нность, но никто не начинал разговор первым. Думаю, мы оба понимали, чем чревато наше общение. В конечном счете кому-то из нас будет больно, и, возможно, стоило пресечь его прямо сейчас. Мы попрощались, словно уже стали чужими, и я занялась дедушкой. После ванной угостила его остатками мяса и овощей и не смогла сдержать улыбки, глядя, с каким аппетитом он все уплетал.
А потом, в своей спальне, я нехотя начала переодеваться. Заметила вспышку у окна – похоже, молния еще не успокоилась, – легла в постель и ощутила, как что-то давит на меня. Будто на грудь положили булыжник. А внутри разрасталась, так же быстро, как сорняк, пустота.
Глава 12Даня
4 августа, церковь у кладбища
На престольный праздник в сельскую церковь съезжаются со всех деревень округи. Десятки разноцветных автомобилей брошены тут и там, о правилах парковки здесь нет и речи. Нас привез Вова, мой крестный. Меня заставили вырядиться в брюки и джемпер, Сашка была в длинном фиолетовом платье, похожем на мешок, с белым платком на голове. Мама не изменила любимому цвету: синее платье, туфли и платок.
Служба началась, из открытых массивных дверей церкви слышалось пение хора. Батюшка в параллель читал Евангелие. Церковь несколько лет назад отреставрировали, и теперь она была красной с белыми колоннами и темно-голубой крышей. Золотые купола ослепляли, ловя солнечные лучи. Мы вошли внутрь, и к нам обратились лики святых со стен; аромат ладана, смешанный с сотней человеческих запахов, ударил в нос.
Слухом завладело небесное пение и монотонный голос батюшки. Я осмотрел толпу – множество знакомых, но Агаты не было. Только через пару минут я обернулся, услышав грохот – она пыталась ввезти коляску внутрь.
– Я сейчас, – шепнул матери, та кивнула.
– Давай сюда!
Я приподнял коляску и ввез Евгения Ивановича в церковь. Агата вновь захватила все мое внимание: бледно-голубое льняное платье в пол, длинные волосы, выглядывающие из-под серой косынки в тон глаз. Героиня народной сказки, не иначе.
Старики в первых рядах опустились на колени. Когда Агата провезла деда вперед, я на мгновение перехватил ее пальцы, и мы обменялись улыбками. Не думал, что буду так скучать, а теперь, прости господи, с нетерпением ждал завершения службы, чтобы поговорить с ней.
Но служба длилась долго. Батюшка ушел за ширму, и все люди пошли за ним в левый угол – начиналась исповедь. Он читал заповедь за заповедью, сопровождая каждую примером из Евангелия. Я обратил внимание, что в церковь пришли и друзья Агаты: Настя, Дима и Виталик. Последний, по традиции, свирепо меня осмотрел и даже в святой праздник заявился в драных шортах камуфляжной расцветки и футболке с не самым православным лозунгом. Зато Бозина выглядела непривычно скромной, спрятав волосы под длинным белым расписным платком, а фигуру в бесформенном, но элегантном кружевном платье ниже колена.
Настя спешно улыбнулась мне и стала выискивать глазами кого-то в толпе.
– Не повинны вы в этом? – громкий голос батюшки раскатился по церкви. – Подумайте.
Некоторые перекрестились, несколько голосов вторили: «Каюсь». Далее толпа вновь переместилась в центр и выстроилась на причастие. Агата встала вперед, придерживая ручки коляски. Я еле удержался от греха обнять ее здесь и сейчас. Мама на ухо прошептала мне инструкцию, что делать, когда подойдет моя очередь.
Батюшка накрыл мою голову епитрахилью, я помолился, перекрестился, слушая молитву из его уст, затем причастился, поцеловал Библию и крест и отошел.
Стало смертельно душно, все собравшиеся обливались потом и дышали друг другу в макушки и спины. Несколько бабуль обмахивались веером, за что были отруганы: создавая движение воздуха, они чуть не погасили пламя свечей.
Я собрался выйти из церкви, когда ощутил жар сзади. И запах гари.
– Даня!!! – раздался крик матери.
Кто-то повалил меня на пол, и я чуть не выбил зубы о кафель. Жар разрастался, и я осознал, что горит моя чертова спина! Вернее, джемпер, но огонь добрался и до кожи, быстро распространяясь по всей спине. Я мало что соображал, глядя в пол и испытывая адскую боль. Кто-то вылил на меня воду, по всей видимости, святую. Агата припала на колени у моей головы и приподняла лицо своими теплыми, шершавыми и влажными ладонями. Потом сильные руки подхватили меня и вытащили из церкви, а я орал от прикосновения кожи к чьему-то телу. Боже, как больно! Перед глазами пелена, голоса смешались в один гул. Я увидел, что несет меня Вова, мама причитает рядом, Сашка в ужасе, Агата вывезла деда и пыталась успокоить мою мать, следуя за моей семьей, небрежно везя коляску по кривой земле.
– Дань, все будет хорошо! – повторял Вова.
Раз я живой, значит, будет, с этим не поспоришь. Пострадала и болела даже шея, видимо, подпалились волосы. Все прихожане выбежали из церкви и перешептывались. Для старушек представление зрелищное: Господь заметил в церкви грешника и подпалил его. Вот слухов теперь будет. Батюшка поспешил к моей семье.
Все суетились вокруг меня, а я от боли потерял сознание.
4 августа, вечер, Курская больница
– Привет, сынок.
Я лежал на животе на больничной койке. Рядом мама поглаживала мои волосы. Глаза ее покраснели, на веках проступили тонкие красные вены. Этого еще не хватало! Только порадовался ее постепенному восстановлению, как сам стал причиной новых слез!
– Никто больше не поранился? – спросил я, вспоминая, как тут очутился.
– Нет-нет, только ты. И в этом тоже нет ничего хорошего.
– Я даже не понял, как это произошло.
– Мы думаем, толпа оттолкнула тебя к стойке со свечами, и от одной загорелся джемпер, а ткань легко воспламеняема. И вот что я тебе скажу – больше никаких служб. Будем слушать снаружи. Еще раз этого я не переживу, – серьезно заявила мать, приподняв указательный палец.
– Похоже, так и было. Я ничего не видел, – вздохнул я.
– Больно?
– Очень. Но уже не так сильно.
– Потому что тебе сделали укол. В основном у тебя ожоги второй степени, и только в одном месте на спине останется шрам. Вовремя потушили.
Мама помолчала и прибавила:
– Не могу поверить, что я все это говорю так спокойно.
– Все хорошо, мамуль, заживет, – выдавил улыбку я. – Когда меня отпустят?
– Думаю, мы сможем забрать тебя завтра утром. Полежи здесь, мало ли боли вернутся. Да и спину нужно обрабатывать. А еще у тебя температура, чувствуешь?
– Ага, как будто голову в кипяток окунул.
– Тебе дать отдохнуть или впустить Агату?
Я подскочил, но мама за голову опустила меня вниз, прижав щекой к кушетке.
– Все с тобой ясно. Сейчас позову, – улыбнулась мама.
Агата уже без платка, растрепанная, вошла в палату. Щеки ее были красные, как от свеклы, но румянец делал ее еще красивее. Панически оглядев палату, Агата натянула улыбку.
– Привет, – тихонько сказала она, махнув рукой. – Я ненадолго, дедушка вот-вот вернется от друга. Хотела удостовериться, что с тобой все хорошо.
– Подойди сюда.
Агата села рядом.
– Дай руку.
Она послушно протянула ладонь, я крепко сжал ее и коснулся губами тыльной стороны. Волоски, вставшие дыбом на ее руках, не ускользнули от моего взгляда. Агата выглядела до того разбитой, что мне захотелось прижать ее к себе, увести отсюда и вернуть присущий ей бодрый, радостный настрой. Но любое движение отзывалось в спине жуткой болью.
– Вот теперь все хорошо, – прошептал я, прижав ее руку к своей щеке.
– Господи, да ты весь горишь! – охнула она и дотронулась до лба. – Я кого-нибудь вызову, ладно?
– Уже убегаешь?
– Скоро выйдешь, не переживай. Вот тебе мотивация для восстановления, – попыталась улыбнуться она. – Поправляйся скорее.
Она едва коснулась губами моего лба, и в этот момент мне показалось, что температура моего тела превысила сорок один градус.
7 августа, правая сторона деревни
Пришлось задержаться в больнице, жар не спадал. Но сегодня я, наконец, вернулся. Спина чесалась невыносимо, но чесать было нельзя – волдырям нужно было лопнуть самостоятельно. Отдельное мучение – носить футболки и рубашки. Пришлось взять у дедушки гигантскую одежду, чтобы не прилегала к коже. Спина у меня теперь была уродская, и оставалось только уповать на то, что кожа заживет.
Я терпеть не мог внимание к себе, особенно в таком количестве, которым меня окружили после возвращения. Бабушки соревновались в том, чьи пирожки, сделанные специально для меня, окажутся вкуснее. Дед не дергал меня с работой на заводе. Мамины друзья надарили подарков больше, чем на день рождения. Я жаждал одного – встречи с Агатой.
Вечером я собрался навестить ее, пошел в комнату, чтобы привести себя в порядок, но постучала мама.
– Входи!
– Зай, – обратилась она и присела на кровать, – мы пораньше уедем в Москву.
– Что?! Почему? – я плюхнулся в кресло.
– Скажу честно – мы бросили много дел в Москве, сам понимаешь почему. У меня работа появилась, да и вам к школе подготовиться нужно. Скорее всего, поедем двадцатого.
– Я ведь могу остаться с бабушками.
– Дань, я понимаю, мне тоже всегда тяжело было уезжать отсюда, но так нужно. Бабушка, кстати, тоже собирается вернуться, она не все вещи перевезла. Не будешь же ты переезжать сюда и жить с дедушкой?
– Да, я понимаю, – невпопад ответил я. – Просто… хотелось бы остаться до конца лета.
Мама поцеловала меня в щеку и заглянула в глаза.
– Это ваше первое лето с Агатой, представляю, что творится у тебя в душе, поверь, – хитрая улыбка превратила маму в девчонку-подростка. – Но вам сейчас по пятнадцать лет. Ты знаешь, я никогда не стояла у тебя на пути и не принуждала к чему-либо, но позволь мне дать совет: подрасти. В пятнадцать мир видится иначе. Ни в коем случае не хочу сказать, что ты глуп или мал, просто недостаточно опытен и чуть более остро все чувствуешь. Ну, знаешь, подростки – как вампиры. Лет до двадцати все чувства и эмоции обострены, как у вампиров слух и обоняние.