У даро-Исаэт было много ониксовых «глаз». Но с тех пор, как мастер-сандамук, долгие годы верой и правдой служивший Фиранду, исчез, Катарина перестала доверять шарам свои секреты. Старика могли похитить и пытками или уговорами заставить рассказать, как он настраивал «глаза» даро-Исаэт. Если так в самом деле случилось, то Катарина скорее бы дала отрубить себе руку, чем хоть слово сказала бы в черный маслянистый шар, всегда холодный, будто вечные северные льды.
Так или иначе, но до тех пор, пока судьба исчезнувшего мастера-сандамука оставалась неизвестна, Катарина решила не рисковать. Когда письмо было подготовлено, она передала туб Безликому, вложила в ладонь мальчишки рунный ключ-камень и, пожелав благословения Равновесия, отправила в Иштар.
Когда Катарина закончила заниматься цветами, ее потревожила сенешаль Замка-на-Пике. Звук от деревянных подошв ее обуви был резким и хлестким, как и сама женщина. Леди даро-Исаэт не могла точно припомнить, который год минул этой раздобревшей, но по-прежнему бойкой бабе.
– Госпожа…
– Вернулся Безликий? Он не один? – не дала закончить Катарина, вытерла ладони тряпицей и отослала прочь рабынь. Проводив взглядом безмолвных темнокожих бритых наголо эфратиек (Катарина считала, что всякая растительность на теле рабов служит рассадником паразитов и кожных высыпаний), она вопросительно посмотрела на сенешаля.
– Да, госпожа, – торопливо подтвердила женщина. – Он просил передать, что привез дасирийский подарок.
Катарина просияла. Даже быстрее, чем она думала. Впрочем, Безликий как-то сказал, что дарит ей свою голову, и если настанет черный день и он не сможет исполнить волю госпожи, то не станет прятаться от наказания. Леди даро-Исаэт льстила щенячья покорность конопатого мальчишки, но она не разрешала себе забыться: как бы там ни было, а Безликий навсегда останется волком, посаженным на хозяйскую цепь. Он научился есть с руки и вилять хвостом, но никогда не перестанет искать случая перегрызть и ошейник, и глотку хозяина.
– Желает ли госпожа, чтоб подготовили гостевую комнату? – Сенешаль чуть приподняла густую бровь, девственно не знавшую щипцов. Одетая во все серое, женщина напоминала сову – крючковатый нос, обманчиво неповоротливое тело на коротких ногах. Единственным ярким пятном на ней была сенешальская атласная лента – зеленая, с тремя белыми чайками фамильного герба даро-Исаэт.
– Нет, гость не задержится.
– Я подготовлю Трофейный зал для трапезы, госпожа.
– Не стоит. Приведи гостя сюда, а Безликому передай, что я велю ему присоединиться к нам. И пусть подадут теплого вина с гвоздикой – что-то мне нездоровится.
Леди даро-Исаэт чихнула и подтерла нос. Проклятый Баттар-Хор. Все же братец Фиранд прав был, когда говорил о соплях, только Ракел не имел к ним никакого отношения.
Сенешаль уже стояла в дверях, намереваясь покинуть сад, но Катарина задержала ее громким окриком. Женщина смиренно повернулась, сложила ладони поверх ленты и бесцветными глазами уставилась на хозяйку.
– Как наш алессийский соловей? – Катарина тронула пальцами крохотные синие бутоны незабудок, улыбаясь цветам так, как редко улыбалась людям.
– Счастлив, госпожа.
– Проследи, чтоб его не перепоили хасисом, а то, чего доброго, тронется умом.
И снова кивок, покорный, учтивый – сенешальская лента чуть не достала пола. Катарина отпустила ее небрежным взмахом руки.
Ожидая дасирийского гостя, она присела на скамейку под сенью буйных виноградных лоз. Молодые гроздья раздулись от сока, и их клинья тянулись вниз, напрашиваясь в ладонь. Леди Ластрик задумчиво сорвала пару крупных ягод, но так и не положила их в рот. Здесь, в Тареме, виноград рос чуть ли не на голом камне, лозы жадно ползли к ласковому солнцу, цепляясь тонкими пальцами за все, что находилось поблизости. Синий – мелкий кислый виноград, годный лишь на брагу для рабов; зеленый – крупный, его добавляют в соленья для утонченной кислоты, а из листьев делают салаты; янтарный – с горчинкой; черный – терпкий. И много иных, всех не счесть. То, что здесь шло на корм рабам и скоту, в северных землях считалось дорогим лакомством.
Катарина отбросила ягоды в сторону, подыскала подходящую пышную гроздь и аккуратно ее срезала.
Когда в дверях, окруженный стражей, появился бывший дасирийский советник Саа-Рош, Катарина встретила его кивком и виноградной гроздью. При этом она старалась не смотреть на потное, воспаленное прыщами лицо гостя. Его вид был ей попросту неприятен. Саа-Рош тут же откусил ягоду прямо с грозди, сок брызнул на пухлую, будто свежая булка, ладонь, побежал в рукав. Дасирийцу даже в голову не пришло попросить воды, чтоб сполоснуть с ладоней дорожную пыль. Катарина мысленно пожелала себе терпения, задумалась о благе Тарема, подняла на гостя взгляд и улыбнулась.
– Катарина, ты всегда знала толк в угощениях, – крякнул волнистый от жировых складок бывший советник, встал на одно колено, чтоб поцеловать край ее платья. Даже этих небольших телодвижений хватило, чтобы лицо толстяка сделалось пунцовым. Завязки на его дорожном камзоле едва не рвались, ткань впилась в тело, будто веревки в свиную сардельку. Саа-Рош поднялся.
– А ты, Саа-Рош, всегда знал, как хорошо послужить Тарему. – Катарина постаралась вложить в голос все дружелюбие, на какое способна.
Она дала знак страже, и воины, вооруженные двузубыми пиками, удалились. В тот момент, когда выходил последний, в дверях появился Безликий. Одетый во все серое, он беззвучной кошкой подошел ближе, остановился за спиной толстяка. В его руке мелькнуло белое лезвие кинжала, чуть изогнутое, на манер тех, которые держали при себе тахирские пираты. Неуловимое движение – и витой кожаный шнурок, на котором Саа-Рош, известный своими суеверными страхами, носил золотой итахайский червонец, освященный в храме Порядка, упал к ногам толстяка.
Дасириец шарахнулся в сторону, сделал несколько заплетающихся шагов, стремясь оказаться на безопасном расстоянии. Губы Безликого дернулись от гадливости: в отличие от госпожи, конопатый мог позволить себе роскошь быть откровенным. Он нашел взгляд Катарины и с ее молчаливого одобрения устроился возле мраморной чаши с журчащим фонтаном.
Саа-Рош заволновался, забыл про виноград и подозрительно уставился на женщину.
– Зачем же в таком случае ты спускаешь на желанного гостя своего цепного пса? – проскулил он, даже не помышляя сохранить лицо.
– Только для безопасности нашего разговора.
В Замке-на-Пике Катарина не боялась ничего. Они с Фирандом, не страшась быть подслушанными, заключали сделки с представителями купеческих гильдий, покупали в обход многих лиц новые куски земель близ таремских колоний, вели двойные, а подчас и тройные игры. И все же сегодня Катарина предпочла не искушать судьбу. Гость не выглядел опасным, но вполне мог припрятать в своих складках какую-нибудь неприятность.
Ее слова не убедили дасирийца – лицо толстяка, круглое и гладкое, будто репа, пошло пятнами. Катарина укоризненно посмотрела на Безликого – мальчишка с отсутствующим видом пялился на цветы. Саа-Рош поднял червонец, вытер его рукавом и сунул за пазуху.
– Я не стану разговаривать, когда мне, того и гляди, перережут глотку, – расхорохорился толстяк.
– Прошу тебя, Саа-Рош, с каких пор тебе вдруг стало опасно под крышей моего дома? – Леди даро-Исаэт позволила себе иронию. Визгливый голосок бывшего советника раздражал ее, и, не будь он нужной фигурой в партии, которую Катарина собиралась разыграть, Безликий давно получил бы разрешение «поиграть» с гостем в свое удовольствие.
– С тех, госпожа, как в стенах этого наипрекраснейшего замка появился этот…
– Я бы хотела говорить с тобой, – она резко оборвала толстяка, памятуя, что его стенания могут продолжаться нескончаемо долго. – О деле, которое принесет пользу Дасирийской империи и лично тебе, если будешь в точности следовать моим указаниям.
Саа-Рош прищурился, отчего глаза его утонули под тяжелыми веками.
– Откуда такая забота, госпожа?
– В память о старой дружбе, – соврала она. – Надеюсь, со времени моего последнего визита в Иштар ничего не изменилось?
Их прервали рабы. Один принес поднос с засахаренными фруктами и зефиром, второй – приземистые чаши без ножек, над которым витала дымка. Катарина предложила гостю угощение. Сама же, взяв одну из чаш, пригубила горячее вино, терпкое и острое от специй.
– Через двадцать дней Шиалистан и соплячка встанут под свод храма Всех богов, – пожал плечами Саа-Рош. – И пусть Трое будут милостивы к Дасирии, ибо все мы обречены.
Катарина не спешила с ответом. Она наслаждалась вином. Благо бывший советник заткнулся, накинувшись на сладости и хмель, и умолк. Безликий тем временем по-кошачьи свернулся под мраморной чашей, подложил под щеку ладони и будто бы дремал.
«Обманчивое ощущение», – подумала Катарина, нисколько не сомневаясь, что мальчишка нарочно прикидывается спящим, чтобы усыпить бдительность толстяка.
– Советник, – Катарина нарочно звала его так, зная о его непомерно и необоснованно раздутом тщеславии, – помнишь ли мою страсть к секретам и загадкам?
Толстяк хотел ответить, но из набитого едой рта раздались лишь невнятные звуки, да на одежду посыпались куски зефира и фиников.
– Так вот, мне в руки совершенно случайно попала тайна. Если будешь благоразумен – я поделюсь ею. Воспользуешься верно – вернешь должность и спасешь Дасирию от рхельского шакала.
«А не будешь – так заставлю или найду кого посговорчивее», – про себя добавила леди даро-Исаэт, улыбаясь собственному отражению в чаше с вином.
Саа-Рош проглотил пищу и жадно, большими глотками, влил в себя вино, после чего облизал губы неповоротливым языком.
– С каких пор Тарем стал подавать милостыню? – поинтересовался он и отчего-то гаденько хихикнул.
– Это услуга, которая, не скрою, послужит и на благо Тарема тоже. Братские отношения дорогого стоят. – Леди даро-Исаэт сделала неопределенный жест рукой.
Дасириец прищелкнул языком и погрозил Катарине толстым, как сосиска, пальцем, а после снова принялся набивать брюхо. Его поведение очень не понравилось хозяйке Замка-на-Пике.