Дориан Сумеречный стоял, скрестив на груди руки в латных перчатках, и молча взирал на умирающий закат. Заходящее солнце подернуло свинцовые тучи красноватой мерцающей дымкой, но у самой кромки горизонта облака истончились, и светило словно расточало сквозь них желтовато-багровый гной, сочащийся из многочисленных язв, вскрывшихся и кровоточащих. Сколько Дориан себя помнил, в Печальной стране никогда не бывало рассветов, один лишь гнетущий полуденный сумрак, и изредка – тот ужас, что он наблюдал в небесах сейчас. Деккер как-то сказал, что если мертвое солнце уходит за горизонт – значит, множество новых душ отправилось в страну Смерти. Поэтому в чертогах Карнуса проходит кровавый и жуткий пир, на котором сидящему в тени собственных крыльев Черному Богу[16] души невинно убиенных праведников наливают в кошмарный кубок вина из человеческих мук и страданий. Где-то на земле в этот самый миг идет кровавая сеча, или же чума выжигает обреченный на гибель город – какая разница, здесь им всегда рады, новым остывшим жильцам: нищим и благородным, алчным и бескорыстным, трусам и храбрецам, идущим на смерть во имя высокой цели или презренным самоубийцам. Для всех отыщется место в покрытых черной золой полях, каждому воздастся по его делам и заслугам. Интересно, что же уготовано здесь ему самому, в каких мрачных палатах однажды будет лежать его собственное бренное тело…
– О чем задумался, брат? – раздалось сзади.
Некромант обернулся. В двух шагах от него застыла фигура в черном плаще с оторочкой из вороньих перьев на воротнике и манжетах камзола. Немигающий взгляд сощуренных птичьих глаз на бледном остроносом лице был устремлен на бывшего паладина…
– Анин? – удивился Дориан. – Решил составить мне компанию?
– Да вот, подумал, чего ты все ходишь и ходишь сюда один, – с какой-то странной печалью произнес Грешный. – Ты не против?
– Нет, – Сумеречный был даже рад.
Анин был его другом, единственным из всех братьев, способным понять, что творится на душе у бывшего рыцаря Льва. Возможно, оттого что их судьбы были похожи, – оба старших некроманта пришли в орден, сбежав от своего прошлого. Оба остались в Умбрельштаде потому, что идти им больше было некуда, разве что в могилу. Внутренний стержень не позволял им просто сдаться – в темном искусстве они пытались найти спасение для себя, обрести новую цель в жизни, но в результате не получили ни того, ни другого, одну лишь безысходность и боль. Не сразу к ним пришло это понимание, круговорот смертей закрутился пляской вычурной злобы в душе, но время безжалостно текло, словно песок в часах Карнуса, и теперь ни тот, ни другой уже отнюдь не считали, что сделали когда-то правильный выбор.
Две мрачные фигуры, одна – с ног до головы закованная в темные рельефные латы, другая – в стелящемся по дороге черном плаще, шли рядом, догоняя печальный закат.
– Деккер изменился, – тихо, оглядевшись, произнес Дориан, как будто Черный Лорд мог услышать их даже здесь, в стране Смерти.
– Изменился? – не понял Анин. – И что? Он же теперь лич – понятное дело, что с ним сотворила Трансформа. Эта его сила…
– Я не об этом, – перебил друга падший командор Льва. – После того, как Черный Лорд вернул себе власть, поквитавшись с нами и Коррином, он ни разу даже… не разозлился. Я вообще не видел в нем никаких проявлений чувств после того кошмара на ночной поляне в Гортенском лесу. Ему как будто стало все равно.
– Да, тут ты прав, – задумался остроносый. – Но не могла же Трансформа подавить в нем все…
– Деккер отослал прочь Кровавое Веретено, своего единственного друга, – продолжил размышлять Сумеречный. – Он разделил легионы и отправил на юг половину армады. Словно уже и не важно, падет Дайкан или нет. Убрал от себя всех, даже Магнуса спровадил. И нас – ну, что это за приказ такой, отправляться в Умбрельштад и убить Черного Патриарха Семайлина? Чем ему старик-то не угодил?
– Может, мы просто стали ему не нужны? – предположил Анин. – Затеваем заговоры, клюем друг друга, путаемся под ногами.
– Раньше он горел местью. Деккер был самым живым из всех нас, его душа дрожала от клокочущей в груди злости, вспыхивала холодной яростью по малейшему поводу. Месть была его огнем. Теперь он ею гаснет. Злость уходит, остается лишь ненависть. Его холод меня пугает…
– Ты всегда хорошо читал в чужих душах, – согласился Грешный.
– Да. Именно это и подвело меня сто шестьдесят лет назад. Кстати, сегодня как раз годовщина, – в глазах рыцаря-некроманта мутной поволокой всплыла застарелая боль.
Словно в подтверждение его слов, совсем рядом, на безжизненном и засыпанном пеплом холме справа от дороги показалась мрачная громада замка. Его черные стены полуразрушились от времени, некогда гордые башни обвалились, цепи рухнувшего моста безжизненно обвисли, а выбитые створки врат зияли мертвой пустотой.
– Лот-де-Лион, – прошептал Дориан Райкок.
– Тебе не надоело копаться в прошлом? – Анин с иронией и искренним непониманием уставился на своего друга. – Если оно причиняет тебе столько горя, почему ты упрямо приходишь сюда?
– Я не могу забыть, брат, – признался Сумеречный.
– Знаешь, я тоже не в силах избавиться от своих кошмаров, – прокаркал Анин, его плечи опустились, а голова склонилась вбок, как у птицы, словно та попыталась уткнуться клювом под теплое спасительное крыло. – Но я же не прихожу каждый раз туда, где они обитают. Мои демоны всегда сами меня находят, – с болью в голосе добавил остроносый.
– Этого… не объяснить, – сказал Дориан. – Наверное, здесь, в этих стенах, осталась не только боль, но и что-то еще.
Они уже были у самых врат – время в стране Смерти идет не так, как в мире живых. Если ты хочешь куда-то прийти, ты просто идешь и вдруг оказываешься прямо у своей цели. Нужно только очень желать там оказаться, и все.
– Зайдем? – равнодушно поинтересовался у друга Анин.
– Да, – с замиранием сердца ответил тот.
Они неспешно прошли по нижнему двору, миновав остов колодца, засыпанного землей. Двери амбаров и кузниц были широко открыты, словно приглашая войти. Но зачем им туда, если внутренние ворота замка распахнуты настежь? Некроманты, не сворачивая, прошли через потрескавшуюся, грозящую в любой момент обвалиться арку, сделали еще несколько шагов по засыпанному сажей двору и остановились прямо напротив громады Школы Меча Златоокого Льва. Тяжелые кованые двери рухнули от времени и лежали мертвыми стражами у подножия.
– Нам сюда, – не сомневаясь, произнес Дориан.
Анин пожал плечами и вошел первым. Впереди взору некроманта открылась широкая галерея с уходящими вверх лестницами по обеим сторонам. Грешный, не раздумывая, шагнул на одну из них и только тогда обернулся:
– Дориан?
Сумеречного нигде не было видно. Когда же он успел пройти мимо? Или, может быть, остался снаружи? Нет, его друг не из тех, кто пасует перед чем-то, да и не видно его у входа. Значит, все же вошел.
– Дориан! Ты где?! – Грешный направился наверх.
Поднявшись по стершимся ступеням винтовой лестницы, он оказался в большом зале, из которого уходило в разные стороны множество коридоров. Пыль и запустение царили здесь – старые выцветшие гобелены обвисли на стенах, ржавые доспехи были свалены в углах, обрушившиеся статуи потеряли весь свой величественный облик. Потолок изошел трещинами, а кое-где и осыпался, через пустые глазницы стрельчатых окон едва пробивался зловещий закат. Тишина стояла такая, что мертвецу в могиле не снилась – совсем никаких звуков, лишь звон гнетущей пустоты в ушах.
И тут некромант вздрогнул. Словно из глубокого колодца, до него долетел далекий, гулкий и очень знакомый голос. Не раздумывая ни секунды, Анин бросился в ту сторону, откуда раздавалось эхо. Мимо проносились просторные помещения, когда-то служившие для обучения молодых аманиров, ныне заставленные пустыми и пугающими костяками доспехов, мелькали ответвления галерей с выбитыми окнами и обвалившимися кровлями, мраморные плиты пола густо устилал серый пепел, поднимавшийся высоко в воздух там, где по ним пробегал бледный человек в вороньем плаще. Скрежет металла о камень гулко разлетался по тонущим в сумраке коридорам. Каждый шаг некроманта отдавался невыносимой болью в его жутко скрюченных под латными башмаками птичьих пальцах.
– Дориан!
Друг не отзывался. А голос звучал уже совсем близко – за дверью напротив. Остроносый некромант на мгновение задержался перед створками со стершейся позолотой, затем распахнул их. Открывшееся ему помещение было большим и когда-то, несомненно, прекрасным. Из многочисленных стрельчатых окон лился кровавый свет. Величественные своды уходили высоко вверх, теряясь во тьме, почерневшие резные колонны шли вдоль затянутых сажей стен необъятного зала, в центре которого когда-то располагался алтарь, а ныне – отколотый камень. Капелла Льва! Ну конечно же…
Перед треснувшим алтарем на коленях стоял человек в темных латах, с двумя мечами в ножнах за спиной. Крестовидные гарды сверкали золотом. Он что-то говорил, и слова его разлетались эхом по необъятному залу. Анин прислушался.
– …и кровию своею, и телом своим, и житием своим клянусь… в сердце своем навеки хранить священный завет… и не предавать братьев своих ни в помыслах, ни в делах… и разить врагов ордена своего без страха и без пощады… идти святым путем, очерченным Великим Львом…
Некромант в вороньем плаще, гремя башмаками, подошел сзади и устало положил руку на плечо бывшего командора Льва. Тот вздрогнул и резко обернулся, уставившись непонимающим взором в кажущуюся такой нереальной фигуру друга.
– Пойдем, брат. Все это давно ушло. Ты не аманир, и это не твое посвящение. Всего этого нет больше, – тихо сказал ему Анин.
Дориан Райкок, некромант и паладин, поднялся. В глазах его застыло яростное нежелание смириться с тем, что все старые клятвы давно уже осыпались прахом, их попросту не стало, потому что не осталось того, кто когда-то давал их.