– Это тот самый медальон? – спросил он недоверчиво.
– Да…
– Так зачем ты солгала, что потеряла его?! Напрасно ты солгала, Лара, совершенно напрасно!
Лара поморщилась:
– Неужто скажешь, что если бы отдала его тебе сразу, то ничего этого не было бы?
– Разумеется, не было бы!
Лара чувствовала – он сказал бы больше, если бы не Дана.
И действительно, едва Лара попрощалась, чтобы пойти к себе и собрать вещи – ее догнал Конни. Поговорить решили в той же галерее, откуда вела дверь в башню – незапертая, а лишь плотно закрытая теперь.
– Ты не все рассказал мне о знакомстве с Джейкобом, так? – угадала Лара.
– Не все, – согласился Кон.
Волей-неволей Лара принялась искать взглядом инструменты, оставленные здесь Джейкобом – помнила, что подле ящика валялась брошенной связка его ключей и отмычек. Среди них должен был и тот, что отпирал двери на третий этаж. Где же она?
– В Петербурге мы действительно впервые увиделись с Харди в моей конторе, – начал Конни, по-ребячьи усевшись на подоконнике, – да только вышло это не случайно, как уж я потом понял. Харди черт его знает как, но выяснил, где я служу, и сам свел со мной знакомство – нарочно явился в ту контору, понимаешь? На обед к себе позвал, с Ордынцевыми познакомил, пригласил в клуб, где… словом, где проигрался я ему подчистую.
Лара только теперь и бросила поиски ключей – будто ее укололи. Разочарованно покачала головой:
– Конни…
Тот охотно позволил себя жалеть.
– В первый-то вечер мне везло: деньгами пятьсот рублей у Харди выиграл. После он перстень золотой с пальца снял и поставил – и его я выиграл. Да он, говорит, дорог мне перстень, завтра отыграюсь. А я и рад – в кои веки так везло! На следующий вечер, разумеется, позволил отыграться, дурак… и перстень пришлось отдать, и его пятьсот рублей, и своих последнюю сотню. Про то, что пансионатом владею, я ему еще в первый раз выболтал… к слову пришлось, вот и выболтал. Так он мне припомнил тот пансионат: говорит, раз денег нет больше, то ставь расписку, что, мол, обязуешься передать в дар …
Лара тяжело сглотнула и спросила:
– Проиграл?
Конни кивнул да так и не поднял больше головы. Кажется, ему было стыдно встречаться с Ларой глазами.
Лара и сама без сил привалилась спиною к стенке, смотрела на него горько и безнадежно. Подумать только, из-за этого человека она рассорилась с мамой-Юлей. Упрашивала ее, даже требовала отдать Кону его наследство. И ведь поддайся матушка ее мольбам – пансионат бы уже принадлежал Джейкобу…
А Джейкоб-то каков!
– Харди ведь не пансионат был нужен, так? – вдруг оживилась Лара. – Он другое у тебя потребовал в обмен на расписку?!
Конни понуро кивнул.
– Я захотел на следующий день отыграться, а он говорит, мол, нет у меня больше за душой ничего, чтоб отыгрываться. А вот сделать я кое-что могу…
Поднять глаз Конни до сих пор не смел и спросил тихо, едва слышно:
– Ты помнишь, как мы нашли этот медальон?
Лара снова сглотнула и потянулась, чтобы сжать в ладони украшение на груди.
Он продолжал:
– Ты помнишь двух мальчишек, что вломились в усыпальницу следом? Одного убил Ворон, а второй… пока ты, Лара, как одержимая таращилась на этот клятый медальон, я ведь не на тебя смотрел. На того, второго, который остался цел. Я ведь узнал его тогда, Лара – видел раз или два в компании нашего Федьки.
– А отчего же мне сразу не сказал? – растерялась Лара.
Впрочем, Федька тот еще фрукт – и в малолетстве таким же прохвостом был. С каким только отребьем он дружбу не водит: не кончится это для него хорошо, как пить дать не кончится!
– Мало ли, чего я тебе не говорил, – отмахнулся Конни. – И не это меня удивило, если хочешь знать. Я тогда и вовсе раздумывал, не привиделось ли мне все, да в своем ли уме я был… Да и тебя не удивило ли, Лара, что Ворон только одного вора убил – а второй уцелел?
Лара с сомнением пожала плечами:
– Я вовсе не помню того второго… ты прав, я лишь медальон видела и больше ничего. Но нас же с тобою Ворон не тронул? Выходит, и этого взял да и отпустил.
Кон резко мотнул головой:
– Он его не отпустил. Такая же туча черная собралась над его головой, и вот-вот прибила бы… да только он, Лара, этот второй, взял да и растворился в воздухе. Только пыльца золотая осела, а после птица… вроде ласточки выпорхнула наружу. А его – как не бывало…
Лара сжимала медальон все сильней и сильней – казалось, он, будто огненный, раскалился в ее ладони. Будто был живой и чувствовал, что его вот-вот захотят отобрать.
Лара попыталась спросить что-то, но Кон не позволил рта раскрыть:
– Постой, я не договорил еще. Прежде чем он вот так исчез, я увидел его лицо, Лара. Много лет, конечно, прошло – он нынче и приодет, и подстрижен модно, и одет не как оборванец. Но, Лара, когда этот Харди, этот гнусный тип, обыграл меня да начал выпытывать, где нынче медальон, да как найти девчонку, что стащила его – у меня будто в мозгу что-то щелкнуло. Я узнал его. Этот вор и оборванец теперь выдает себя за американца Джейкоба Харди. – Он поднял на Лару измученный взгляд. – Вот те крест – не вру! Чем хочешь поклянусь!
Лара долго смотрела на него, желая понять – и впрямь ли не врет? Не шутит ли над нею? Какие уж тут шутки… Да и так ли фантастически звучит рассказ Кона? Лара всегда знала, с того самого дня, как медальон попал к ней в руки знала – что за ним придут. Что потребуют отдать – силой или хитростью.
Вот только с предательством Ларе никогда еще сталкиваться не приходилось. Не приходилось размышлять о том, как же это больно, когда врагом оказывается не какое-то мифическое зло без лица и имени – а тот, которому прежде доверял. Кого считал другом.
– И ты выдал меня ему, Конни? – жадно найдя его глаза, спросила Лара. – Привез сюда и пообещал отдать мой медальон?
– Он не твой, Лара… – Кон попытался тронуть Ларину руку, но та не далась. – И, потом, Харди нужен лишь медальон – не ты, не Дана, не мое наследство. Он уберется ко всем чертям, как только получит его! Если бы ты не солгала мне там, в лодочном сарае, его уже давно бы здесь не было!
– Ты ошибаешься, – не согласилась Лара.
Она, может быть, сказала бы что-то еще, но, когда Конни сошел с места, увидела за его пяткой ту самую связку ключей. И живо подобрала. Покрутила в руках, еще толком не зная, пойдет ли на третий этаж или нет.
– Джейкобу нужен не только медальон – ему нужно что-то от Даны, – договорила она, убирая пока что ключи в карман юбки. – Понятия не имею что, но, возможно, это связано с ее отцом, с Александром Наумовичем.
Конни фыркнул:
– Скажу я тебе, что ему нужно! Все куда прозаичнее, Лара, дело в деньгах и только. Ну и в Данином отце и его наследстве, ты права. Да только ее отец не Александр Наумович, а покойный граф Ордынцев, собственной персоной!
– Как это?.. – растерялась Лара.
– А вот так! – развел руками Конни. – А то не знаешь, откуда дети берутся. Говорили ведь, что граф водил шашни с какой-то девкой с Болота, так что ничего удивительного. А перед тем как помереть, написал кузену, да попросил за дочкой присмотреть: вот Александр Наумович и забрал Дану к себе, удочерил.
Признаться, Лара и не слышала его толком, зажала ладонями уши и упрямо мотала головой:
– Ты что-то путаешь, Конни, этого не может быть!
– Вот и Дана то же твердит, как заведенная. Но это факты, Лара, фактам нельзя не верить – как юрист тебе говорю.
– А Александр Наумович – что же? Неужто подтвердил?
– Он нынче болен, я слышал: Дана запретила пока что его спрашивать о таком…
– Вот! А если спросишь, так он тебе тотчас ответит, что это неправда!
Лара грубо толкнула Кона в грудь, потому как он мешал ей пройти. В ней снова, как бывало прежде, бушевала такая свирепая ненависть, что она и с кулаками бы кинулась на Кона, ежели бы он продолжил свои глупые речи. И больного Александра Наумовича ей теперь совсем не было жаль – она бежала разыскивать его, чтобы сейчас же потребовать однозначного ответа.
Или вернее будет спросить Джейкоба?
Решив так, Лара остановилась у его спальни.
«Предатель! Подлый мерзкий предатель! – бушевала она, стоя под дверью и выдумывая, как бы ему отомстить. – Верно, и Митю он также предал когда-то! И даже этого своего подельника – там, в усыпальнице! Подельника убили – а этот подло сбежал!»
И осеклась…
Глава 23. Те, кто присматривают за порядком
Закрыв за Ларой, Дмитрий расстегнул верхние пуговицы сорочки, душившей его, и только потом снова нашел глазами Харди.
Тот следил за ним жадно, не отрываясь – хорохорился, выше задирая подбородок, но боялся его как огня. Харди, или как там его звали раньше – Яшка? Он всего лишь человек, этот Яшка, с присущими всякому человеку слабостями и вполне обычным страхом перед неизведанным, потусторонним. Яшка испугался тогда, и до смерти боится теперь. Так боится, что даже боли от своего ранения не чувствует.
И не зря боится, нужно сказать.
Дмитрий наклонил голову вбок. Подумал о том, что приемный сын полицейского Дмитрий Михайлович Рахманов никогда бы не стал добивать истекающего кровью человека. Будь тот человек хоть трижды негодяем.
Зато беспризорник Митька, вор и грабитель, сделал бы это не задумываясь. Не из-за какой-то внутренней злобы, конечно. У Митьки все просто: если ему грозит опасность – он бьет первым.
Дмитрий криво улыбнулся:
– Вот и свиделись.
– Убьешь меня – придут другие! – предупредительно заявил Харди. – Тебе не место на этой земле.
– Мне не место?! – Дмитрий почувствовал, что хладнокровие ему все же изменяет. – Ты привел меня туда! Знал, чем это грозит, и все равно привел! А после бросил умирать. Одного. В подземелье, полном трупов!
– Я пришел туда лишь за медальоном. И не силком тебя вел, не лги. Ты сам побежал, едва заслышал, что в графской усыпальнице есть чем поживиться! Тебя только золото и заботило! Хорошо еще, что