– Ты хотела сказать, терпит до сих пор? – я засмеялся, но, поймав ее уничтожающий взгляд, сглотнул и замолчал.
– Так к чему это все, дружок мой?
– Нормально ли это – влюбиться в пятнадцать? Или правильнее думать об отношениях после лет девятнадцати? Сейчас вроде как немодно обрекать себя на брак и прочее раньше тридцати.
Милена полностью развернулась ко мне, испытующе посмотрела и выдала:
– А тебе не насрать?
Я аж покраснел.
– На что именно?
– Что там модно, а что нет? Какая на хрен разница, как живут другие или какие стереотипы теперь в топе?
– Но вы ведь тоже первого ребенка завели, получается, в тридцать с…
– Озвучишь мой возраст, и не посмотрю, что ты сын моей лучшей подруги… – зловеще произнесла она.
Да, Милена всегда была резкой в общении, но преданнее нее я человека не знал, разве что мои крестные – Вова и Аня.
– Дружок мой, Гайка родила тебя в девятнадцать лет. Думаешь, ее не осуждали? Еще как! С пузом на втором или третьем курсе, уже не помню! Но ей было плевать, потому что она хотела, чтобы ты появился, и любит тебя какой-то сумасшедшей любовью, ну, это ты и сам заметил.
– Она просто добрая, ничего в этом сумасшедшего нет, – встал на защиту мамы я.
– Ладно, мне вас не понять. Не это главное. Главное вот что – когда ты принимаешь решение в своей жизни, никогда не думай о том, что модно в обществе. Люди забудут тебя через пять секунд общения и вернутся к своим жизням, которые так же полны ошибок, как и любые другие. Если люди осуждают тебя, помни, скорее всего, они осуждают самих себя! За то, что не решились когда-то на какой-то поступок. За то, что ты рискнул и выбрал себя, а они озлоблены тем, что принесли себя в жертву. Ты меня понял, малыш? Ошибайся, влюбляйся, расставайся, сходись, но только без всяких там мыслей о том, что модно, а что нет!
И вот еще. Есть разница между тем, чтобы поступить так, как хочет твое сердце, или поступить наперекор морали. Ты умный мальчик, ответственный и понимаешь, что если речь пойдет о выборе, от которого кто-то может пострадать (например, если ты решишь обворовать кого-то или поколотить или девушке навредишь), то тут уже подключимся мы и хорошенько надерем тебе задницу.
Надеюсь, ты правильно истолкуешь мою мысль. Но ты должен понимать, что в пятнадцать лет все видится иначе. Дай себе чуть-чуть подрасти.
– Вы с мамой мыслите одинаково, – кивнул я, размышляя над ее словами.
– Если бы, дружок мой, если бы мы мыслили одинаково… – ухмыльнулась Милена.
Вчера мама с Вовой вернулись из Курска. Мама передала мне конверт и три рамки для фотографий из белого дерева.
– Сам решишь, что с этим делать, – сказала она.
Я открыл конверт и увидел несколько фотографий с того дня, когда Агата познакомилась с моей семьей. Мама исподтишка сфотографировала нас в бассейне, еще было две фотографии в беседке. Я решил вставить одну из них, на которой обнимаю Агату, в рамку. Да и фото в бассейне тоже захотелось оставить Агате на память. Третью рамку я оставил себе, чтобы и у меня осталась память об Агате. Мама всегда говорила, что нет лучшего подарка, чем фотография, потому что только фотографии способны заморозить время и напомнить о пережитых эмоциях и людях.
Сегодня мы с Агатой договорились встретиться вечером на луговых качелях. Я не мог найти себе места и пребывал в своих мыслях, не воспринимая разговоры и просьбы, действовал как робот, постоянно поглядывая на часы. Когда, наконец, приблизилось время встречи, я собрал рюкзак и отправился к качелям.
Подойдя к кустам, которые скрывали луг, я увидел Агату. На ней было то самое зеленое платье, в котором я увидел ее впервые. Солнце лупило ей в глаза, а ветер трепал густые длинные волосы, пока она раскачивалась на качелях.
– Можно с тобой? – спросил я, горестно улыбаясь.
Агата, заметив меня, замедлила ход качелей и подвинулась.
– Конечно, садись.
Я снял рюкзак, сел рядом и достал две рамки.
– Вот, на память.
Агата взяла фотографии, пальцы ее заметно дрожали. Она быстро протерла щеки и улыбнулась, вперив влажный взгляд в мое лицо.
– Даже не знаю, смогу ли я видеть их, – губы ее затряслись, и слезы полились беглыми струями.
Лучше бы я снова пережил воспламенение джемпера, чем смотрел на ее слезы. Я прижал ее к себе так крепко, как только смог, поцеловал макушку, затылок, вытер слезы и поцеловал соленые щеки.
– Извини, – сказала она, – очень красивые фотографии. Спасибо большое.
– Тебе не за что извиняться. Я принес еще кое-что.
Вытащил телефон из рюкзака, подключил наушники и протянул один Агате.
– Я не умею красиво говорить, но хочу, чтобы ты услышала одну песню.
Я включил «Whispers in the Dark».
– У тебя хорошо с английским?
– Да.
– Я хочу, чтобы здесь, в деревне, если подумаешь, что я забыл о тебе, ты слушала припев и помнила обо мне, знала, что все именно так, как в этой песне.
Солист пел:
Нет, ты больше не будешь одна!
Когда наступит ночь, я зажгу звезды в небесах.
Только услышь мой шепот во тьме…
Нет, ты больше не будешь одна!
Когда наступает ночь, ты же знаешь,
что я всегда рядом.
Только услышь мой шепот во тьме,
Шепот во тьме.
После песни Агата вернула мне наушник.
– Я запомню это, Дань. Но я привыкла к тому, что люди уходят из жизни и не возвращаются. Я хочу, чтобы ты знал, что я ничего от тебя не требую и не беру с тебя обещаний.
– Возможно, следующим летом я приеду в деревню, но мы можем переписываться. Оставь мне свой номер.
Агата вбила цифры в мой телефон.
– Отлично.
– Дань, – Агата больше не плакала и стала прежней: серьезной и непробиваемой. – Жизнь только начинается, да?
– Да, – кивнул я, понимая, что она имеет в виду, – но я навсегда запомню это лето, Агат. Ты важна для меня, и мне нелегко расставаться.
– Мне тоже. – Агата обняла меня за шею и устроилась на плече, ее размеренное дыхание щекотало ключицы.
– Обещаешь, что будешь писать мне? – спросил я.
– Обещаю, – неуверенно произнесла она.
Я коснулся ее подбородка и приподнял голову, чтобы посмотреть в ее глаза. Холодные, как озеро, покрытое льдом. Перевел взгляд на приоткрытые губы. Не удержался. Потянулся к ней и поцеловал, прикусив нижнюю губу. Руками обхватил голову и углубил поцелуй, забывая обо всем на свете, представляя, что Агата – моя и что никакой разлуки не предвидится. Она обмякла в моих руках, но на поцелуй ответила.
Я встал, и она встала за мной, но споткнулась, повалив меня, и мы рухнули на незабудки. Я зашипел от боли в спине, Агата рассыпалась в извинениях, но я прервал ее очередным поцелуем.
– Дань, – тяжело дышала она в мои губы.
– Да?
– Если будешь целовать меня так, я не выдержу… остановись… – попросила она шепотом, целуя в лоб, висок и ухо.
Я лег на бок, и Агата свалилась рядом со мной. Небо было безоблачным, ослепительно голубым, но солнце загораживал дуб, и мы могли смотреть друг на друга, не щурясь. На высокий цикорий около нас приземлилась радужница. Ее черные крылья с белыми пятнами и красивым синим переливом подрагивали. Мы затаили дыхание, боясь вспугнуть ее.
Благодаря Агате я научился подмечать столь исключительную красоту природы. Мама всегда старалась обратить мое внимание на мелочи, которые стали обыденностью, но это ведь мама, и с возрастом я перестал понимать, что может быть прекрасного в обычном дереве, однотипных растениях, в небе, изо дня в день висящем над головой.
Но сейчас, глядя на Агату, ее раскинувшиеся по незабудкам волосы, ее улыбку при взгляде на бабочку на фоне голубовато-сиреневого цветка цикория, я понял – вот красота, которую невозможно назвать обыденной. Этот момент запечалится в сердце навсегда, и я буду вспоминать его всю жизнь.
Часть 2
О, твое сердце слепо,
А твоя душа слишком холодна,
Холодна, как зима,
Холодна, как зима,
Твоя душа слишком холодна.
Глава 1Агата
4 года спустя, Москва
Три с половиной года как в тумане.
Когда Даня уехал, я думала, все, мое юное сердце разорвется от очередной потери. Но буквально через неделю мы с дедушкой поехали на обследование, и врачи выявили у него прогрессирующий цирроз печени (притом что дед пил исключительно редко). С того дня Даня практически выветрился из моей головы, как паппусы одуванчика, и его место занял дед. Я посадила дедушку на диету, но уже через полгода кожа его стала желтоватой, как и белки глаз. День превратился в неделю, а неделя – в вечность. Я не помнила, как менялась погода, пропустила месяц школьных занятий. Дедушка настоял, чтобы я занималась дома, и я пыталась подтянуть знания, хотя и так преуспевала и готова была уже в десятом классе сдавать ЕГЭ.
На следующее лето Даня вернулся. Он приехал на три недели после сдачи всех вступительных экзаменов, в конце июля, вместе с матерью, Сашкой и друзьями семьи. Я должна была радоваться. Должна была бежать ему навстречу через поле, как бывает в фильмах после долгой разлуки влюбленных, но я испугалась. Настя дергала меня каждый раз, когда Даня находил ее в социальных сетях и пытался выяснить, все ли у меня в порядке и почему я не отвечаю на сообщения.
Во-первых, через два месяца после отъезда Дани, – тогда мы еще вели активную переписку, – во время вылазки на рыбалку в компании Виталика и Димы мой телефон утонул. То ли я забыла, что он лежал у меня на коленях, то ли выпал из кармана. В общем, симке пришел конец, как и аппарату, а все деньги уходили на дедушкины лекарства и продукты. Не до телефона было первое время.
В те три недели мы виделись, даже поцеловались несколько раз, но уже не верили в силу отношений на расстоянии. Ведь если ты заводишь подобные отношения, то должен быть уверен – однажды вы воссоединитесь. В один прекрасный день вы съедетесь, будете жить вместе, позабыв о разделявших километрах. А я больше не верила.