На помощь им, слава богу, пришел Джейкоб, ответив спокойно и четко.
– В узком семейном кругу, – начал он, обращаясь к одному Рахманову, – мы, Александр Наумович с дочерью, Лариса Николаевна и я, поужинали вчера около восьми часов. После дамы оставили нас, поднявшись на верхние этажи, мы же с господином Ордынцевым приблизительно до полуночи оставались в соседней бильярдной комнате. Заночевал я в усадьбе и, уверяю, до самого утра во двор никто из нас не выходил.
Лара, слушая, сжимала плечо Ордынцева и переводила острый взгляд с Джейкоба на Дмитрия и обратно. Подумала, что именно так выглядят со стороны дуэлянты. Недвижимы и внешне спокойны, как вековые дубы, но собраны, напряжены, не видят никого и ничего, кроме глаз друг друга. И стоит одному совершить резкое необдуманное движение – как последует молниеносный выстрел. Пусть не выстрел, но что-то страшное точно последует…
Джейкоб, ответив на вопрос, однако не замолчал. Прищурился, отчего его глаза сделались совсем темными, и с ядом спросил:
– Господин Рахманов, никак на вас мундир агента сыскной полиции? Ежели память мне не изменяет, вы некогда представлялись писателем… Вы нам всем лгали, выходит?
Невероятно, но Дмитрий смутился.
– Писатель?! – задрал брови Горихвостов. Впрочем, быстро напустил на себя важный вид. – Нет-нет, уверяю, господин Рахманов – мой коллега из сыскной полиции Санкт-Петербурга. Оказал нам честь, так сказать, приехав сюда и возглавив расследование трагической гибели господина Стаховского.
Отчетливо хмыкнул Джейкоб и многозначительно посмотрел на Лару, мол, я же говорил. Та сделала вид, что взгляда и намеков не заметила. Нахмурилась и выпалила неожиданно резко:
– Вероятно, то было исключительно в интересах следствия!
– Разумеется! – подтвердил Горихвостов.
– Постойте-ка, – растирая левую половину груди, вмешался Ордынцев, – вы хотите сказать, что тот, кто убил господина Стаховского, нынче здесь? В пансионате? Или даже в усадьбе… Ведь вы ради этого приехали, Дмитрий Михайлович?
Горихвостов оглянулся на Рахманова, советуясь как отвечать, но тот с несколько отсутствующим выражением лица глядел в пустой угол. Не знай его Лара прежде, сочла бы блаженным, ей-богу. Тяжко вздохнул и Горихвостов, поняв, что отдуваться ему одному.
– Где нынче убийца Стаховского – жив ли, и находится ли среди нас – полиции и предстоит выяснить, – ответил он хмуро. – Смею надеяться, что вы, господа, препятствовать тому не собираетесь. Ведь не собираетесь?
– Нет-нет, что вы… – за всех сумбурно ответила Лара.
Сумбурно – оттого что плечо Александра Наумовича обмякло под ее рукой. Он начал оседать в кресле, а лицо, прежде гневно-красное, разом побледнело.
– Желаете сказать, что госпожу Щукину намеренно столкнули? – еле шевеля губами, все-таки спросил он.
– Увы… И велика вероятность, что сделал это тот же, кто убил господина Стаховского неделей ранее, – подтвердил Горихвостов и без паузы поинтересовался: – вы позволите осмотреть дом?
– Да делайте, ради бога, что хотите! – воскликнула Лара, лишь бы он отвязался. – Дана, ваш папенька мучился прежде от грудной жабы?
Ордынцев, лицо которого было уже землисто-серым, теперь закатывал глаза и хватал ртом воздух. Минута, другая, и он умрет – не сомневалась Лара. Понимали это и остальные, но все, будто окаменевшие, стояли, вытаращив глаза на Александра Наумовича. Бестолково вцепилась в отцовскую руку Дана, рассеянно застыл над ним Джейкоб, а Горихвостов глядел на зрелище как будто даже с любопытством. От Дмитрия в повседневном быте тем более никакого толку.
– Дана! – прикрикнула Лара, чтобы та хоть обратила на нее внимание. – Так мучился или нет?!
– Нет… я не знаю… он никогда не жаловался… – кажется, она сама готова была упасть в обморок сейчас же.
Это была грудная жаба – она самая. Лара почему-то в этом не сомневалась.
– Александр Наумович привез с собой аптечку, – вспомнил, наконец, Джейкоб. – Я принесу – один момент.
Сама Лара первым делом расстегнула жесткий воротничок его сорочки, а после вскочила и начала поочередно отворять окна, впуская в залу побольше свежего воздуха.
– Александр Наумович, миленький, ну что ж вы… не вздумайте умирать, я ни за что вам этого не позволю!
Лара качала на сгибе руки его седую голову с прилипшими ко лбу волосами и даже думать не желала о том, что будет, если лекарство не подействует. Начнется ад, не иначе. Где она найдет второго такого человека, который бы относился к ней столь по-отечески нежно? Она не позволит ему умереть! Не сегодня!
Сердечных капель, которые раздобыл Джейкоб, она дала наугад – прочие присутствующие в столовой вовсе не желали брать на себя ответственность. Лара смутно помнила, как грубо и не выбирая выражений она разогнала всех от распластанного на полу Ордынцева. То и дело она замирала и склонялась над его головой – слушала, как он дышит, и не могла понять, то ли дыхание стало ровнее, то ли прекратилось вовсе…
Кажется вечность прошла до того мгновения, когда Александр Наумович слабо пошевелил потрескавшимися губами:
– Все хорошо, дочка, все хорошо…
И у Лары самой, кажется, на миг остановилось сердце:
«Он назвал меня дочкой… До чего же сладко, оказывается, когда тебя зовут дочкой».
Ответить ничего Лара не успела – сей же миг, будто ее подстегнули, к отцу бросилась Дана:
– Папенька! Слава богу, вам лучше – как же я перепугалась, папенька! Отчего вы никогда не говорили, что у вас больное сердце?!
Аккуратно повернувшись, она вовсе оттеснила Лару: чтобы заглянуть ему в лицо, теперь нужно было вытягивать шею. Да и вся решительность Лары разом куда-то испарилась. Она почувствовала вдруг, что ей холодно до дрожи – руки так и вовсе тряслись. Чтобы это было не столь заметно, она обняла себя за плечи и отступила еще на полшага.
И вздрогнула от неожиданности – потому что кто-то тихонько надел ей на плечи шаль. Не Дмитрий Михайлович – Джейкоб.
– Вы молодец, Лариса, – шепнул он на ухо и невесомо коснулся ее руки.
Больше Джейкоб ничего не сказал, сразу отошел к невесте. Однако Лара все-таки улыбнулась. Она и правда молодец. Как бы там ни было, Александру Наумовичу теперь намного-намного лучше, и он даже, хоть и со значительной помощью, смог снова сесть в кресло.
И того, что он назвал Лару дочкой, никто у нее отнять не сможет.
* * *
Еще через четверть часа Александр Наумович даже смог встать и отправиться в спальню – с поддержкой Джейкоба и Анны Григорьевны, разумеется. Горихвостов последовал за ними, а Дмитрий Михайлович давно уж под шумок скрылся. Но Ларе нынче было не до него.
Неужто Щукину и впрямь столкнули? Столкнул тот же человек, что прежде невыразимо чудовищным способом убил Стаховского и всех тех мужчин. И теперь он прячется здесь – в их тихом пансионате, где никогда ничего не происходит…
И в самом ли деле это свершил обычный человек – из плоти и крови?
– Вы разве не посидите с отцом, Дана? – удивилась Лара, увидав, что подруга уже достала любимый портсигар и становится возле открытого окна.
– Чуть позже… дайте мне минуту. Уж простите, Лара, но у меня не столь железные нервы, как у вас.
Пальцы ее и впрямь ходили ходуном от дрожи. Если вставить папиросу в мундштук Дана все-таки смогла, то в попытках поджечь ее сломала три спички подряд.
– Спасибо… – неохотно поблагодарила она, когда со спичкою помогла Лара, и уже привычно протянула открытый портсигар.
– Нет, благодарю – мне не понравилось, – отказалась Лара в этот раз.
После вчерашней папиросы и волосы, и платье, и кончики пальцев до сих пор пахли отвратительным горьким дымом. Лара обнаружила это еще утром, но тогда, наверное, не посмела бы признаться, что не все в восхитительной Даночке так уж восхитительно. И то в ней, что Лара прежде считала великосветской сдержанностью – на деле оказалось обыкновенной заторможенностью. В ответственные моменты Дана теряется, забывает все и вся от страха и совершенно ничего не делает. Ждет, когда само как-нибудь утрясется.
«Не такая уж она красавица… – решила, наконец, Лара. – Интересно, чего она испугалась нынче? Случившегося с отцом или того, что на свет вылезет история со шляпкой?»
– Вы полагаете, – тихонько спросила Лара, – что Щукина увидела на камнях выброшенную вами шляпку и попыталась достать? Оттого упала?
Дана вздрогнула, уронив комок пепла себе на юбку. Прожгла отвратительную дыру в нежном шелке, но даже этого не заметила.
– Нет, конечно, нет! – пылко заверила она, а в глазах заблестели слезы. – Я уверена, шляпка упала не на камни – ее ветром унесло в море. Щукина не могла ее увидеть! Кроме того… ведь Дмитрий Михайлович сказал, что ее убили – значит, она не тянулась ни за какой шляпкой. Ведь он не имел в виду, что это я… что это я ее убила, выбросив шляпку?
«Она и впрямь винит себя, – поняла Лара. – Только из-за шляпки и переживает. Осознала ли Дана хотя бы, что ее отец едва не умер?»
– Тише, тише, я не выдам вас, Даночка. Ни за что! – заверила, тем не менее, Лара.
По холеному лицу Даны пробежала тень сомнения. На пылкое заверение Лары она так и не ответила. Напротив – даже посторонилась как будто.
– Дана, ведь вы не обиделись на Александра Наумовича за то, что он назвал меня дочкой? – вдруг спросила Лара. – У него были прикрыты глаза – вероятно, он думал, что я это вы.
– Разумеется, не обиделась.
Когда Дана хмурилась, то становилась еще менее красивой. Лара же не без удовольствия скользнула взглядом по своему отражению в стекле и заговорила снова.
– Признаться, если б не сегодняшние печальные события, то этот день стал бы самым счастливым днем в моей жизни. Меня никогда еще никто не называл дочкой, Дана. Юлия Николаевна лишь по имени всегда звала. Никогда не обнимет, не приголубит. Юлия Николаевна мне не родная мать – приемная. А отца вовсе нет и не было. Вы не знали? – спросила, увидев изумленный Данин взгляд.
– Не знала… – Дана затушила папиросу и смотрела теперь куда более тепло. – Какой ужас. Отчего же вы мне раньше не сказали? Я плакала при вас о своей якобы несчастной жизни и понятия не имела, что творится у вас на душе. Вы совсем ничего не знаете о настоящих родителях?