– Никогда, – Тора строго посмотрела не племянницу, как будто хотела навеки впечатать взгляд ей в лоб, – не забывай, кто ты. Даже если весь мир будет говорить, что ты вода от растаявшей пригоршни снега, не забывай, от чьей крови ты родилась.
«Неужели больше не будет испытаний?» – гадала Хани, когда фергайры умолкли. Вереницей они покинули зал. Хани, не видя пути, пошла следом.
Миновав сплетения коридоров и дверей, они попали в книжную комнату – пожалуй, единственное место во всей башне, не считая кухни, где было тепло. Стены прятались за массивными полками, такими высокими, что, чтобы добраться до верхних стеллажей, требовалась лестница. Центром комнаты служил длинный стол, заваленный книгами и пергаментами. Хани заметила рецепты зелий, которые кропотливо переносились в толстые, потрепанные временем тома.
Ее усадили за стол и обработали кровоточащие ладони мазями и бальзамами, а потом обернули тканевыми лентами, отчего руки будто тоже нарядились в… перчатки. Боль утихла, пальцы вновь обрели способность сгибаться, хотя Хани чувствовала, что еще не скоро к ним вернется прежняя гибкость.
– Теперь ты можешь задать свои вопросы, – разрешила Ванда. Она села как обычно во главе стола и, пока устраивалась в кресле, громко сопела и кряхтела. – Только быстро, у нас есть дела важнее.
– Почему? – Хани требовательно посмотрела на нее. – Зачем я стала… Белой сьерой?
Стоило словам сорваться с языка – и вся абсурдность случившегося рухнула на нее с высоты невеселой реальности. Что она натворила? В истории Кельхейма не было такого, чтобы Ледяной венец носили двое одновременно.
– Потому что мы так решили. Потому что я так решила. – Второе прозвучало правдоподобнее.
– Я молодая и неопытная. Я приехала в Белый шпиль не для того, чтобы забирать чужой трон, а лишь в поисках поддержки и доброго совета от самых мудрых женщин во всех Северных землях.
– Если ты в самом деле так думаешь, то никогда еще я так сильно ни к ком не ошибалась.
Хани открыла рот, чтобы сказать, что действительно говорит правду от сердца – и поняла, что, сказав это, просто-напросто солжет. Она никогда и не помышляла о власти, никогда не думала о том, чтобы занять приличествующее ее крови положение. Она думала лишь о том, чтобы выжить и сохранить ото всех свой секрет. Но когда ее хлестали по ладоням, с каждым ударом вколачивая новое предназначение, она ведь могла отказаться. Встать – и уйти. Никто бы, Хани в этом не сомневалась, не стал бы ее удерживать. Фергайры проверяли вовсе не ее дух. Они хотели увидеть, готова ли она стать новой сьерой Северных земель.
– Молчишь? – вклинилась в разговор грузная Ботта. Ее маленькие глазки заплыли широкими морщинами, ногти на руках были обкусаны до кровавой корки. – Значит, не так уж безнадежна. Ты будешь нам полезна.
– Чем?
Ботта отнеслась к ее непониманию со снисходительной усмешкой.
– Я велела им прислушаться к моим словам, – отозвалась Ванда и зашлась кашлем. Ниара неодобрительно нахмурилась и поинтересовалась, когда она в последний раз принимала настойку. Ванда отмахнулась от нее, не дав ответа. – Ты будешь нашей Белой сьерой, – продолжала, как только кашель отступил. – Будешь советоваться с нами обо всем. Так было всегда. И во времена твоего славного предка тоже. Раз Скальду было угодно привести тебя живой, то и планы у него на тебя далекоидущие.
– Я… не смогла защитить тех, кто мне дорог… не смогла даже…
Зачем сказала? Какое им дело до ее семьи? Могла ли защитить? Нет, разумеется, нет – разве что разделить участь, но легче от этого не становилось.
– Ты осталась жива, – оборвала ее Ванда. – Скальд мог похоронить тебя в снегах, скормить шарашам, извести болезнями, но ты цела.
– Да, – согласилась Хани после короткой заминки. – И что я должна делать? – Хани пошевелила пальцами, поморщилась от боли.
– Торхейм будет отстаивать свое право на Ледяную корону поединком, – раздраженно прокаркала Ванда. – Завтра, думается мне. Он боится тебя до смерти, потому что чем больше ты пробудешь в Бероле, мозоля взгляд горожанам, тем больше шансов, что кельхи захотят новую сьеру. Ты ладная, не кривая рожей. Тебе бы член между ног – ценнее бы была.
После этих слова Хани невольно зарделась.
– Если Скальд за тебя вступится – быть тебе завтра Правительницей Кельхейма. А нет… – Старуха пошамкала губами. – Ты послужишь Северу – так или иначе. Благодари богов, что жива. И хватит разговоров. Тебе нужно поесть и привести себя в порядок – завтра народ должен увидеть свою Белую сьеру, а не отощавшую затравленную недоросль.
Ниара подхватила старуху под руки и, как ни пыталась сопротивляться Ванда, увела ее прочь. Оставшись одна, Хани почувствовала себя совсем как в том ледяном бассейне – одинокой и слабой, не способной сопротивляться. Будь ее воля – стала бы мышью, шмыгнула в тень, хоть бы и под самый сырой камень, лишь бы дальше от суровых взглядов. На лицах фергайр читалось презрение, злость, недоумение. Все, что угодно, кроме поддержки и приветливости к той, кого они же и короновали.
Все было не так.
Как будто она вдруг поняла, что в тех сказках, что рассказывала мать, добро пошло об руку со злом. И чудесная башня с Огненной звездой в пике стремительно кренилась, норовя обрушиться.
– Пойдем, – позвала фергайра Ида, тощая травница, от которой всегда пахло сушеным листом и полынью. – Ванда права – тебя нужно откормить. – И, словно предугадав вопрос, добавила: – С этих пор и до погребального костра ты – Белая сьера. Негоже быть побирушкой.
Дальше время потекло вязко, словно долгая переправа по затянутому туманом озеру. Хани, не задумываясь, съела все, что ей давали, проглатывая кусок за куском, почти не разжевывая. Нужно есть, так сказала Ванда, нужно пополнять силы, даже если нутро протестует и, того и гляди, вернет все обратно. Потом, пока меняли повязки на ладонях и наносили новые мази, Хани снова вымыли, досуха вытерли волосы и заплели причудливыми косами. Несколько новых амулетов появились в них: тонкая, точно игла, бело-золотая ракушка; костяная фигурка росомахи и десяток тяжелых серебряных колец. А еще три полумесяца черненого серебра всяких форм и размеров – знак того, что она третьей крови в роду. Горькая ирония: в Яркию она вернется (если вернется) уже как Белая сьера, и никто не посмеет обозвать ее беглянкой.
Воспоминание о деревне и ее жителях вызвало мелкую дрожь, а вслед за нею – образы, укрытые наваждением фергайр.
– Скажи, Тора, – отважилась Хани на вопрос, теребя тонкие звенья цепей, которыми пояс удерживался на ее талии, – гостит ли в Белом шпиле кто-нибудь?
Тора сопровождала Хани до самой комнаты. Она же помогала ей одеваться, но с того времени с ее губ не сорвалось ни звука. Впрочем, взгляд тетки не выражал ни ненависти, ни любви. Она глядела так, словно украшала лентами ель к сегодняшней Ночи талого снега.
– Гостят, – коротко ответила фергайра.
– Красивая госпожа? Должно быть, с южной страны. Темноволосая и статная, как королева?
Тора отрицательно качнула головой.
– Таких нет.
Они остановились. Фергайра подозрительно покосилась на девушку – и та сразу прикусила язык.
Значит, незнакомка и взаправду была только сном, убедила себя Хани. После того что приключилось в последние дни, могло причудиться и не такое. Долгие бессонные ночи, постоянный страх, следующий по пятам голодным волком, фергайры, что взбудоражили ее воспоминания, – такое не могло пройти даром.
«Просто сон», – мысленно сказала Хани и отчего-то не поверила сама себе.
Раш
Проснулся Раш со светлой головой, но ноющим телом. Вчерашняя схватка давала о себе знать. Вернее, даже не сама схватка – а взрыв Громельного камня, который случился после. Карманника здорово посекло каменным крошевом. Вчера, взвинченный и разгоряченный, он этого почти не заметил, но сегодня тело сторицей возвращало долг за собственную нерасторопность.
«Хорошо – глаза целы».
Раш потянулся, вслушиваясь в похрустывание суставов. С садистской ухмылкой прочувствовал каждую ноющую мышцу. Что ж – он действительно хорош в драке. Но не стоит забывать, что всегда найдется кто-то лучше и быстрее тебя.
И все же как хорошо снова выспаться в мягкой постели, а не мять бока на стылой земле.
Поднявшись, он забрал из-под подушки кинжал и направился к двери.
И замер.
Никаких сомнений – ночью в комнату кто-то заходил. Сигнальные метки, оставленные им перед сном, были порваны. Все до единой. И ведь дверь не скрипела – карманник был в этом уверен. Слишком долго он убегал, чтобы на уровне звериных инстинктов впитать в себя умение спать чутко, а вскакивая от опасности, тут же быть готовым сражаться. Но ночь минула спокойно.
Раш исподлобья окинул взглядом комнату. Теперь она не казалась ему столь уютной, как минуту назад. Нет, вряд ли ночной гость притаился где-то под кроватью, но легче от этого не становилось. Во всем Кельхейме карманник знал только одного человека, способного ходить настолько бесшумного. И с ним… с ней – он встретился вчера. Очень хотелось ошибиться – пусть бы к нему залез обыкновенный вор, пусть бы даже стащил волнистый кинжал. Только не та, кто вернулась из далекого прошлого.
Зачем она приходила?
Раш резко распахнул дверь, та протяжно и громко заскрипела. Ладно, если ответа на вопрос нет, то и нечего забивать им голову. А вот набить желудок будет совсем не лишним. Спустившись вниз, карманник обнаружил почти пустой зал. Даже дышалось куда легче, чем вчера.
«Не завтракают они тут, что ли? Или перепились вчера?»
Недолго думая, Раш прошел к пустующей стойке, дважды опустил на нее кулак. Из-за низкой кособокой двери послышались торопливые шаги, появился одноглазый хозяин. Выглядел он не очень… будто гость оторвал его от важного дела.
«С девками своими куражится, что ли?» – усмехнулся карманник.
– Мне поесть, почтенный.
– Сейчас все сделаем, господин, – поспешно ответил одноглазый и, прежде чем Раш успел еще что-то сказать, вновь скрылся за дверью.