А потом ее брат влюбился в Тельму, потому что та была умна, трудолюбива, амбициозна и привлекательна (так он описывал ее, когда впервые заговорил о ней с родственниками). Алира не понимала, как та могла выйти за Херардо, если он принадлежал к той части общества, которую она презирала. Он вышел из благородной семьи, жил в достатке, владел собственностью и богатством, как и все те, кто бранил других за нищету. Так что разрушение его родового гнезда должно было порадовать новую сноху. Мир, которому она желала уничтожения и забвения, сам готов был кануть в небытие.
Алира была уверена, что темная сторона души Тельмы могла быть игрой ее воображения или отголоском прошлого, который в этом прошлом и остался. Люди меняются, а Херардо и Тельма уже давно женаты и явно неплохо ладят. Один политик сказал, что если молодые люди не придерживаются левых взглядов, у них нет сердца, а если взрослые не придерживаются правых, у них нет мозгов. Возможно, это тот самый случай, и социалистически настроенная сноха с годами стала более консервативной.
Закончив просмотр, все отправились спать, но в полночь Алира пробудилась по неизвестной причине. Вокруг было тихо. Женщина поворочалась, но так и не смогла заснуть снова. Тогда она решила спуститься в кухню за стаканом горячего молока с медом. Выходя из комнаты, она заметила свет, пробивавшийся из материнской спальни. Она подошла было к двери, чтобы проверить, все ли с матерью в порядке, но замерла, услышав ругань: Херардо спорил с Элехией.
– На меня уже пытались давить, – возражала мать. – И ты не смей повторять за ними!
Алира постучала, но ждать приглашения не стала. Элехия наблюдала за нервно шагавшим по комнате сыном, сидя в глубоком кресле с темным цветочным узором, сжав руками подлокотники. Она взглянула на дочь, и в ее взоре тоска смешалась с гневом, но когда пожилая женщина заговорила, ее тон звучал ровно, как всегда:
– Мы тебя разбудили?
– Что здесь происходит? – осведомилась дочь.
– Мы можем поговорить с матерью наедине? – огрызнулся Херардо. – А то, иначе как ночью, это практически невозможно.
– Что еще за срочность, что вы до утра ждать не хотите? В чем проблема?
Херардо уставился на сестру с таким видом, будто хотел сказать, что проблема именно в ней, но вместо этого бросил:
– Раз уж ты спросила… я хочу забрать свою часть наследства. Если не хотите по-хорошему, я пойду в суд. Я не желаю, чтобы вы творили что хотите, даже не посоветовавшись со мной!
– А что ты предлагаешь? Возвести стену и разделить дом на две части от подвала до потолка? Хотя нет, на три: мы забыли Томаса.
– Этот дом давно потерял для меня смысл. Не хочу, чтобы мой сын с ним возился. Мы с Тельмой решили купить новый дом, и нам вполне хватит нашей части денег. Так что или выплатить мне компенсацию…
Мужчина прекрасно знал, что денег у семьи нет, и Алира закончила его фразу, едва не лишившись чувств:
– …или продать дом.
– Не важно, сколько мне достанется, – добавил Херардо, – но это больше, чем ничего. Мы уезжаем на рассвете и вернемся на Страстной неделе с Ханом. Тогда и поговорим в спокойной обстановке. Но лично я не передумаю.
Как же это злило Алиру! Внезапная идея пронзила мозг, о чем женщина тут же пожалела. В какое же чудовище она превращается, прости Господи! Никому нельзя желать смерти, тем более старшему брату и его жене!
13BABA O’RILEY14Pearl Jam
Еще ни разу Дамер не чувствовал такого воодушевления. Он хотел, чтобы к церемонии открытия нового города, назначенной на следующий день, все было готово идеально. Аманда пообещала, что ее осветят в прессе, и юноша надеялся, что журналистка сможет развеять иллюзию, связанную с тем, что рассказывали о них в интервью. Было очень важно, чтобы жители окрестных деревень узнали побольше о новых соседях, которые прибыли, чтобы вдохнуть жизнь в заброшенное поселение, которые знают свое дело и не ставят эксперименты, но строят серьезные, долговременные планы. Ожидая отца с поезда на вокзале Монгрейна вечером в пятницу, он мысленно подсчитывал, не забыли ли они чего. Кто-то из помощников отвечал за продукты, кто-то – за логистику, кто-то – за уход за кладбищем, а лично он – за музыку, освещение, да и все остальное понемногу. На вторую субботу марта в Алкиларе был запланирован грандиозный пир.
Много лет Дамер мечтал об этом и теперь надеялся, что юношеское воодушевление, кипевшее внутри, которое он не надеялся снова испытать, не угаснет никогда. Он многие годы мирился с ощущением никчемности, раздражения, усталости и неприкаянности и рухнул на самое дно после смерти матери. Но все же он нашел в себе силы принять важное решение, которое вернет ему волю к жизни и радость. Но время было на исходе. Юноша рассмеялся. Он был на пике активности, и это приносило удовлетворение. Накануне Дамер отправился спать вымотанным, но счастливым, и в ту ночь он спал спокойно, без кошмаров и тревожных побудок.
Дамер видел вдалеке зыбкий силуэт поезда, постепенно проявлявшийся на фоне асимметричных пиков, речных террас и голых скал, и чувствовал легкую нервозность. Юноша хотел снова увидеть отца. Они не встречались несколько месяцев. Прежде чем поселиться в Алкиларе, он странствовал там и сям, встречался с единомышленниками, с которыми прежде был знаком лишь по Интернету, и вынашивал идею восстановления города.
Расстались сын с отцом не слишком тепло. Родитель не принял решения отпрыска сжечь все мосты и начать новую жизнь невесть где. Однако узнав, чего коммуна добилась в Алкиларе, он пересмотрел свои взгляды, а Дамер мечтал, чтобы отец гордился им, несмотря на пропасть различий между ними. И когда юноша увидел его, растерянного, неуверенно сходящего с поезда, он с грустью заметил, как быстро увядает человеческое тело. Раньше, еще до смерти жены, Филип отличался силой, душевной и телесной, но немолодой согбенный человек, стоявший сейчас в одиночестве на платформе, казался беззащитным. Дамер мысленно поблагодарил отца за то, что он принял приглашение, и помахал ему, привлекая внимание, а потом бросился навстречу и сердечно приветствовал, расцеловав в щеки.
– А здесь холоднее, чем в Мадриде, – произнес Филип, поднимая воротник серого шерстяного пальто, чтобы защитить горло, и окинул сына оценивающим взглядом. – А ты хорош!
– Как прошла поездка?
– «АВЕ» – просто чудо, а вот дорога из Сарагосы – неприятная.
– Через полчаса будем на месте, – произнес Дамер, поднимая его чемодан, и добавил мысленно: «Если ты вдруг не знаешь».
Визит отца случайностью не был: именно он навел сына на мысль выбрать Алкиларе, хотя можно было выбрать любое другое место. Однако реальность была несколько иной: Филип приложил руку к разрушению Алкиларе и теперь должен был помочь его восстановить, и было в этом нечто поэтическое. Если бы он знал, что сын рылся в документах и нашел кое-что, что породило навязчивые идеи, он бы с негодованием отверг приглашение. В этом же случае причин для отказа не нашлось, и согласие Филипа приехать значило, что он готов был встретиться лицом к лицу с призраками прошлого и, возможно, попытаться все исправить.
Дамеру было жаль, что отцу пришлось находиться в изоляции, но был уверен, что в конечном итоге оба обретут награду за искупление грехов. Сыновья не хотят нести ответ за ошибки отцов: юноше пришлось делать вид, будто отец впервые приехал в эти края. Но и родители не хотят, чтобы дети раскрыли их тайны, но скрывать их вечно почти невозможно. Они обсуждали дела семейные, пока брели по холодному тесному залу вокзала к машине Дамера – перепачканной развалюхе-комби.
– Твоя? – поинтересовался Филип.
– Общая. У нас она одна, но больше и не надо. Мы ездим на ней за покупками в Монгрейн и возим детей в школу. Но это временно, скоро мы откроем свою.
– Ясно, – отозвался отец сухо и сурово (хотя прежде он бывал весьма общительным), раздраженный тем, что сын болтает без умолку.
– Сегодня ты много не увидишь, потому что приедем мы уже затемно. Лучше проведем экскурсию днем. Вот увидишь, как все поменялось за короткий срок! Ты и представить себе не можешь, что здесь творилось, когда мы приехали…
Алкиларе доживал последние дни – юноша хорошо это помнил. Он сделал множество снимков зарослей терновника и крапивы во внутренних двориках, высокой травы в бывших садах, отвратительных потеков сырости на разрушающихся грязных стенах, прогнивших сломанных досок пола, драного зеленого ковра на лестнице, источников, покрытых слоем засохшего ила. От некоторых домов осталась лишь пара стен да дверные проемы, будто заманивавшие в пугающее нечто совершенно пустых комнат.
– Мы убрали весь мусор и подготовили с дюжину садов к новым посадкам. Мы распределили самые безопасные дома между собой, в зависимости от нужд каждой семьи. И воды нам хватает… – Дамеру хотелось, чтобы отец его прервал, сделал бы жест или улыбнулся, показав заинтересованность, но Филип молча смотрел в окно и мрачнел все сильнее по мере того, как пейзаж застилали сумерки. – Надеюсь, тебе понравится новый дом.
Дамер подумал об Алире. Она была странной, и казалось, что ей непросто находить общий язык с людьми. Пару раз, разговаривая с ней, юноша заметил, как она краснеет и отводит взгляд.
– А это особняк. Владельцы у него странные, но милые. Они сдают комнаты, и их гости вполне довольны жизнью.
– Как его называют? – прервал сына Филип.
– Кого? Владелицу? Алира. Она живет там с матерью и братом, но с ними я не знаком.
– Нет, дом. В таких местах у всех домов есть имена.
– Верно, – улыбнулся юноша. – И мне тоже нужно как-то назвать свой. Пусть будет «Дом Дамера». Как тебе?
– Неплохо, – пробубнил Филип. – А твоя девушка? Что она думает о таком названии?
– Мальва живет отдельно, она не любит подстраиваться под других. – Дамер не хотел посвящать отца в свои сердечные дела, а потом вернулся к прежней теме: – Место, где я хотел предложить тебе поселиться… Его называют «Поместье Элехии». Дом стоит отдельно, и он очень красив. Сегодня ты увидишь, каков он внутри…