В отличие от грязных нижних помещений комнаты наверху оказались удивительно опрятными. Помимо огромной кровати с балдахином и сеткой, здесь был стол, заставленный разноцветными бутылочками с маслами и духами. Окно от пола до потолка служило также выходом на балкон, однако при более внимательном рассмотрении Элиза обнаружила, что оно было наглухо забито – очевидно, для того, чтобы избежать вторжения нежелательных лиц. Воздух же проникал лишь между планок жалюзи.
Осмотревшись и найдя комнату вполне подходящей, Жан Люк достал из своего сундучка наручники и замкнул один на запястье Элизы. Другой же закрепил на крепкой металлической раме кровати.
Элиза едва не задохнулась от возмущения.
– Что это значит?! – закричала она.
– Это гарантия, что вы не сбежите от меня. – И Люк показал ей ключ, висевший на ремешке вместе с медальоном Монтгомери.
Элиза с визгом бросилась на капитана – в этот момент ей хотелось выцарапать ему глаза, – но цепь отбросила ее назад, и она упала на кровать, словно от сильного толчка.
– Не ждите меня, дорогая, – с усмешкой проговорил капитан, и они с Шеймусом вышли из комнаты.
Несколько минут Элиза давала выход своему гневу, выкрикивая в адрес Люка всевозможные – весьма нелестные – эпитеты. Затем начала упрекать его на все лады. Наконец ее ярость иссякла, и она, откинувшись на спину, попыталась осмыслить сложившуюся ситуацию.
Его имущество… Его пленница… На его кровати…
Элиза в волнении вскочила на ноги и принялась расхаживать по комнате, – разумеется, насколько позволяла цепь.
Прошел час, другой… Наконец раздался тихий стук в дверь, и почти тотчас же на пороге появился Шеймус. Он отступил в сторону, чтобы пропустить в комнату слуг – они внесли большой металлический чан и быстро наполнили его горячей водой.
Когда слуги ушли, Шеймус вытащил из кармана ключ и освободил запястье Элизы. Взглянув на помощника, она спросила:
– Любезность со стороны капитана?
«Неужели он решил, что может так дешево купить мое расположение?» – подумала Элиза.
– Нет, миледи, – ответил Шеймус. – Это от меня. Я полагаю, что вам необходимо помыться и сменить ваш наряд.
Элиза покраснела, подумав о своем грязном платье.
– Что ж, большое спасибо за заботу, мистер Стернс. Только что я надену? У меня нет другого платья. Это – единственное.
Он протянул ей белый халат и пояснил:
– Это самое скромное, что я смог найти в сложившихся обстоятельствах.
Элиза еще больше покраснела, но все же взяла халат.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она. Взглянув на чан с водой, добавила: – Я не хотела бы, чтобы меня потревожили.
Шеймус понимающе улыбнулся.
– Я запру дверь за собой. А по поводу капитана не беспокойтесь. Он будет… э-э… занят. По крайней мере в течение часа.
Элиза в смущении потупилась. Вероятно, Шеймус хотел как можно деликатнее сообщить ей, что Жан Люк посетил одну из соседних комнат. Эта новость почему-то оставила у нее горький осадок, вместо того чтобы вызвать облегчение.
– Я с удовольствием помоюсь и переоденусь, мистер Стернс. Однако скажите, чем я заслужила такое внимание с вашей стороны? Я помню, вы были готовы… зарезать меня или выбросить за борт.
Шеймус тоже смутился.
– Видите ли, миледи, это все потому, что вы так заботливо ухаживали за капитаном, когда его свалила лихорадка.
Элиза с вызовом в голосе добавила:
– Я сделала бы это для любого страдающего.
Шеймус молча пожал плечами. Затем кивнул и вышел из комнаты.
Услышав щелчок замка, Элиза не стала терять время на приготовления. Понюхав каждую из стеклянных бутылочек на столе, она нашла подходящий аромат и вылила немного масла в горячую воду. Затем с глубоким вздохом удовлетворения погрузилась в чан и прижала колени к груди. Но даже после заверений Шеймуса она не осмелилась задерживаться в воде. Быстро промыв волосы, она насухо вытерлась и надела халат – он был настолько тонким, что казался почти прозрачным.
Вскоре снова раздался стук в дверь, и Элиза, бросившись к кровати, завернулась в покрывало – на всякий случай.
Слуги вытащили из комнаты чан с водой, а затем Шеймус, взяв открытый наручник, со вздохом проговорил:
– Простите, миледи. Это приказ капитана.
Ирландец казался искренне опечаленным, и Элиза без сопротивления подставила свое запястье. Шеймус закрепил наручник, и вскоре Элиза снова осталась одна.
Она слышала, как кто-то бренчал на пианино в одной из комнат внизу, а из гостиной доносились громкие голоса и смех. Через тонкие стены были слышны также другие звуки – они заставляли ее смущенно краснеть даже в одиночестве. До нее доносились стоны, скрип кровати и хриплые крики.
Элиза была почти уверена, что Жан Люк находился в одной из этих комнат и удовлетворял свою похоть с какой-нибудь женщиной.
Эта мысль больно ранила ее самолюбие. Элиза вспомнила нежные поцелуи и страстные объятия Люка, и ее вдруг охватило желание – ей захотелось снова оказаться в его объятиях.
Время шло, и Элиза все больше нервничала. Мысль о том, что Люк находится в объятиях другой женщины, казалась ей невыносимой. Более того, эта мысль заставляла ее страдать.
Глава 14
Люк сидел в шумной гостиной, пристально глядя на свой стакан. Он пытался не думать об Элизе, однако у него ничего не получалось – эта женщина сводила его с ума.
В отличие от своих матросов капитан Готье избегал проституток Этьена, предпочитая пить довольно приличное вино в одиночестве. Он устроился за столом у дальней стены, откуда мог видеть всю комнату, сам оставаясь в тени. Поначалу приветливый Этьен настойчиво пытался развеять его дурное настроение, но сейчас Люк остался в одиночестве и вынужден был терпеть угрюмые взгляды Шеймуса, сидевшего с девицей на коленях в противоположном конце гостиной.
Люк знал причину недовольства своего второго помощника. Она совпадала с причиной его собственных терзаний.
Элиза Монтгомери.
Она сидела на цепи… и, вероятно, проклинала всех его предков. Подобная мысль должна была бы позабавить его, но ему было не до веселья. Все, что касалось этой женщины, он воспринимал очень серьезно.
Ему ужасно не хотелось держать ее в наручниках, но он не мог рисковать, он даже себе самому не доверял – поэтому и не остался караулить ее. Он почему-то терял разум, когда она находилась рядом с ним, и ничего не мог поделать с собой. Казалось, что отдаление от нее поможет, однако ее образ неотступно преследовал его, тревожа и волнуя. Это было каким-то наваждением. Увы, Элиза Монтгомери нарушала все планы.
Жан Люк Готье был не из тех, кто сходит с однажды выбранного пути, однако Элиза заставила его блуждать кругами, она заронила сомнения в его душу, и он уже не был уверен в том, что имеет право потребовать то, что у него отняли. Но ведь она – всего лишь женщина, не хуже и не лучше любой из тех, что сидели в этой комнате. Если не считать, конечно, того, что выглядела она гораздо привлекательнее. Но если ему нужно только удовлетворить свою страсть, то почему бы не воспользоваться одной из женщин Этьена?
Однако они совершенно его не интересовали. Несколько проституток, отважившихся приблизиться к нему, не вызвали у него ничего, кроме раздражения, несмотря на их старания соблазнить его. Вопреки язвительным слухам Люк обладал здоровой жаждой удовольствий и когда-то соблазнил немало девушек – от служанок до аристократок. Однако после смерти близких в его жизни произошел крутой поворот. Теперь перед ним стояли новые цели, полностью завладевшие его воображением, и потому он игнорировал женское общество. Он поклялся во дворе своего дома, где по грязной земле растекались красные лужи крови, что непременно отомстит. И с того дня он заставлял себя не испытывать никаких милосердных чувств и ни перед кем не раскрывал душу.
Он стал Черной Душой, мрачным призраком, бороздящим моря. И все боялись его, потому что он казался таинственным и непредсказуемым. Им руководила не жадность, не личная преданность и не рабская покорность какому-либо хозяину. Его целей и замыслов никто не знал. Никто, кроме Шеймуса. Лишь пожилому ирландцу было известно, чем руководствовался Жан Люк. Жажда мести не давала ему покоя ни днем, ни ночью, и страшные воспоминания постоянно подхлестывали его…
Увы, предательство Монтгомери отдалило его от поставленной цели. Но мучения, которые он испытал в плену, только усилили его стремление добиться своего. А Элиза Монтгомери являлась ключом к решению поставленной задачи, и он отказывался верить, что полюбил ее.
Это был бы ужасный поворот после всего того, что ему пришлось пережить.
Но если она не затронула его душу, то почему же он тогда колеблется обменивать ее на деньги? Ведь он давно уже замыслил это и прилагал все силы к осуществлению своего плана…
Ему не хотелось расставаться с ней, и возникшее затруднение крайне раздражало его. Из всех женщин, за которыми он мог бы ухаживать и в дальнейшем рассчитывать на совместное будущее, она казалась самой нежелательной кандидатурой. Но он желал именно ее.
Люк осушил еще один стакан вина, но возникшее в животе тепло не шло ни в какое сравнение с тем огнем, который пылал в его сердце.
На стол со стуком опустился стакан – перед Люком уселся Шеймус. Помощник с упреком взглянул на капитана и проворчал:
– Ты выглядел таким несчастным, что я не мог оставить тебя одного. Тебя терзает чувство вины?
Люк закрыл глаза. Он не подозревал, что его чувства столь очевидны.
Шеймус грустно улыбнулся:
– О, об этом не беспокойся. Никто, кроме меня, не мог заметит того, что скрывается за твоим внешним спокойствием.
– Ну, если ты такой проницательный, тогда скажи, что мучит меня?
– Все грехи мира, – со вздохом ответил ирландец.
Люк внутренне ощетинился, хотя внешне не подал виду.
– Ты насмехаешься надо мной?
Шеймус рассмеялся.
– Нет, восхищаюсь тобой. Ты был бы никудышным мужчиной, если бы раскаяние не грызло тебя при мысли об обмене на деньги женщины, которая захватила твое воображение.