– У меня есть к тебе предложение, – сказала я, молясь, чтобы щеки успокоились и не горели так сильно. – Ты научил меня своему хобби, а я… хотела бы кое-чему научить тебя.
Даня уставился на меня, не веря собственным ушам. Хотелось сорвать лопух и надавать ему по щекам, чтобы вернуть в чувство.
– Я не ослышался? – наконец спросил он.
Дурацкая затея.
– Все, я пошла, – буркнула я и сделала шаг вперед, но Даня перегородил дорогу.
– Стой! Агат, я с удовольствием. Ты меня заинтриговала, если честно, – сказал он, размахивая руками.
– Ладно, тогда пойдем. Но учти – об увиденном ни слова. Никому! – со всей серьезностью проговорила я.
– Можешь на меня рассчитывать! Ну же, пойдем!
Не знаю, почему я решила разделить свое хобби именно с ним. И почему так хорошо стало на душе, стоило увидеть его на этой тропе. Я просто улыбнулась, глядя под ноги, и повела Даню в сторону своего дома.
– Думала над тем, что произошло у ведьмы? – спросил он.
– Нет и не собираюсь. Поднялся ветер, вот дверь и распахнулась. Да и мало у нас, что ли, бродячих и бездомных, кто мог бы забраться в заброшенный ничейный дом? – ответила я.
Даня скептически посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Мы брели, обсуждая все на свете: от поведения лягушек в естественной среде обитания до любимых сладостей. Даня казался настолько простым, но при этом разговор с ним значительно отличался от диалогов с Виталей или Димой. Я точно не знала, как описать это различие, но с пацанами я чувствовала себя пацаном, а с Даней – девушкой, ведущей приятную беседу.
– Когда у тебя день рождения? – спросила я, хотя и не верила в гороскопы, но дедушка все равно каждый месяц мне озвучивал прогноз Козерогам из сканвордов.
– Двадцатого февраля. А у тебя?
– Пятнадцатого января, – ответила я, проворачивая махинацию с нашей старой калиткой.
– Серьезно?! – удивился Даня.
– А что? В этот день рождаются демоны или типа того? – хохотнула я.
– Не исключаю, – засмеялся в ответ Даня, – но вот какое дело: у моей мамы день рождения пятнадцатого июля, и отец всю жизнь звал ее сердцем лета. И вот, выходит, что ты – самое сердце зимы.
– Хм… – задумалась я. Отчего-то в груди все замерло, а пальцы онемели. – Звучит красиво. И холодно.
– Может, ты такая и есть. Холодное зимнее сердце, – философствовал Даня.
– Подумай над своими словами еще раз и, прежде чем повторить их, повнимательнее приглядись к бензопиле у сарая, – сказала я, впуская его на участок.
– Все, буду хранить молчание, пока Снежная Королева не позволит мне говорить, – склонился он, и я, фыркнув, протолкнула его вперед.
– Пойдем в сад, – позвала я и пробежала под яблонями.
Вывела Даню к своей уличной мастерской. Он огляделся с неподдельным восторгом.
– Вау! Эпоксидная смола? Значит, те сережки ты сделала сама?
Он помнил мои сережки?!
– Да. Хочешь, научу тебя чему-нибудь? – я похлопала по спинке стула, приглашая его сесть.
– Конечно! В Москве много мастерских, которые проводят открытые уроки и позволяют забрать с собой поделки. Кстати, ты покажешь мне свои работы?
– Посмотрим на твое поведение, – вздернула подбородок я. – Что бы ты хотел сделать, можно…
– Часы. Хочу сделать часы, можно? Подарю маме, а то так и не придумал ей подарок ко дню рождения.
Мне так польстило его воодушевление, что я широко улыбнулась и побежала за своими материалами в сарай. Принесла все и выложила на столе.
– Вот, держи этот кусок, – я положила перед ним дерево, – сейчас будем шлифовать.
Покончив со шлифовкой, я расставила краски, Даня выбрал оттенки от синего до бирюзы, и у нас получился плавный переход цветов от темного к светлому. Я выдала ему цифры и стрелки.
– Нужно просверлить дыру, пойдем в сарай, там есть розетка.
Даня проделал отверстие. Работая, он шутил или делился впечатлениями, так что я полностью расслабилась и позволила себе смеяться над его шутками, не думая о том, что сглупила, пригласив его сюда.
– Заливку делаем в два этапа, и обязательно надень маску, – сказала я. – Сначала до середины, потом до верха, чтобы избежать пузырей или вздутия.
Даня быстро схватывал и выполнял все мои указания с точностью мастера. Правда, в какой-то момент смола чуть не скатилась за круг, но я вовремя спасла положение.
– Первый слой засохнет, потом сделаем второй и после его затвердения вставим ось часового механизма. Точнее, тебе придется снова сверлить отверстие. А потом отшлифуем. У меня смола ультрафиолетовая, так что высушим под ультрафиолетовой лампой.
– Понял, – кивнул Даня, разминая руки. – А ты потом покажешь мне свои изделия?
Я засомневалась, но все же решилась. Мы закончили с часами, и я провела его в комнату и вытащила из-под кровати огромную коробку. Внутри нее лежали все мои творения, даже самые первые, кривые и косые, сделанные лет пять назад.
– Я просто… поражен, – сказал Даня, разглядывая вещицы. – Ты ведь продаешь их? Или они пылятся в этой коробке?
– Думаешь, кто-то их купит? – закусила губу я, вытаскивая расчески – мои любимые изделия с засохшими цветами.
– Конечно! Выстави на продажу онлайн, – предложил Даня.
Мы одновременно потянулись за подносом, на котором я изобразила волны и пляж, и вместо того, чтобы ухватиться за поднос, взяли за руки друг друга. Мгновение мы смотрели друг другу в глаза, и казалось, будто я не руки его держу, а оголенный провод ЛЭП и все двести плюс вольт бьют по моему телу. Отдернув пальцы, я достала поднос.
– Я серьезно, Агата, это же шедевр!
Я уже не знала, куда себя деть от смущения. Еще никто не видел моих работ, потому что я жутко стеснялась и боялась услышать критику или что-то в духе: «Тебе что, заняться больше нечем?» Хотя, конечно, в деревне и показывать было особо некому. Коровам? Индюшкам? Так что услышать столько похвалы от Дани было приятно до щекотки и рдения.
Даня добрался до бижутерии.
– За эти сережки моя сестра могла бы и убить, – хохотнул он, выбирая подобные моим с незабудками сережки. В них я использовала засохшие цветы цикория.
– Забери их. Подари Саше, – не раздумывая, предложила я.
– Нет, ты что! – воскликнул он, как ошпаренный.
– Серьезно, Дань, пожалуйста. Пусть они будут у Саши. Все равно пылятся никому не нужные, пусть хоть Сашку порадуют, – улыбнулась я, и он нехотя запихнул сережки в карман шорт.
– Спасибо, Агат. Обязательно ей передам. Так что насчет продажи? – настаивал он.
– Я подумаю.
– Ты могла бы отправлять посылки почтой, сейчас это проще простого! А когда поступишь и переедешь…
– Я не перееду, – оборвала я, заводясь.
– В смысле?
– Я буду жить здесь.
– А как же университет?
– Не все родились с московской пропиской, знаешь ли, – перешла на грубость я, – и не всем суждено стать студентами высших учебных заведений.
– Но… – Даня позволил себе взять меня за руки. – Ты же не можешь жить здесь вечно, в двадцать первом веке.
– А если я этого хочу?! – я начинала выходить из себя. – Ты знаешь, что мой дедушка передвигается в инвалидной коляске? Я не хочу жаловаться и не жалуюсь, но ты должен понимать, что я не оставлю его одного.
Даня умолк, сверля меня взглядом. Может, понял, что выбрал неудачную тему для разговора.
– Прости, – наконец сказал он. – Я уезжаю в конце августа и…
– Что? – тихо спросила я.
Но Даня стушевался, сжав пальцы в кулак.
– Ты все-таки подумай над тем, чтобы продавать изделия. Не лишний заработок, – в итоге сказал он.
Как хотелось выместить всю свою злобу, но, слыша его искренний голос, без издевок и подначек, нотки сожаления и грустный взгляд, я не смогла проронить ни слова.
– Эй! Агата!!! – послышалось с улицы.
– Это Виталик, – в панике прошептала я. – Пожалуйста, можешь уйти? Не обижайся, но не хочу, чтобы он увидел все это и узнал, чем мы занимались.
– Знаешь, обычно люди переживают, как бы их не застукали за другим занятием, – хмыкнул Даня.
– Пошляк! – фыркнула я. – Хватай часы!
Даня прижал часы к груди и следом за мной вышел из дома. Виталик, который сначала улыбнулся мне, а затем, увидев Даню, скривился, стоял у забора в широкой толстовке красного цвета и спортивных штанах. Глубоко затянувшись сигаретой, он выпустил кучу дыма.
– Привет, Виталь! – махнула рукой я.
– Здорово, – поприветствовал его Даня, но руку не протянул.
Виталик промолчал, смерив его взглядом. Слава богу, Даня не стал дожидаться ответа, бегло подмигнул мне с улыбкой и ушел, не оборачиваясь.
– Чего хотел? – спросила я.
– Что он тут делал? И где дедушка?
– Полегче, дружок! Что за допрос?! Даня в гости заходил.
– И чем вы занимались?! – взбунтовался Виталя.
Мне вдруг захотелось сорвать пучок крапивы и заткнуть его наглый рот!
– Тем, о чем вслух не говорят, Зеленцов! – выкрикнула я. – Ты меня довести решил?! Зачем пришел?!
То ли закат так отразил тени, то ли и впрямь лицо его побагровело.
– Хотел погулять позвать.
– Ну, пойдем, что стоишь-то?!
Сложно было назвать это прогулкой. Мы плелись друг за другом, пока не дошли до Димы, а у Димы сели играть в приставку по очереди. И все это время у меня зудела макушка, словно Виталик сверлил в ней дыру своими глазищами.
25 июля, правая сторона деревни
В ту ночь, когда Виталя прервал нашу с Даней встречу, я плакала впервые за семь лет. Не роняла скупые слезы, а рыдала в подушку, хоть в этом и не было необходимости – дедушка все еще был в гостях.
Бывает, ты привыкаешь к той жизни, которая у тебя есть, и не видишь другой. Смирно принимаешь ее, не требуя больше и не прося взамен. А потом появляется кто-то или что-то. И ты осознаешь, что так глубоко зарыл мечты и грезы, закопал и застелил газоном, чтобы больше никогда их не увидеть.
Я старалась быть благодарной и терпеливой. Такой и останусь, но той ночью на меня обрушилось все! Я устала пересаживать дедушку в ванную, заниматься хозяйством все эти годы, у меня в пятнадцать лет уже неистово болела спина, и я видела голую задницу дедушки чаще, чем улыбку на своем лице. Да, дедушка протестовал. Да, Мартыныч и дальние родственники помогли нам установить туалет, которым дедушка мог пользоваться самостоятельно. Да, я любила дедушку больше всех на свете, единственного во всем мире. Но… в ту ночь мне показалось, что у меня опускаются руки.