– Значит, уже в столице? – Шиалистан прошелся к столу из орехового дерева, откинул крышку шкатулки и задумчиво поглядел на два кошелька с монетами. Выбрав тот, что меньше, кинул гонцу.
Сутулый подхватил кошель, будто голодная собака мясную кость, жадно вцепился узловатыми пальцами, перебирая монеты сквозь тонкую кожу.
– Я ехал впереди, но у самых городских ворот они меня нагнали. Я задержался, поглядел, куда направились. Остановились перекусить в «Железном вепре».
– Там остались?
– Я не стал дожидаться, господин. – Будто чувствуя, что кошель могут отнять в любой момент, сутулый сунул его за пазуху, отмахнулся от несуществующей мухи и заговорил снова: – Спешил к тебе, господин, чтоб скорее весть донести. Не знаю, как этот мальчишка разыскал его раньше.
– Ладно, иди. – Рхелец показал гонцу спину и дождался, пока за тем закроется дверь.
Оставшись один, вышел через арочный проем в своих покоях, преодолел коридор и оказался на балконе. Гранитная платформа выходила далеко вперед, окруженная коваными решетками, наглухо вставленными в каменный круг балкона. Фарилисса говаривала, что здесь у него персональная клетка. Шиалистан не разделял ее мнения. На его вкус, балкон походил на тюремные камеры Рхеля – холодно, студено от ветров с трех сторон света. Но, как ни странно, именно здесь Шиалистану думалось лучше всего, будто голова, подстегнутая гнетом камня и ветра, начинала работать вдвое быстрее.
Чуть больше десяти дней назад он получил весть из Рхеля, которая одним махом нарушила его планы. С одной стороны, в ней не было ровным счетом ничего нового – то, что Фарилисса родила свою крысенышку не от императора-полудурка, Шиалистан знал давно. И тогда это известие пришлось кстати: регентствующая королева, так лихо отлучившая рхельца от трона, на котором тот уже чуть ли не сидел, неприятно удивилась, когда Шиалистан заявился в ее покои. Он не любил тянуть время и играть, особенно в те моменты, когда счет шел на дни. Бывшему регенту хватило получаса, чтоб показать зарвавшейся бабенке, кому она перешла дорогу. Дасирийская шлюха заламывала руки, шипела, брызгала слюной, но Шиалистан стоял на своем – либо он тотчас пойдет в Храм всех богов и пред светлые лики святых изваяний раскроет ее обман, либо Фарилисса соглашается на их с Нинэвель скорый брак. При этом, сказал Шиалистан, он не станет отлучать ее от дел. Конечно, получив корону и императорское кольцо с печатью, он по праву станет императором, но отсылать от двора мать своей малолетней жены ему без надобности; рхелец посулил ей место в совете и пожизненное содержание. Шиалистан так или иначе не собирался упускать ее из виду, помня, что змею лучше крепче держать за шею, а не пускать обратно в траву и гадать – не вздумает ли гадина укусить снова. Но регентствующая императрица на радостях, что ее обман останется тайной, а она сохранит и голову и насиженное место при дворе, не разглядела подвоха в щедрости будущего зятя.
Уже на следующий день под громкий звон колокола над Храмом все богов Шиалистан объявил, что испросил согласия на брак с Нинэвель и, получив его, клянется перед богами быть верным мужем и справедливым правителем. А чтоб подтвердить свои благие намерения, объявил о празднестве для всего народа. Люди ликовали, мраморные изваяния Троих глядели с укором. Шиалистан никогда не был набожным, редко чтил богов молитвами и ходил с подношениями лишь по большим праздникам. Но здесь, в Дасирии, народ почитал веру больше всего, и рхельцу пришлось перенять традиции. «Хочешь править нами – стань одним из нас», – любил говорить его дед, чистокровный дасириец Леат из рода Димаар, отец невинно убитой красавицы Бренны, первой жены Тирпалиаса Сумасшедшего. Леат и весь его древний род с целой кучей родни так и не смогли простить ее смерти. Смерти бессмысленной и жестокой. Потому, стоило Шиалистану вернуться из Рхеля, где он воспитывался под присмотром дяди, весь род Дамаар тут же вступил с ним в сговор. Шиалистан знал, что такое кровная месть, и поэтому охотно принял распростертые объятия дасирийской родни. И даже почти простил им долгие годы отречения.
Но дед знал дасирийцев и оказался весьма полезен в своих наставлениях. А еще у него было золото, железные рудники, богатые укрепленные земли и укрепленный замок. Ко всему этому Шиалистан щедро добавил звание советника-казначея.
И вот, когда спорилась подготовка к брачному торжеству, прибыл гонец из Баттар-Хора. Шиалистан долго не мог простить дяде предательства. Как мог Ракел выдать секрет? Он же клялся, что никому, кроме него, Шиалистана, ни полсловом? Что заставило его предать? Чем прижала его сука даро-Исаэт?
Теперь, когда он уже почти достиг цели, Катарина взяла верх и здесь. Как ей только удается всюду совать свой нос, таремская гадюка?!
Шиалистан не был бы уверен, что бастарда притащил именно ее прихвостень, но мальчишка, как его описал гонец, походил на того серого недоросля, которого иногда видели при леди даро-Исаэт.
Спит она с ним, что ли, размышлял Шиалистан, разглядывая безоблачное небо над Иштаром.
А рхельцу хотелось ветра, бури и проливного дождя. Что за напасть, куда ни глянь – всюду по швам трещит. Шиалистан хотел было сорвать злость на рабыне, что беззвучно подошла сзади, будто безликая бесцветная тень, но сдержался. Женщина протянула кубок с терпким вином – Шиалистан так озадачился дурными известиями, что забыл, как просил подать ему хмельного.
– Погоди, – задержал он ее, когда рабыня так же тихо собралась покинуть покои господина. – Отнесешь письмо Кеджи.
Шиалистан вернулся в покои, отставил кубок. Рабыня пошла следом. Он чиркнул несколько строк на пергаменте, свернул его и терпеливо выплавил несколько капель сургуча. Оставив оттиск перстня, передал послание женщине. Та ловко спрятала его в широком рукаве, поклонилась и исчезла, не нарушив тишины.
Дожидаясь, пока явится Кеджи, Шиалистан велел позвать к себе двух. Они явились вскорости: престарелый сухой хронолог Гиршет с распухшим старым томом в руках и Живии – единственная женщина среди приближенных регента.
Живии Орис-Фарован было около двадцати пяти лет, десяток из которых женщина провела с мечом в руке. Судьба ее была незавидна: некогда славный род воинов оборонял границы Рхеля, верой и клинком служил своему государству и всегда сдерживал натиски дасирийцев. Говорили, будто Орис-Фарованы хвалились, что кровь их идет от Перворожденных шаймерцев. Так ли это – никто не знал наверняка. Живии не любила говорить о своих предках с тех самых пор, как очередная война с Дасирийской империей разом лишила ее и дома, и семьи.
Никто не выстоял в том сражении, пали отец и братья. Даже мать и младшую сестру нашли изрубленными. Живии тогда вошла в самую пору юности, и ее «пощадили»: бросили животом на родительское ложе, привязали по рукам и ногам к резным столбикам балдахина, и всякий, кто хотел, мог огулять молодую дворянку. Девушку спасли подоспевшие рхельские войска.
Восемь месяцев, пока росло ее чрево, она молчала. Не проронила ни звука, даже когда разродилась двумя близнецами. Живии заговорила, только когда собственноручно свернула шеи обоим, еще до того как жрецы обрезали пуповины. Кричала, стонала и убивала. По законам Рхеля, за детоубийство грозил костер, но последнюю из Орис-Фарован пощадили.
С тех пор Живии всегда коротко стригла волосы, носила доспех, заслужила славу даже среди воинов-мужчин и сражалась так, будто каждый раз шла на верную смерть. Воины говорили, что она ищет погибель в бою, но богам угодно мучить ее жизнью: ни меч не берет, ни стрела.
Именно Ракел настоял, чтобы племянник взял Живии ко двору. Женщина противилась, плевалась, грозила пускать кишки каждому дасирийцу до тех пор, пока сможет держать клинок. Для Шиалистана так и осталось загадкой, каким посулами и словами дядя уговорил воительницу умерить пыл, но Живии отправилась в Иштар и больше не роптала. При дворе ее побаивались – женщины называли Черной девой, а мужчины молчаливо пускали вслед рхельке ненавидящие взгляды и пожелания поскорее издохнуть.
Но, несмотря на погубленную женственность и неразвитую грудь, Живии оставалась молодой женщиной – высокой, подтянутой, с ясным взглядом карих глаз и благородным профилем. И сейчас, когда она переступила порог покоев своего господина следом за стариком, Шиалистан невольно залюбовался ею. Начищенный нагрудник блестел, точно новая монета, кольчужная юбка ладно обнимала бедра и ноги до самых колен. Женщина единственная из окружения Шиалистана не переняла его моду и не сменила своего черного одеяния на белые одежды. Накидка из тяжелой черной же ткани держалась на плечах застежками-галками. Каштановые волосы были слишком короткими, но даже их кончики завивались в память о былых кудрях.
Старик с прищуром посмотрел на регента, кое-как поклонился. Шиалистан не стал его останавливать, церемонясь из-за старческой немощи. Гиршет был прыток, где нужно, а где не нужно, стонал так, будто сами харсты тянул его за руку в мертвую обитель.
«Никогда не давай своим подданным права думать, что они могут не отбивать поклоны и пренебрегать почестями, – наставлял дед, – а то они начнут забывать, как оно – гнуть спину перед своим господином».
Живии поклонилась следом, дождалась, пока Шиалистан предложит им сесть, и помогла старику советнику устроиться на широком стуле у стола. Тот рассыпался благодарностями, а от Шиалистана не укрылось, как загорался взгляд женщины, когда старик величал ее «деточкой».
– Я прихватил книгу, господин, как ты и велел, – сказал Гиршет и бухнул о столешницу тяжелым фолиантом, который принес с собой. – Если тебе будет угодно, могу я полюбопытствовать, какая в ней нужда?
Шиалистан сложил пальцы клином, подпер ими подбородок, разглядывая засаленные и потертые страницы. Черная кожа переплетала обложку, янтарь и золотые лозы украшали верх. Регент знал, что внутри, знал, о чем рассказывают старинные рукописные страницы, тщательно выписанные несколькими придворными хронологами. Их рука запечатлела историю императорского рода с тех самых пор, как на трон сел Герам Великий.