омната все же та самая.
…А дверь за Лариной спиной с немалою силой толкнула мама-Юля.
– Лара! А ну открывай живо!
Как же страшно она кричала… совсем как та злая женщина, что привиделась ей в башне. Та женщина так же больно хватала Лару за руку и требовала, чтобы Лара называла ее мамой. А потом она оставила Лару на постаменте в верхней комнате башни и начала поджигать солому…
Лара не понимала теперь, куда ей бежать и зачем – но все-таки спешно пересекла комнату и отворила неприметную дверь, ведущую отсюда. Вошла и, не отдавая себе отчета, стала подбирать ключ из огромной связки, чтобы запереться изнутри.
А когда она сделала это, то услышала шорох юбок за своей спиной. Лара была не одна в этой крохотной темной комнатке. В углу, незаметная как тень, в черном закрытом платье стояла и печально смотрела на нее Анна Григорьевна.
– Прости, Ларочка, не хотела тебя напугать, – ласково улыбнулась та. – Не хотела ей на глаза показываться, оттого и укрылась здесь.
Анна Григорьевна ли это была? Лара не знала. Она поежилась, будто от женщины тянуло могильным холодом. И все пристальней вглядывалась в ее лицо.
Лара и прежде нет-нет да замечала, что они с Анной Григорьевной немного похожи. Та же светлая кожа, те же тонкие черты. А нынче лицо женщины на глазах начало преображаться – разгладились морщины, изменился разрез глаз, сгладились острые скулы. Еще миг – и Ларе начало казаться, что она смотрит в зеркало.
Наваждение согнал требовательный стук в дверь и голос мамы-Юли:
– Лара! А ну не дури, открой мне! Сейчас же!
Наваждение исчезло: в шаге от Лары по-прежнему стояла Анна Григорьевна в обычном ее обличии. Если и была она чем-то похожа на Лару, то лишь отдаленно.
Почудилось?..
– Что это было? – чуть слышно спросила Лара. – Кто вы?
На стук в дверь и голос мамы-Юли она решила внимания не обращать. Анна Григорьевна улыбнулась своей печальной улыбкой. И снова лицо ее преобразилось, становясь похожим на Ларино – всего на миг, неуловимо, словно рябь на воде.
– Ты знаешь, кто я, девочка моя. Ты ведь успела разглядеть наш семейный портрет, прежде чем она его разорвала?
Лара кивнула. И, не веря, что говорит это всерьез, спросила:
– Вы… моя мама? Вы и есть Мара?
– Лара! Сейчас же открывай! – Очередной окрик из-за двери заставил вздрогнуть.
– Ты и сама все знаешь, – спокойно ответила Анна Григорьевна.
Она протянула руку, но поняв, наверное, весь Ларин ужас, неохотно ее опустила.
– Ларочка, милая моя, открой, дочка… – Не унимался голос из-за двери, сменив теперь угрозы на мольбу. То было еще хуже: Лара поморщилась, зная, что это притворство.
А причин отрицать очевидное более она не находила.
– Так это правда… – утвердительно сказала она. – Вы и есть Мара.
– Мне пришлось принять этот облик, моя девочка, потому что злые люди казнили меня, обвинив в убийстве твоего отца. Но это ложь, моя девочка, это ложь.
– Кто же его убил?
– Ты хорошо знаешь, кто его убил.
Лара действительно знала.
– Та женщина… та самая, что привела меня в башню и подожгла солому. Когда все вокруг горело, она сдвинула каменного Ворона и поднялась на крышу. Она тогда его и убила. И думала, что убила меня…
– Все так, – печально кивнула Мара. – Она всегда желала занять мое место. Желала стать женой моему мужу, а тебе – матерью. Первое ей не удалось, потому она просто убила твоего отца. А тебя, моя девочка, она все же вынудила называть себя мамой. Ты звала ее так все эти восемнадцать лет.
Ответить Лара не смогла. Только всхлипнула и закрыла обеими руками рот, чтобы не закричать.
– Вы говорите о маме-Юле? Нет! Этого не может быть!
И, прежде чем Лара успела разрыдаться, Анна Григорьевна шагнула к ней и ласково прижала ее голову к своей груди:
– Тебя больше никто не обидит, моя девочка, я с тобой.
– Нет! – Лара сама не знала, где нашла силы, чтобы ее оттолкнуть. – Я вам не верю! Кто же заманил нас с Даной в башню? Кто хотел нас убить? Кто столкнул актрису Щукину с обрыва? Нет, я не верю вам…
За дверью, будто в поддержку ей, снова прозвучал голос – знакомый и родной, которому так хотелось поверить:
– Лара, открой, ей-богу, не трону тебя! Я расскажу тебе про ту женщину на фото… так и быть.
Лара знала, что верить нельзя. Но поверила. Под печальным и тусклым взглядом Мары, женщины, называвшей себя ее матерью, она скорей отыскала в связке нужный ключ. И сама удивлялась, почему Мара ей не препятствует.
– Жаль… – только и сказала она. – Очень жаль, что ты решила так, моя девочка.
А потом Лара сунула ключ в замочную скважину и отперла дверь.
Глава 24. Второй шанс, вторая жизнь
Вскорости за Ларой ушла и m-lle Ордынцева – сказала, что идет к отцу, опять слегшему с сердцем после ночного переполоха. Губительной жестокостью было бы сейчас допытываться об истинном родстве его с Даной, потому никто за ней не последовал и наставлений, о чем говорить, не давал.
Ушел к себе и Харди – однако вернулся в гостиную вскоре, успев наложить новую повязку и принеся листок бумаги. Расписку Кона, как догадался Рахманов минутой позже.
– Забирайте, – Харди небрежно уронил ее на журнальный столик. – Делайте с ней что угодно – мне не нужно ваше наследство.
Несвицкий жадно смотрел на листок бумаги, но подбирать не спешил, ждал подвоха. Харди, поняв это, хрипло рассмеялся:
– Ну-ну, мне в самом деле от вас ничего не нужно более. Забирайте и лучше бы вам покинуть этот дом как можно скорее…
– Я отсюда не уйду! – пылко перебил Кон. – То есть уйду… но только с Богданой Александровной и Ларой. С вами двумя я их не брошу!
Харди усмехнулся, но настаивать не стал – ответил ему одобрительным кивком.
– С барышнями ничего не случится, – пообещал он, – если сделают все так, как я сказал. И поймите уже, Константин Алексеевич, не меня вам следует опасаться.
– А кого же? Бесплотного духа ведьмы Мары? Навей, леших и вурдалаков?
– Насчет навей не скажу, хотя те еще твари. А Мара и впрямь опасна, Константин Алексеевич, напрасно вы иронизируете. – Он прищурился. – Я намереваюсь подняться нынче в башню… могу я попросить вас раздобыть лампы и присоединиться?
Конни бросил опасливый взгляд на Дмитрия, а Харди тогда спросил самым невинным тоном:
– Вы ведь не боитесь бесплотных духов?
– Разумеется, нет! – тот бойко вскинул подбородок. – Идем тотчас, если вам угодно!
Дмитрий, меланхолично за ними наблюдающий, покачал головой. Конни-Конни… взять его на арапа было по-прежнему просто. И все же юный господин Несвицкий нравился ему все больше: он даже завидовал Ларе, умеющей выбирать себе таких друзей. Что-то подсказывало: пойди Рахманов в ту усыпальницу с ним, а не с Харди, Конни не бросил бы его умирать в одиночестве. Наверняка, глупо погиб бы рядом, но не бросил.
Несвицкий и Харди и впрямь решились пойти в башню сейчас же, покуда день за окном в самом разгаре. Погода стояла солнечная, обыкновенная для середины лета на южном побережье. Разве что вдалеке над морем клубились облака, да ветер дул чуть сильнее, чем вчера. Дмитрий отстраненно слушал, как они собираются: на него накатила апатия – полное безразличие к происходящему.
Не каждый день узнаешь, что ты мертвец.
После той ночи в усыпальнице он догадывался, что с ним что-то не так. Что-то изменилось в нем, сильно изменилось. И все же он не думал, что настолько. Верно, в том, что он до сих пор ходит по земле, дышит и существует заслуга той белокурой женщины, что ворожила над ним в избе старухи Акулины. Так ему что же – благодарить теперь ту ведьму?..
Знать бы хоть, зачем она это сделала.
Верно, чтоб он мучился подольше перед настоящим концом – за все прошлые грехи. Других причин Рахманов не видел. Нет-нет, да проскакивала сумасшедшая мысль, что, возможно, ему стоит сдаться, покориться Харди и самому уговорить Лару отдать медальон – дабы все вернулось на круги своя.
Занятый теми мыслями, Дмитрий и к походу в башню присоединяться не хотел. Настоял Конни.
– Ежели у вас и впрямь есть этот дар, – говорил он, отведя Рахманова в сторону и понизив голос, – то вы своими глазами сможете увидеть, что там произошло! И кинжал! Наверняка именно им убивали всех тех мужчин! Это орудие убийства – ведь он вам необходим для следствия!
– Следствие, – скривился Харди, прекрасно все слышавший. Поинтересовался, явно издеваясь: – собираетесь арестовать бесплотный дух Мары?
– Арестовать или нет – но убийства нужно прекратить! – бойко воскликнул Конни.
И с этим Дмитрий согласился. Как бы там ни было, он агент полиции, и пока еще его никто не снимал с этого дела. Даже несмотря на его прошлое. Раз уж нет возможности отдать виновных под следствие, то нужно хотя бы те убийства прекратить. Собраться, бросить на то все силы – и прекратить.
Как ни странно, этот довод подействовал и даже чуть приободрил Дмитрия. Может, и прав был отец, когда говорил, что, покуда у человека есть дело, жизнь имеет хоть какой-то смысл…
– Вы бумагу все же приберите, – посоветовал он Кону, кивнув на забытую всеми расписку. – Не разбрасывайтесь вот так вашим наследством.
Конни помедлил и все-таки поднял ее со стола. Пробежался глазами по тексту, нахмурился и бережно сложил два раза. Убрал в нагрудный карман.
– Даже не сожжете? – задрал брови Харди. – Не порвете на клочки?
– Нет, – хмуро ответил тот. – Хочу помнить, как едва не лишился всего.
Проходя мимо, Дмитрий не удержался и легонько потрепал Кона за плечо, желая приободрить. И даже почувствовал некоторую благодарность к Харди – за то, что дал мальчишке второй шанс. Второй шанс иногда решает все.
* * *
По крутой каменной лестнице внутри башни Рахманов плелся позади всех. То и дело он прикладывал ладонь к черным от копоти стенам: видел огонь, очагом которого стала солома в верхней комнате, видел густой черный дым и чувствовал присутствие смерти. Ничего конкретного. Видимо, слишком много прошло времени.