала, что значит ревновать. Ее прежде забавляло, что Бэтси не слушается никого, кроме нее; даже на Федьку, что кормил ее, собака огрызалась иной раз. И тут – какой-то неуклюжий мямля, недотепа в клетчатом чистеньком костюме – а эта предательница так охотно выполняет его команды?!
Впрочем, в тот миг, когда он велел собаке стоять, Рахманов вовсе не был похож на мямлю. Ведь даже Лара растерялась – а он, выходит, что нет. Но метаморфоза та была минутной, почти неуловимой, и вот уже Рахманов снова пристыжено прятал взгляд и заикался, как нерадивый школьник.
– Я… я… простите, хотел лишь прогуляться с вашей собакой, Лара… никак не думал, что она сорвется с поводка… простите, мне не стоило…
Лара тогда решила, что перемена эта ей лишь почудилась.
– Да, вам не стоило, – сердито ответила она, присев на корточки возле собаки, и принялась настойчиво гладить ее меж ушей. – Бэтси не кусается и первой не нападает никогда – ежели ее не трогать. Но все же это сторожевая собака! Отдайте поводок!