– Вам жаль этого молодого человека?
– Пожалуй, что да… – согласилась Лара. – Она не ценит его, совершенно не ценит. Они были бы несчастливы вместе. Без сомнений.
Анна Григорьевна промолчала. Снова вернулась к шитью, но Лара, тайком бросив на ее лицо взгляд, увидела, что та вовсе не осуждает ее за такие мысли. Анна Григорьевна улыбалась – пожалуй, даже лукаво улыбалась. А еще через минуту решилась спросить:
– Он, вероятно, хорош собою, этот жених вашей подруги?
Лара почувствовала, что щеки ее наливаются румянцем: кажется, Анна Григорьевна совсем не то подумала. Но ответить опять же решила честно.
– По-своему да… вероятно, он очень даже привлекателен внешне.
– И правду о себе он рассказал именно вам, не кому-то другому?
Лара снова согласилась, хотя ей совершенно точно не нравилась, к чему клонит Анна Григорьевна. Неужто хочет сказать, что Джейкоб влюблен в нее, в Лару? И, более того, она сама испытывает к нему отнюдь не дружеские чувства, раз считает его привлекательным? Но это не так!
Анна же Григорьевна, покончив с прихваченной «на живую» кисеей поверх основной юбки, кажется, осталась довольна работой и выпрямилась во весь рост. Сперва оценила Ларин вид сама, а после взяла ее за руки и подвела к большому зеркалу.
Платье было не просто красивым – шикарным. Поясок подчеркивал узкую талию, а складками собранная кисея добавляла объема в области лифа и бедер, делая из Лары настоящую светскую штучку. Хоть сейчас на обложку «Paris modes»! Не говоря уж о столь удачном цвете, который превращал Ларины волосы в чистое расплавленное золото.
Права была несносная Щукина… платье, пошитое рукою самого Чарльза Уорта, не шло ни в какое сравнение с творчеством Матрены Силантьевны, лучшей портних Тихоморска.
Да-да, это самое платье некогда принадлежало Щукиной. Однако чем-то не пришлось привередливой актрисе по душе, и та из милости отдала его своей компаньонке. Анна же Григорьевна, так ни разу и не надев великолепный наряд (ибо не нашлось подходящего случая), лишь рада была перешить его для Лары.
По крайней мере, так она говорила, и Лара не могла не верить, глядя, как лучатся радостью и гордостью глаза Анны Григорьевны, когда та смотрела на Лару в зеркало, встав у нее за спиной.
– Вы необыкновенно красивая барышня, Ларочка, – она аккуратно и ласково, едва касаясь, пригладила Ларины волосы. А потом подцепила цепочку с медальоном и подтянула ее так, чтобы украшение во всей своей красе лежало на Лариной груди, а не стыдливо пряталось за лифом. – Вам нужно всегда помнить, Ларочка, о том, как вы красивы. А у красивых женщин не бывает подруг, увы. Лишь завистницы и, может быть, временные союзницы. Уж поверьте мне, милая: я столько работала в театре с такими красотками, что глаз не отвести. И как никто другой знаю, что в любви красивые женщины редко бывают счастливы. Потому как красота – это оружие, и та, что неумело ею пользуется, ранит и других, и саму себя. Однако вы, Ларочка, не только красивы – вы умны. У вас все будет иначе, не так как у тех театральных профурсеток. Главное, распорядитесь своею красотой с умом.
А после она наклонилась к самому уху Лары, так чтобы слышала лишь она:
– Я знаю, что Джейкоб вам нравится, Ларочка – не упустите же его! Лишь с вами он будет счастлив. Не с Даной.
Отчего-то Лара не нашла слов, чтобы ей возразить. Да и увлекло ее в этот миг другое:
– Я не замечала прежде, как мы похожи, Анна Григорьевна… – задумчиво произнесла Лара, глядя на отражение их лиц – щека к щеке. И, не отдавая себе отчета, спросила: – скажите, у вас есть дети?
Спросила – и лишь после подумала, что это бестактно, ведь замужем Анна Григорьевна никогда не была. Та, однако, не обиделась. Улыбка ее чуть дрогнула – но после, кажется, стала еще милее.
– Когда-то давно у меня была дочь. Я звала ее Лизонькой, а ее отец – Бэтси.
– Бэтси?..
– Да. Та же Лиза, но на английский манер, – подтвердила Анна Григорьевна и почему-то поторопилась отойти от зеркала.
А Лара, жадно проследив за ней взглядом, чувствовала, как бешено колотится в груди ее сердце. Причины она и сама не могла понять. Ну Бэтси – и Бэтси. Да, этим странным, вычурным именем Лара назвала свою собаку – ну и что?
Однако следующий свой вопрос, о том, где нынче дочка Анны Григорьевны, Лара задать так и не посмела…
* * *
Она еще размышляла об именах и превратностях судьбы, пытаясь найти логичный ответ (действительно логичный, а не такой, который понравился бы ей), когда вернулась к себе и поняла, что сюрпризы на сегодня не закончены.
В Лариной комнате, на прикроватной тумбочке – прямо поверх позаимствованной из библиотеки книги «Сказки, собранные братьями Гриммами», лежал большой медный ключ.
Глава 18. Тайны Ордынцевской усадьбы
Ключ был самый обыкновенный – ключ как ключ. Разве что, судя по размеру, запирали им не межкомнатную дверь, а входную.
Лара даже догадывалась, какую именно дверь запирал сей ключ.
Чтобы быть уверенной, она, сжимая его в руке, как величайшую ценность, обошла собственную комнату в поисках кладовки или еще чего, что можно было бы запереть – а то, быть может, ключ принесли ей исключительно из бытовых целей? Нет, никаких кладовок в комнате не имелось, а то, что ключ не подходит к комодам и шкафам, видно было невооруженным взглядом.
К комнатной двери он тоже предсказуемо не подошел.
Почему ключ принесли именно Ларе? Не Александру Наумовичу, хозяину, и даже не Даночке, молодой хозяйке. Да и кто вообще его принес?
Дверь своей комнаты Лара не привыкла запирать – потому сделать это мог кто угодно.
Лара подумала сперва, что это был Джейкоб – ведь он пытался найти ключ от башни, сам об этом и сказал Ларе! И он прекрасно осведомлен о ее интересе к башне. Версия была ладной, и Лара уж смирилась с ней… Однако, разыскав горничную, Лара выяснила, что господин Харди вовсе не посещал сегодня усадьбу – его ждали только к ужину.
– Кто нынче заходил ко мне? Хотя бы мужчина или женщина – вы должны были видеть?! – допытывалась она у горничной, суетливой и вечно хмурой женщины нанятой, разумеется, из Болота.
– Никого не видела, барышня, ей-богу – занятая ж цельный день была… Али пропало чего?
– Ничего не попало. Наоборот… – Лара сверх меры была раздосадована таким ответом. И, слава богу, догадалась спросить другое: – А кроме домашних бывал кто у нас сегодня? Может, Стаська из «Ласточки» прибегала?
Горничная пуще прежнего нахмурилась, отвела взгляд и как-то странно дернула плечом. Ответила, однако:
– Не было Стаськи. Да и других не было, – бросила на Лару осторожный взгляд и попыталась уйти по делам.
Но Лара уйти не позволила. Перегородила дорогу и строго, так, что мама-Юля осталась бы довольна, потребовала ответа:
– А кто был?
Горничная тяжко вздохнула, поджала губы. Заглянула Ларе в глаза и, уже чуть не плача, призналась:
– Да в доме-то никого не было, ей-богу! Во дворе я ее увидала… у самого забора кладбищенского…
Женщина начала мелко креститься.
– Кого увидала? – насторожилась Лара.
– А бог ее знает… В платье черном стоит – и на дом барский смотрит. И волосы белые, вроде ваших, наверх зачесаны…
– Должно быть, вы Анну Григорьевну видели? – ни жива, ни мертва, уточнила Лара. По крайней мере, более ни у кого из обитательниц усадьбы, светлых волос не было. Кроме самой Лары.
Однако горничная, утирая слезы, отрицательно мотала головой:
– Да нет же! А то я Анну Григорьевну не узнала б… – Она жалостливо поглядела на Лару. – Дурное это место, как есть дурное! Не зря Акулина наказывала не ходить сюды – а я за жалованьем хорошим погналась, дура старая…
– Слушали б вы Акулину меньше, – Лара, дабы не испугать глупую бабу еще сильнее, старалась говорить спокойно да беззаботно. – Акулина сама здесь в прачках трудилась – и ничего, жива-здорова.
– Так то Акулина… – продолжала горничная креститься да причитать. – Не то что мы, сирые, убогие…
Лара только хмыкнула на фразу о сирых да убогих, но спорить не стала. Снова сжала ключ в кармане платья и решилась выбраться во двор.
Кладбищенская стена в глубине заросшего парка и правда нагоняла тоску даже в солнечный летний день. Однако это была просто стена и просто кладбище – Лара и по самому кладбищу прогуливалась ни раз и сроду не видела призраков.
Ей хватало призраков из собственных ее снов, чтобы бояться еще и кладбищенских. Гораздо вероятнее, что там, у стены, глупая горничная увидала живого человека из плоти и крови. Светловолосую женщину, которая пробралась в усадьбу бог знает зачем. Может быть, как раз для того, чтобы оставить в Лариной комнате ключ. А живые люди всегда оставляют после себя следы – примятую траву и обломанные ветки хотя бы…
Потому, не долго думая, Лара подобрала подол юбки и направилась вглубь колючих парковых зарослей.
Без малого двадцать лет простоял этот парк заброшенным. Работники, толком не управившись еще с флигелем и пристройками, об уходе за парком и не задумывались. Трудно уж было разобрать, где здесь аллеи и тропинки – бурьян и алые южные маки доходили Ларе до пояса. Многолетние слои опавших листьев и вязкого перегноя неприятно холодили голые Ларины щиколотки, а репейник настырно цеплялся за юбку. Будто кто-то невидимый старался удержать, не пустить Лару вглубь.
Но Лара решительно забиралась все дальше и дальше. Покуда не добралась до вожделенной стены. Только здесь одумалась. Жадно оглянулась по сторонам. Тишь здесь стояла такая, что Лара слышала только свое дыхание и учащенное биение сердца.
А кусты, что огораживали высокую каменную стену от графского парка, вблизи оказались шиповником. Давно высохшим мертвым шиповником, нынче более напоминавшим колючую проволоку, через которую пробраться, не разодрав плечи до крови, невозможно.
«Должно быть, именно здесь, на этом самом месте, стояла та женщина…» – некстати подумала Лара.
Горничная определенно указала ей сюда, хотя ни примятой травы, ни утоптанных листьев под ногами Лара не обнаружила. Она почувствовала, как по спине поднимается холодок.