* * *
Впрочем, нет, Ларе лишь казалось, что она спокойна. После ужина, покуда Анна Григорьевна помогала прислуге убирать в опустевшей столовой, Лара, напряженная как струна, теребила цепочку с медальоном так сильно, словно хотела сорвать ее с шеи.
«Что же я делаю? – раз за разом спрашивала она себя.
И сама не понимала – зачем унизила Дану? Зачем снова раздавала авансы чужому жениху?
«Пропади он пропадом этот бал! И это треклятое платье, принадлежавшее Щукиной!» – решила Лара под конец.
Решила в тот самый миг, когда обе створки двери в столовую распахнулись разом – да с таким грохотом, будто где-то выстрелили из ружья. Чего уж Лара точно не ожидала – вернулась Дана Ордынцева.
Красивая, статная, грациозная даже в капоте поверх ночной рубашки. Она волочила за собою по полу что-то розовое и пышное. Чуть вздернув подбородок, Дана молча взирала на Лару некоторое время.
Более всего Лару поразило, как изменилось лицо Даночки – всегда вежливо-безразличное, нынче его искажала гримаса такой злобы, что Лара, справедливо догадалась, по чью душу она явилась.
– Простите, Даночка, ей-богу простите, мне жаль, что так вышло!.. – испуганно залепетала Лара и попятилась от стремительно приближающейся подруги.
Но ее это все равно не спасло.
Дана, разъяренная как медведица, с порога бросилась на нее и, размахнувшись, залепила такую пощечину, что у Лары зазвенело в ушах.
– Дрянь! – услышала она о себе сквозь этот звон.
И много еще другого услышала. После некоторых из тех слов даже Федька, бывало, суетливо крестил свой рот – а благовоспитанная аристократка Даночка распалялась как будто больше и больше.
– Пригрела змею на груди! Вот стерва-то! – было самым печатным из того, что услышала Лара. – Зачем ты это сделала? Зачем?!
Лара, прижав ладонь к щеке, которую будто кипятком ошпарили, приросла спиною к стенке – дальше отступать было некуда. По-прежнему Дана была для нее загадкой, по-прежнему она не знала, что от нее ждать.
– Что сделала?.. Я не понимаю вас, Даночка…
И сказав так, Лара не успела увернуться в очередной раз: неожиданно крепкая рука благовоспитанной девицы ухватила ее за самое основание косы:
– Еще раз назовешь меня Даночкой – ей-богу, убью! – тихо и спокойно сказала та.
Но, кажется, пришла в себя. Дана, будто спохватившись, только сейчас заметила, что они не одни в столовой. Анна Григорьевна с подносом в руках и горничная с открытым ртом словно приросли к месту, не зная, что и думать.
Дана выпустила косу, и Лара проворно отпрыгнула от взбесившейся бывшей подруги на приличное расстояние.
– Вон, – тихо и емко сказала им Дана – женщины, не посмев ослушаться, тотчас ретировались.
А Лара, пятясь к стене, всерьез допускала, что сейчас ее будут убивать. Звать на помощь не позволяли только остатки гордости.
– Я в самом деле не понимаю, что стряслось, – стала допытываться она, когда дверь за Анной Григорьевной закрылась. – Я…
Лара не договорила, потому что в лицо ей полетело то самое пышное и розовое. Увернувшись, Лара поймала тряпку – и почти сразу обнаружила, что некогда она была платьем. Нынче жестоко изрезанным на лоскуты.
Но это хотя бы пролило свет на истерику Даны.
– Это не я сделала… – прошептала Лара. Однако особенно искренней быть не старалась – понимала, что все тщетно.
Бывшая подруга теперь немного успокоилась. Лишь румянец во всю щеку говорил о недавней истерике да высоко вздымающаяся, как после бега, грудь.
– А ты молодец, – наконец, изрекла Дана почти уже мирно, – крайне быстро всему научилась.
– О чем вы, Богдана Александровна?.. – Лара держалась на расстоянии и прижимала руку к ударенной щеке. До чего же больно! – Я ничему не училась… мне жаль, что все так вышло – ежели хотите, я поговорю с Джейкобом и упрошу его отменить этот треклятый бал. Вы и впрямь мне как сестра, Дана – одно ваше слово, и я все сделаю! Хотите?!
Дана усмехнулась.
– Разумеется! Никакого бала не будет. И еще… пожалуй, ты у нас загостилась. Завтра же вернешься к матери.
Лара без сил сделала несколько шагов до ближайшего стула и присела на краешек:
– Зачем вы так, Дана?.. Впрочем, если вы этого хотите, то к утру меня здесь не будет.
– Вот и отлично! – чуть звонче, чем следовало, закончила Дана. Однако не уходила. Еще выше вскинула подбородок и уже с вызовом крикнула: – И не смей строить из себя оскорбленную невинность – я тебя насквозь вижу! Вздумала увести у меня жениха? Так вот, заруби на носу – ничего у тебя не выйдет! Жак с ума по мне сходит. Думаешь, если разболтаешь ему про меня и Кона, то что-то изменится? – Она делано расхохоталась: – ничего не изменится! И знаешь что? Пожалуй, я лишу тебя всех козырей – я сама расскажу Жаку о Конни. Он поймет и простит меня, вот увидишь! А если не простит… – Дана запнулась, наверное представляя и такой исход событий. Но представив – только горделивее вскинула голову. – Если не простит, так пускай катится к чертовой матери вместе со своими замками. Переживу!
Наверное, стоило окликнуть Дану прежде, чем она договорит свою пылкую необдуманную речь. Наверное, стоило хоть взглядом, хоть жестом дать ей понять, что тот самый жених, вынужденный вскорости отправиться туда, куда послала его Дана, стоит нынче за ее спиной. Стоит в компании ее отца.
Однако Лара не окликнула.
И отдавала себе отчет, что делает это, скорее, из мести, нежели от испуга или неожиданности.
Лишь когда Дана замолчала, выговорившись, Лара плотнее прижала ладошку к остывающей уже щеке, всхлипнула и перевела взгляд на Джейкоба. Тогда-то Дана и сообразила, что что-то не так. Резко обернулась – и ахнула.
– Жак… – она раскраснелась еще больше. – Право, я не то вам хотела сказать! И не так!..
Однако жених ее, теперь уж точно бывший, сконфузился и поторопился уйти.
Зато остались трое домашних слуг, Александр Наумович, красный как рак, испытывающий, наверное, ужасный стыд за дочку, да Анна Григорьевна. Перепуганная, что и впрямь случится смертоубийство, она-то всех и привела.
– Девочка, моя бедная девочка… – Анна Григорьевна со всех ног бросилась к Ларе и прижала ее голову к своей груди.
Опомнился и Александр Наумович:
– Простите нас, Лариса, за эту сцену… Дана, что ты здесь устроила?! – голос у Ордынцева сделался столь страшным, что Лара испугалась, как бы него вновь не прихватило сердце.
Но, слава богу, в этот раз все обошлось лишь гневом. Должно быть, в первый раз папенька был зол на Дану столь сильно. Она еще пыталась оправдаться – а тот грубо схватил ее за локоть и почти силой увел прочь.
Лишь когда Ордынцевы вышли, Анна Григорьевна обратила внимание на истерзанное бальное платье Даны. Верно, сперва, как и Лара, она не поняла, что это – а поняв, вполне серьезно спросила:
– Это вы сделали, Ларочка?
Глава 19. Дела давно минувших дней
Конни больше всего напоминал Рахманову подросшего щенка, который в углы сослепу уже не тычется, но еще не может без приключений добраться из пункта «А» в пункт «Б». Поддавшись порыву человеколюбия (что случалось с Рахмановым нечасто), он пригласил Конни остановиться у себя на служебной квартире – и уже раз двадцать успел об этом пожалеть. Высидеть спокойно юный господин Несвицкий не мог и минуты. Книги его не интересовали, учебники юриспруденции тем более, потому он бестолково слонялся по кабинету, где Рахманов пытался работать, и каждый миг то ронял что-нибудь, то со скрипом двигал мебель, то мычал под нос популярную песенку.
Порывался, правда, отправиться в трактир, где гулял прошлой ночью, но после замечания Рахманова, что может уже не возвращаться, ежели уйдет, – передумал.
Рахманов до сих пор не выгнал его прочь, в ту дешевую меблирашку, где и подобрал, лишь потому, что днем господин Несвицкий и впрямь отлично поработал. Умеет, когда хочет. Рахманов был очень скептически настроен к этому молодому человеку, но, выходит, Лара не напрасно в него верила.
Нет, завещания покойного Ордынцева Конни, конечно, не нашел – не успел за одни сутки. Но выяснил фамилию поверенного в делах Ордынцева, что уже не мало. Завтра он намеревался отыскать нынешний его адрес и, ежели поверенный еще жив, навестить для обстоятельного разговора. А пока что настойчиво мешал Рахманову составлять отчет о проделанной работе для руководства…
Когда же Конни вышел из кабинета в гостиную и вдруг затих – тут уж Рахманов насторожился сам. Все знают, что от внезапно притихшего щенка ничего хорошего ждать нельзя. Дмитрий уж собрался, было, встать да проверить – но Конни объявился на пороге снова. Поигрывая нераспечатанной колодой карт.
– На столике журнальном у вас совершенно случайно обнаружил, – пояснил Несвицкий. И с надеждою спросил: – не желаете ли в «Фараон»?
Дмитрий посуровел, бросил резко:
– Я не играю.
– А карты тогда откуда? – проявил Конни чудеса смекалки.
– Не мои. Хозяин квартиры, должно быть, оставил. – Наклонил голову в бок и прищурился. – А вас-то, Константин Алексеич, карты уж довели до беды – и сейчас последствия расхлебываете. Неужто мало?
Несвицкий вспыхнул:
– Харди проболтался?! – Дмитрий отрицать не стал, а тот, не дождавшись ответа, продолжил хмуро: – Я уверен, он нечестно играл. Доказать не могу, но уверен. Я и вовсе не помню ничего – как в тумане все было! Помню лишь, что проигрался ему подчистую. Проиграл даже то, чего еще не имею… Я написал расписку, что передам права на «Ласточку» ему, едва вступлю во владение… – Конни мученически потер лицо. По всему было видно, что продолжать тему ему неприятно. Взмолился: – Дмитрий Михалыч, любезный, ну хотя бы без интереса давайте сыграем – не обязательно ж деньги ставить. Ей-богу, у вас здесь от скуки мухи дохнут!
Дмитрий все же встал из кресла, прошелся, разминая затекшую спину. Подумал, что он настолько отвык от дружеской компании, что и впрямь, наверное, выглядит дикарем. Помедлив, взял вторую колоду, тоже запечатанную крест-накрест и – руки сами вспомнили, как эффектно и с треском с