В нешуточной панике он бросился к лестнице и – дальше ступить не смог. Потому что к ним медленно и едва-едва переставляя ноги, поднималась Анна Григорьевна.
Это была она и не она. Бледная, растрепанная, разом постаревшая на десять лет – губы ее дрожали, а глаза метались, будто не узнавая никого из трех мужчин:
– Помогите… – Из всех трех она выбрала Рахманова, к нему и потянула руки. – Помогите, прошу вас…
Дмитрий шагнул, было, навстречу, но Харди выставил руку:
– В ней дух Мары, не подходи. – Он попытался Рахманова не пустить. – Чувствует, что скоро конец – оттого и идет сюда, к алтарю.
Женщину и правда как магнитом тянуло к каменному ложу – а коснувшись его бледными высохшими руками, она начала оседать наземь. Упала бы вовсе, не подхвати ее Дмитрий.
– Что случилось? – Он осторожно уложил ее на пол. – Кто это сделал с вами? Где Лара?
– Помогите… – снова и снова шептала женщина. – Помогите мне… там… там…
Сказать она так ничего и не сумела – но Рахманову и не нужны были слова. В ее глазах, широко распахнутых, глядящих с мольбой, он видел комнату, старую и ободранную; видел Лару, стоящую среди строительного мусора – но глядящую вокруг так, словно вид этот ее завораживал. И видел лестницу – парадную лестницу в доме Ордынцевых.
Она была на третьем этаже этого дома – запертом и нежилом. И там же нынче осталась Лара.
Женщина из последних сил еще хотела сказать что-то, но вдруг ее глаза, глядящие в глаза Дмитрия, остекленели.
Он не сразу это понял и даже слабо встряхнул хрупкие плечи, пытаясь дозваться – покуда его не тронул за руку Харди:
– Уходим! – велел он нервно.
Дмитрий понял причину паники, подняв голову.
Каменный Ворон, что минуту назад недвижимо сидел в изголовье ложа, нынче взмахнул крыльями, сбрасывая с перьев остатки серой искристой пыльцы… А над алтарем в свинцовом пасмурном небе уже сгущался столб черного дыма. Будто смерч, о котором прежде Дмитрий лишь читал в отцовских книгах. Только это был не смерч. Это было то самое, о чем говорил Харди, темное и потустороннее, от чего не убежишь и не спрячешься.
– Идем же! Оставь ее – ей не поможешь! – настойчивее тянул его Харди.
Рахманов только теперь и очнулся. И грубо его оттолкнул:
– Давай, спасай свою шкуру – как всегда!
Он подхватил тело женщины под спину и колени и поволок к лестнице. Харди, отчаянно плюнув, нырнул в проход первым. Кон помог спустить женщину вниз – и лишь там, в комнате башни, Дмитрий убедился окончательно: Анна Григорьевна мертва.
Он вскочил и попятился, по-прежнему не понимая, что произошло. Ни видимых ран, ни даже ссадин. Она словно высохла изнутри… Да ведь он разговаривал с нею вот только – под утро! Именно Анна Григорьевна впустила их с Коном в дом, когда они явились незваными гостями, и выглядела тогда совершенно обычно.
– Нужно найти Лару, – сказал он то, что казалось единственно важным сейчас.
Перепрыгивая ступени, слетел вниз; через галерею второго этажа выбрался к парадной лестнице и взбежал вверх, в коридор – тот самый, где была Анна Григорьевна.
Дмитрий без церемоний толкал все двери подряд, налегал плечом, ежели не поддавались, и в голос звал Лару. Никто ему не ответил.
* * *
Та комната нашлась в самом отдаленном крыле. Это была детская.
Рахманов догадался не только благодаря игральному кубику с буквой «Б» выжженной на грани. «Б» как «Бэтси». Дмитрий видел, какова была та комната много лет назад. Видел девочку трех лет и белокурую женщину с нею. Не мать – няню. Ставшую столь близкой маленькой Бэтси няню, что иногда девочка звала ее мамой.
С появлением няни и пошло все наперекосяк в доме графа Ордынцева: всегда охочий до женского пола, пропустить хорошенькую девицу он, конечно, не мог…
Вниманием Рахманова завладела еще одна дверь – та, что вела из детской. Должно быть, и правда это комната няни. Однако толкнуть ту дверь Дмитрий не успел: его окликнул Конни – он тоже разыскивал Лару.
* * *
Лара обнаружилась в спальном крыле второго этажа: как ни в чем не бывало. Стояла у окна в просторном будуаре Даны Ордынцевой и вид имела такой, словно сама не помнила, как и зачем пришла сюда.
Выглядела она настолько потерянной, что Харди и тот почуял, что с ней не все хорошо.
– Лариса… – с заминкой позвал он.– Я вынужден вновь просить вас отдать медальон. Поймите, это важно как никогда!
И тогда Лара удивила.
Тихонько вздохнув, она откинула косу и начала расстегивать замок на цепочке с медальоном. А после не глядя отдала его Харди.
– Слишком поздно, у вас ничего не получится, – молвила она бесцветным голосом. – Впрочем, если хотите, попытайтесь.
Харди, пораженный не меньше Дмитрия, едва успел подставить ладонь, чтобы украшение не упало.
– Вы проведете ритуал сейчас же? – снова спросила Лара.
– Да, нужно поторопиться. Начнем немедля, как только разыщем Богдану Александровну.
– Я видела ее во дворе – в окно, – охотно подсказала Лара. Запнулась, но все-таки спросила: – Анна Григорьевна… она умерла?
– Вы знаете что-то об этом? – насторожился Харди.
Лара помедлила с ответом, сомневалась, стоит ли говорить. А потом едва заметно кивнула:
– Я видела ее… она хотела меня защитить. От меня одни беды, Джейкоб, одни беды… Вы ничего теперь не сможете сделать – поздно.
– И все же мы попытаемся, – Харди стоял на своем. Он убрал медальон в нагрудный карман сюртука, а Лару упрекнул: – Не стоит вам быть нынче в одиночестве. Побудьте в гостиной или прогуляйтесь с Александром Наумовичем. А лучше бы вам вовсе вернуться домой, Лариса – к матушке.
Едва заслышав о матушке, Лара резко мотнула головой. Но пояснять причину не стала.
– Уж лучше я тогда побуду с вами, Джейкоб, – Лара с надеждой подняла на него глаза. – Вдруг сумею хоть чем-то помочь. Ради Анны Григорьевны. Можно?
Надо сказать, Рахманова больно задевало, что Лара словно и не видела его: смотрела лишь на Харди и говорила с ним одним. А потом подошла к тому и ласково тронула за руку.
– Я чувствую вину за то, что не отдала медальон раньше. Ведь все что случилось, случилось из-за меня. Быть может, тогда Анна Григорьевна была бы жива.
– Нет, – возразил Харди, – не думаю. Это все Мара – эта кровь тоже на ее руках. Теперь уж я полагаю, что дух Мары занял это тело, тело Анны Григорьевны, давно, еще до приезда их с Щукиной в пансионат. Мара жаждала вернуться в этот дом, добраться до алтаря… И когда дух, столь сильный как Мара, занимает чужое тело, подчиняет его себе, то неизменно вытесняет из тела прежнюю душу. Анна Григорьевна давно уж была мертва. Если Анна Григорьевна теперь мертва, то, выходит, дух Мары отпустил ее.
– Где же она теперь? – едва слышно спросила Лара.
Харди почему-то не ответил. Свел над переносицей брови и смотрел в ее глаза столь тяжело, что Лара догадалась и ахнула:
– Боже… вы же не хотите сказать, что она – это я?..
А Харди именно об этом думал, без сомнений. Но решительно мотнул головой:
– Нет. Вы сами отдали медальон – а Мара никогда бы этого не сделал. Уж она знает, как велика его сила. Ее смерть в этом медальоне – ее окончательная смерть. – А после, не дав Ларе опомниться, спросил: – Зачем вы явились в комнату Даны?
– Я… я искала ее… – совсем растерялась Лара. Или хотела, чтобы Харди думал, будто она растерялась.
– Зачем искали? – давил тот – и на это раз Дмитрий не спешил вмешиваться.
– Просто… поговорить… Все не могу поверить, будто Дана в самом деле родная дочь графа Ордынцева. Неужто это правда?
В глазах Лары, широко распахнутых, искренних, стояли слезы. Харди поверил им, разумеется: он всего лишь человек, этот Харди, и не самый жестокосердный из людей.
А Дмитрий молча стоял в стороне и смотрел на них. Нынче он и правда чувствовал себя мертвецом, бесплотным духом, которого она не замечает. Неужто мстит ему так изощренно? Нарочно заставляет ревновать – как тогда, на пляже? Или в самом деле знать его больше не хочет?
Он не поспешил следом, когда Джейкоб и Лара вышли. Снова идти в башню совершенно не хотелось. Разумеется, идти все равно придется: он не оставит Лару одну, какой бы жестокосердной она ни старалась показаться…
И все-таки, что прячется за дверью в той странной комнате наверху? Ведь там было что-то, совершенно точно было! Что-то или кто-то. Однако преодолеть коридор Рахманов не успел.
– Митя! – окликнули его.
В глубине коридора стояла Лара. Вернулась. И бесплотным духом-невидимкой он для нее теперь не был совершенно точно.
– Не ходи туда, – попросила она, будто дословно знала его мысли. – Не открывай дверь, не надо.
Она приблизилась к нему осторожно, будто не зная, чего ждать. Погладила ладонями его лицо, стараясь глубже заглянуть в глаза. Противиться ей Рахманов старался изо всех сил.
– Что за той дверью?
Он с неохотой, но жестоко отвел ее руки.
– Я же сказала – ничего, – удивилась Лара. – Ответы на твои вопросы не за дверью, а здесь, перед тобой.
Рахманов покачал головой с сожалением, отвел глаза, укрываясь от ее пытливого взгляда:
– Ведь ты не Лара, – сказал он с сожалением. Самому себе напоминая, что нужно быть жестким и решительным. – Хоть тебе и удалось обмануть Харди.
Она удивленно вскинула брови – как делала Лара. И Ларино лицо, такое нежное и любимое, опечалилось.
– Ты ошибаешься. Я все та же, просто знаю теперь чуть больше о себе. И о тебе тоже. Митенька, милый мой.
По крайней мере, она знала все то, что знала Лара.
Она снова подняла руку и слабо коснулась его щеки. На сей раз Рахманов ей противиться не посмел.
– Так ты простила меня?
– Конечно простила, милый мой, давно простила. Я лишь хотела, чтоб ты понял, как ошибся, когда выбрал не меня…
– Что? – не понял Дмитрий.
– …прошу тебя об одном: никогда более мне не лги, рассказывай обо всем, что у тебя на сердце, – нежные руки гладили его лицо, лишая разума, запрещая видеть все, кроме ее глаз. – Не предавай меня, мой милый, – молила Лара. – Ведь ты не предашь?