— Мы отправим тебя к твоей матери, не сомневайся!
При этом один ласково ущипнул его за щеку, другой похлопал по плечу, третий взял у него из рук мешок.
Другие земляки, сидевшие за соседними столами, встали и подошли поближе.
Рассказ о приключениях Марко быстро облетел весь кабачок. Из соседней комнаты прибежали трое аргентинцев, и меньше чем в десять минут старый ломбардец, который протягивал шапку, собрал сорок две лиры.
— Вот видишь, — обернулся он к мальчику, — как быстро делаются у нас дела.
— Пей! — крикнул ему один из земляков, протягивая стакан вина. — За здоровье твоей матери! — и все подняли свои стаканы.
— За здоровье моей… — хотел повторить Марко, но счастливые рыдания сжали ему горло и, поставив стакан на стол, он бросился в объятия своего престарелого друга.
На рассвете следующего дня Марко уже ехал в Кордову смелый и веселый, полный счастливых предчувствий. Но бод рое настроение скоро исчезло под мрачным влиянием окружавшей его природы. Погода была пасмурная, небо — серое. Поезд, почти пустой, шел по бесконечной равнине, лишенной каких-либо признаков жилья. Марко был один в длиннейшем вагоне, похожем на фургон для раненых.
Марко смотрел направо, смотрел налево — и видел только бесконечное ровное пространство, усеянное невысокими уродливыми деревцами, с искривленными стволами и ветвями, очертания которых, никогда раньше им не виденные, казалось, выражали не то гнев, не то отчаяние. Скудная, низкая и уныла растительность придавала равнине вид огромного кладбища Марко подремал с полчасика, потом снова обернулся к окнам вид оставался всё тем же. Железнодорожные станции стоял одиноко, как хижины отшельников, и когда поезд останавливался, не было слышно ни слова. Марко чудилось, что он один во всем поезде, покинутый посреди пустыни. Ему казалось, что каждая станция — последняя и что сейчас поезд углубится в таинственную и страшную область, населенную дикарями.
Ледяной ветер бил ему в лицо. Когда он садился на пароход в Генуе, в конце апреля, никто не подумал, что в Америку он приедет зимой, и он был одет по-летнему. После нескольких часов пути Марко начал страдать от холода, и вместе с холодом дала себя знать и усталость предыдущих дней, полных бурных переживаний И бессонных, проведенных в пути ночей.
Марко заснул, спал долго и проснулся совсем окоченевший, чувствуя себя очень плохо. Тогда его охватил неясный страх: вдруг он заболеет и умрет в пути, и его бросят здесь, на этой унылой равнине, где собаки и хищные птицы растерзают его тело.
В таком тревожном и болезненном состоянии, среди мрачного молчания природы, воображение его разыгралось, и всё представилось ему в черном цвете: уверен ли он, что действительно найдет свою мать в Кордове? А если ее там нет? Что если синьор с улицы Лос-Артес ошибся? А вдруг она умерла? С такими мыслями он снова заснул, и ему приснилось, что ночью он приехал в Кордову и что из всех дверей, из всех окон ему кричат: «Здесь ее нет! Здесь ее нет! Здесь ее нет!»
Вздрогнув, он в ужасе проснулся и увидел в другом конце вагона трех бородатых мужчин, закутанных в разноцветные платки, которые смотрели на него, вполголоса переговариваясь друг с другом; в уме Марко сверкнуло подозрение, что, может быть, это разбойники, которые хотят его убить, чтобы украсть его мешок. К холоду, к недомоганию прибавился еще и страх, и мысли его, и так уже смутные, совсем смешались.
Трое мужчин продолжали пристально разглядывать Марко, и один из них даже сделал шаг в его сторону; тогда мальчик совсем потерял рассудок, бросился к ним, раскрыв руки, и закричал:
— У меня ничего нет! Я бедный мальчик. Я приехал из Италии, чтобы найти здесь свою мать, я совсем один, не убивайте меня!
Люди сразу поняли его, пожалели, приласкали и успокоили, говоря ему много слов на языке, которого он не понимал. Видя, что у него стучат зубы от холода, они накинули на него один из своих платков и снова усадили его на место. Марко заснул с наступлением сумерек, а когда его разбудили, он был уже в Кордове.
Ах, с какой радостью и нетерпением бросился он из вагона! У железнодорожного служащего он спросил, где находится дом инженера Мекинес, и тот назвал ему одну из церквей, — дом находился рядом с церковью. Мальчик побежал туда. Была уже ночь. Марко вошел в город, и когда он увидел те же прямые улицы с теми же беленькими домиками, пересекаемые такими же прямыми и длинными улицами, ему показалось, что он опять попал в Розарию. Но прохожих было мало, и при свете редких фонарей Марко видел странные лица, невиданного им раньше цвета, смугловато-бледные, а поднимая время от времени голову, он различал церкви причудливой архитектуры, которые огромными черными силуэтами вырисовывались на фоне неба.
В городе было темно и тихо, но после той пустыни, которую пришлось пересечь мальчику, город казался ему оживленным. Марко спросил дорогу у встретившегося священника, быстро нашел указанную церковь и дом, одной рукой потянул за звонок, а другую прижал к груди, чтобы сдержать удары своего сердца, готового выскочить.
Дверь открыла старая женщина со свечой в руке. Мальчик сначала не мог вымолвить ни слова.
— Кого тебе надо? — спросила старуха по-испански.
— Инженера Мекинеса, — сказал Марко.
Женщина скрестила руки на груди и ответила, качая головой:
— Так тебе тоже нужен инженер Мекинес! А мне кажется, что пора было бы уж покончить с этим. Вот уже три месяца, как ко мне пристают по этому поводу. Мало того, что об этом было объявлено в газетах, нужно, очевидно, написать еще на всех углах, что синьор Мекинес уехал в Тукуман.
У мальчика вырвался жест отчаянья. Потом он закричал:
— Да это какое-то проклятье! Я в конце концов умру на улице, так и не найдя своей матери! Боже мой! Я сойду с ума!
А как же называется та страна, куда уехала моя мать, где она находится? Далеко ли отсюда?
— О бедный мальчик, — отвечала служанка, — далеко ли? Да совершенные пустяки, всего каких-нибудь четыреста пятьдесят миль, если не больше.
Марко закрыл себе лицо руками, потом, с рыданиями в голосе, спросил:
— А теперь… что же мне теперь делать?
— Что же я могу тебе сказать, сынок, — ответила женщина, — я не знаю.
Но вдруг ее озарила какая-то мысль, и она поспешно прибавила:
— Слушай, вот что я думаю. Сделай так: поверни направо по этой улице и отсчитай третью дверь от угла. Это будет двор Капатаса, торговца, который отправляется завтра утром в Тукуман со своими повозками и быками. Предложи ему свои услуги, не возьмет ли он тебя с собой. Может быть, тебе найдется место на одной из его повозок. Но иди к нему сейчас же.
Марко схватил свой мешок, поблагодарил женщину, побежал, и через две минуты уже стоял на широком дворе, освещенном фонарями, где разного вида люди укладывали мешки с пшеницей на большие повозки, похожие на фургоны фокусников, с огромными колесами и закругленным верхом. Высокий усатый мужчина, в странной, в черную и белую клетку, накидке и огромных сапогах, распоряжался погрузкой. Мальчик подошел к нему и робко обратился с просьбой помочь ему, объяснив, что он приехал из Италии и ищет свою мать.
Капатас, что означает капитан каравана повозок, осмотрел его с ног до головы и сухо ответил, что у него нет места.
— У меня есть пятнадцать лир, — умоляющим голосом продолжал Марко, — я дам вам эти пятнадцать лир. А в пути я буду работать. Я могу носить воду и давать корм скотине, я готов делать всё, что вы прикажете. Мне довольно будет одного хлеба. Дайте мне маленькое местечко на ваших повозках, синьор!
Капатас обернулся, чтобы посмотреть на Марко, и отвечал ему уже более добродушным тоном:
— У меня нет места… и потом… мы едем не в Тукуман, а в другой город. Сантьяго-дель-Эстеро. По дороге мы должны будем покинуть тебя, и тебе придется еще большую часть пути проделать пешком.
— Ах, я пройду сколько угодно! — воскликнул Марко. — Я пойду дальше пешком, не беспокойтесь об этом, я доберусь до своей цели любым путем, но дайте мне местечко, синьор, на ваших повозках, я прошу, умоляю вас не оставлять меня здесь одного!
— Имей в виду, что наше путешествие продлится двадцать дней.
— Мне всё равно.
— И дорога будет тяжелой.
— Я вынесу всё.
— А дальше ты пойдешь один.
— Я ничего не боюсь. Лишь бы мне найти мою мать. Сжальтесь надо мной, синьор!
Капатас поднес фонарь к самому лицу мальчика и вгляделся в него. Потом заявил:
— Ну ладно.
Марко, благодаря его, поцеловал ему руку.
— Эту ночь ты проспишь в повозке, — прибавил Капатас, отпуская его. — Завтра в четыре часа утра я тебя разбужу. Спокойной ночи.
В четыре часа утра, при свете звезд, длинная вереница повозок со страшным шумом двинулась в путь. В каждую повозку было впряжено по шесть быков, и за каждой шло еще много волов на подставу. Мальчика разбудили, усадили в одну из повозок, на мешки, и он сразу же заснул снова.
Когда он проснулся, караван стоял посреди пустынной местности, солнце светило вовсю и все погонщики сидели около огромного, раздуваемого ветром костра. На воткнутой в землю длинной шпаге, как на вертеле, жарился большой кусок телятины.
Потом они все вместе поели, вымыли посуду, накормили быков, поспали и снова двинулись в путь. Так продолжалось путешествие, строго и размеренно, как марш воинской части.
Каждое утро в пять часов пускались в путь, в девять часов останавливались, в пять часов вечера снова снимались с места, и окончательно останавливались на ночь в десять. Погонщики ехали верхом и погоняли волов длинными палками. Марко должен был разводить огонь для жарения телятины, кормить скотину, чистить фонари, приносить воду для питья. Окружающая местность проходила перед его глазами как неясное видение обширные леса из маленьких коричневых деревьев, деревни, состоящие из нескольких разбросанных домиков с красными, украшенными резьбой фасадами, беспредельные, тянущиеся до самого горизонта участки сверкающей белой соли, быть может когда-то бывшие огромными солеными озерами; и со всех сторон, неизменно, — равнина, пустота, молчание.