Первый брошенный камень ударился о решетку, второй пролетел и ударил ее в грудь. Она отшатнулась и забилась еще дальше в угол. Кровь лилась из раны, она поначалу пыталась ее слизывать, но вскоре уже вся грудь была багровой. Совсем небольшое существо, безобидное, с полувыдерганными синими волосами, без выбитых клыков. Она сейчас была именно такой.
Третий камень попал в наплечник бравого гвардейца. Солдат этого стерпеть уже не мог, поэтому грозно шагнул к толпе – люди откатились на шаг. Воин вернулся на свое место.
– Не швырять камни! – грозно прорычал гигант с двуручным мечом. – А то посажу в клетку к орку.
Люди поняли всю серьезность угрозы и перестали забрасывать ее камнями. В ход пошли гнилые помидоры, маленькие кочаны капусты, а тяжелая картошка била не слабее камней.
Как плохо ей, простой бедняжке,
Коль в плен попала ненароком.
Как жаль нам грязную бродяжку,
Но смерть ей, коль родилась орком!
Оборванец-менестрель поддержал свою нескладную песенку размашистым броском камня. Стражники сделали певуну скидку: и камень угодил в цель – попал орчихе в лицо, и стишок пришелся к месту. Толпа завопила приветственные слова автору и принялась повторять:
– Но смерть ей, коль родилась орком! Но смерть ей, коль родилась орком!
Она лежала вся в крови и гнилых овощах. Она уже не была женщиной, она уже не была орком, она была уже никем.
Люди, как один, вздрогнули, толпа моментально затихла, когда обезображенное существо поднялось сперва на колени, затем встало. Стражники обернулись, чтобы посмотреть, что происходит за их спинами, и отшатнулись. Гвардейцы вскинули на изготовку мечи, но пленница не собиралась бросаться на решетку в попытках задушить тюремщиков. Она просто смотрела на них, смотрела с ненавистью прямо в глаза, каждому по очереди. Люди не могли выдержать этого взгляда.
Она подняла голову и взглянула сквозь прутья в небо с серыми рваными облаками. Она схватилась за решетку, пальцы побелели – так она сжала прутья.
Дикий рев, рык и крик одновременно сорвался с разбитых в кровь губ:
– Грышгаааааан!!!
Камень угодил ей в голову, она распростерлась на полу своей тюрьмы. Люди посмотрели на нее и начали расходиться: ведь сегодня был как-никак торговый день – хватит уже предаваться развлечениям.
Орчиха пришла в себя лишь к вечеру, она отползла в угол и заплакала… впервые в жизни…
– Пора, брат, – сказал Анин. – Пора возвращаться. Старик уже наверняка вернулся в крепость. Надо быстрее покончить с этим, покуда Деккер сам не отправился вслед за нами.
Дориан кивнул. Черный Лорд в любом случае узнает об этой их прогулке по «милым глазу» просторам, но лишний раз давать ему повод для ярости действительно незачем. Закат уже умирал в жутких оплавленных небесах – последние лучи исходящего багровым гноем солнца гасли, и страна Смерти погружалась в привычные блеклые сумерки.
– Да, а вот и наши болота. – Сумеречный осмотрелся – мощенная черным кирпичом дорога тянулась вдаль меж покрытых гарью холмов. Кругом простирались кажущиеся бесконечными гиблые топи, вокруг которых распространялись смрадные ядовитые испарения.
– Наверное, это самое печальное место во всей Печальной стране, – невесело усмехнулся бывший паладин Льва. – Чую, лежать и гнить мне после смерти здесь, а не в прохладном мавзолее Лот-де-Лиона.
– К чему эти мысли о смерти, брат? – Грешный не разделял обреченного настроя своего спутника. Визит в замок слишком сильно подействовал на Дориана, вогнав того в какую-то злую тоску. – Мы еще попируем на их костях, поклюем мертвечинки.
– Не хочу я никого клевать, брат. Предчувствие. Нехорошее.
– Да брось.
Анин провел руками перед собой – в тот же миг свинцовые небеса исчезли. Ступившие за край находились среди самых обыкновенных топей, что простираются к северо-востоку от Умбрельштада. Они стояли на холме в окружении хоть и грязной, воняющей торфяниками, но все-таки зелени, а еще здесь была влага, дурманящая, пресыщенная запахом топей и будто бы смывающая с лица пепел и скрипящую на зубах костную пыль. Вокруг холма зашлась в шелесте листьев бурая марь, а кругом к вершине подступали деревья, будто бы обод волос вокруг лысины какого-нибудь монаха-проповедника.
Занимался рассвет. Такой родной и манящий. И еще дул ветер. Как же приятно было вот так просто подставлять ветру лицо после возвращения из безысходного «оттуда». Даже для некроманта.
– Где вы, мои хорошие? – отчего-то забеспокоился Анин.
– Что, потерял своих ворон? – усмехнулся Сумеречный.
Он с пониманием относился к маниакальной любви своего товарища к этим жадным и сварливым созданиям, но сейчас падшему паладину совсем не хотелось слышать их гвалт.
– О нет! Нет! – На Анина было страшно смотреть. За долю мгновения лицо его жутко исказилось – нос некроманта почти превратился в клюв, скрюченный рот словно исчез под этим чудовищным образованием, глаза закатились, голос зашелся в сплошном яростном карканье. – Нет! Не может быть! Кто это сделал?!
Птичник рухнул на колени в болотный мох – среди топорщащихся листочков брусники лежал вороненок. Его черное тельце скукожилось, лапки поджались и затвердели. Он совершенно точно был мертв. Некромант помнил его – малыша звали Крекки… А рядом, ткнувшись клювом в землю, валялась еще одна лишенная жизни птица. Чуть дальше – еще. Только сейчас Дориан заметил, что весь холм, на котором они стояли, и даже болотные кочки чуть дальше, в трясине, все вокруг завалено мертвыми черными тушками. Все любимцы Анина лежали здесь, все до последнего.
– Ааааа! – захрипел, точно пронзенный насквозь копьем, остроносый. Он уже и не думал, что сможет еще раз ощутить подобную боль. Как будто снова вернулся в тот день, когда… – Кто?! – неистово орал Грешный, дрожащими пальцами поднимая с земли очередную безжизненную тушку. – Кто это сделал, твари?! Кто посмел?!
– Не стоит так убиваться, сын мой, – неожиданно раздался сзади приятный медоточивый голос.
Дориан резко обернулся, одновременно с этим движением мечи некроманта сами покинули ножны и, на миг повиснув в воздухе, тут же ткнулись в его ладони – в нескольких шагах от Ступивших за Край стоял невысокий человек в алой рясе, перепоясанной простой пеньковой веревкой. Выглядел он весьма примечательно – преклонных лет, совершенно лысый, с благородными чертами лица и приклеенной к губам вечно готовой вам что-то простить снисходительной улыбкой. Если присмотреться, на лбу у старика можно было различить полустершийся выжженный знак – скалящуюся волчью пасть. За спиной у предводителя стояло еще несколько таких же стариков в алых рясах, а чуть дальше – высокие воины в золоченой пластинчатой броне, вооруженные копьями и мечами. Десятка три, не меньше. Все они прятались на другом склоне холма, пока некроманты приходили в себя после возвращения из страны Смерти.
– Кто ты такой? – спросил Дориан, выйдя вперед и закрывая собой Анина: Грешный уже был готов яростно броситься на старика и выклевать тому глаза, в порыве гнева позабыв про всю свою магию. – Ты инквизитор?
Подобные алые рясы носили служители Волка[24], их главная прецептория располагалась в Синене, столице бывшей Темной Империи. Повелители-некроманты давно канули в прошлое, сейчас инквизиция безраздельно правила теми землями, огнем костров и гладиусами легионеров утверждая свою власть над любым инакомыслием.
– Все так, сын мой, все так, – прошелестел-проговорил старик, – преподобный Клемент Кельнский к вашим услугам. Души, погрязшие во тьме, да обратятся лицом к матери нашей, Синене…
– Как ты нас нашел, упырь? – взъярился Анин, на его губах выступило несколько капель багровой пены. – Как ты выследил нас?
– Не должно душам, исполненным злобы, отправляться в чертоги Карнуса, – вместо ответа продекламировал инквизитор. – Не желаете ли исповедоваться, дети мои?
– Я сейчас покажу тебе исповедь, – каркнул Грешный, вскидывая перед собой скрюченные бледные пальцы с окровавленными ногтями.
Непроглядная чернильная тьма вырвалась из болот, окружающих холм, и потекла, словно ткань, набрасываемая на птичью клетку, на его вершину. Щупальца, сотканные из самого мрака, потянулись к тем несчастным, кто вздумал встать на пути старшего некроманта. Тьма обволакивала их, хватала за горло, не давала вздохнуть. Анин усмехнулся – что, онемели, святые отцы? Еще немного, и все вы ответите за свою дерзость…
Но не тут-то было. Высокий сильный голос неожиданно раздался из пелены мрака. Ему вторил другой, третий, складываясь в церковное песнопение:
– Excipere mis. Excipere mis, Sinena! Juvare in Viam Redire per Umbram Noctis[25].
Темноту вдруг прорезали яркие солнечные лучи, будто небольшое светило достали из сундука, они вошли в мрачное тело сплетенного некромантом заклятия. Тьма рвалась на куски, таяла под их яростным напором, жуткие щупальца обрывались и гасли, освобождая людей. Те из солдат в золоченых кирасах, кто уже отчетливо ощутил на своем горле касание смерти, теперь всего лишь прокашливались, освобождая легкие от последних чернильных сгустков. Священная магия инквизиторов, основанная на их вере и самоотречении, с поразительной легкостью нейтрализовала одно из самых страшных заклятий остроносого некроманта. Ни один из врагов не расстался с жизнью!
Но Анин не собирался уступать. Он вновь вскинул перед собой руки и зашептал. В то же самое время Дориан сорвался с места и стремительно атаковал. Преторианцы успели прикрыть собой фигуры в рясах, но их самих уже ничто не могло уберечь. Взмах мечами, удар крест-накрест – и двое солдат осели в податливый болотный мох. Оружие Сумеречного с пугающей точностью ударило в сочленения их доспехов со шлемами, мгновенно обрывая жизни. Но хуже всего было то, что, упав, воины Волка тут же начали подниматься – с погасшим взглядом и мертвенной бледностью на лицах они, словно безвольные куклы, обратили оружие на своих же боевых товарищей. Преторианцы попытались достать копьями и мечами стремительную фигуру в темной накидке, но их многочисленные удары лишь скользили по вороненым латам, не причиняя некроманту никакого вреда. А тот перемещался с невероятной для тяжеловооруженного латника скоростью, сталь со свистом рассекала воздух, щиты врагов, окованные крепким металлом, раскалывались и отлетали в сторону, золоченые пластины доспехов прогибались под стремительными выпадами, все новые и новые мертвецы вставали рядом, сковывая боем оставшихся в живых легионеров Волка. С клинков Дориана текла смола, прожигая сквозные дыры во вражеских доспехах, когда он делал выпады и широкие размахи. Кровь, оставшаяся на лезвии, превращалась в багровую пыльную тучу и иссушающим роем летела в лица легионеров, пробираясь через забрала, через щели меж латами. Она, будто ржавчина, проедала кожу за считаные мгновения. Холм