еловеком, с которым я часа полтора общался на тему веры, греха, спасения и покаяния. На следующий день, когда после работы мы с ним шли на остановку, он сказал – Юра, у меня вчера было ощущение, что я разговариваю с магнитофоном.
Для меня эта фраза оказалась роковой, и стала толчком. Она вертелась в моём мозгу, она долбила мой мозг, и растолкала критическое мышление и аналитическая функция заработала. И месяца через полтора я отчётливо осознал, что больше туда – в дом молитвы – не пойду.
3
Знаки
Я пытался подобрать другое слово, но на ум приходит только – маркеры. Пусть будут знаки. В жизни каждого, абсолютно каждого человека есть знаки, на которые человек, до поры до времени, внимания не обращает. Но после того, как некое событие совершилось, вдруг вспоминаешь и обращаешь внимание на то, что раньше не воспринималось как нечто необычное или загадочное. Один из первых знаков мне выдал знакомый, когда поговорив о чём-то с моим другом, уже выходил из комнаты (это было в общаге), и уже порог переступил, и в это время я что-то ляпнул, видимо позубоскалил. Я не могу вспомнить, к сожалению, что я тогда ляпнул. А эффект был. Вовка остановился, повернулся и взглянув на меня … в его взгляде было и снисхождение, и любопытство, и сожаление и ещё что-то, выдал – Юра, ты своей смертью не помрёшь.
Я рассказал жене об этом года четыре назад. И через какое-то время она говорит мне – Ты точно своей смертью не умрёшь. Ты хоть немножко следи за своим языком.
Первый мой канал на Дзен, заблокировали. На втором канале ограничение за нарушение правил, мои статьи показывают только подписчикам. На Кью у меня было три канала и заблокировали в итоге все три. Канал в Твиттере заблокирован. Такое ощущение, что кто-то пытается оградить меня от неизбежного.
Когда искал работу в девяностых, мне позвонили из пенсионного (районного) и сказали, что СНИЛС у меня неправильно оформлен. До пенсии оставалось чуть ли не 20 лет, и я отмахнулся, и не поехал менять. Мне позвонили ещё раз и я поехал, и переоформил. И когда ехал домой, осознал, что до пенсии я уж точно доживу. На пенсию я вышел в 2015 г.
Я донор. За тридцать лет сдал 30 литров крови. Удостоверение почётного донора я получил ещё в СССР. Когда СССР развалили, на транспорте ввели льготу для доноров (почётных) -бесплатный проезд по удостоверению. Я уже не помню с какого года. Но в начале 2000-х мне позвонили из Центра крови и сказали, что удостоверение надо заменить. Что есть приказ Минздрава. Я тогда мотался по работе и отмахнулся. Мне звонили ещё два раза. И после третьего звонка я поехал, и мне выдали удостоверение нового образца. А где-то через пару месяцев, у нас в Новосибирске, бесплатный проезд на транспорте донору (почётному) возможен был только по удостоверению нового образца.
В армии, в карантине, нас новобранцев натаскивал сержант Колесников. Юра. Это был ноябрь 1976 года. Женился я в 1984 году. Девичья фамилия жены – Колесникова. А старший брат у неё – Юра. Нет, не сержант Колесников из моей роты. Но совпадение явно отдаёт мистикой. В 1996 году, в мае, я как-то проснулся от того, что веду счёт. На счёте 64 – я проснулся окончательно – "Что я считаю?" – подумал я, и тут же получил ответ – "Свой возраст". Шестьдесят четыре мне исполнилось в 2019 году. Я всё гадал: что должно произойти? Произошло CoVID-19. Но есть ещё кое-что (порочное), однако сказать об этом я сейчас не готов. Стыдно.
По молодости я пытался заглянуть в будущее, пытался представить себя. там Но дальше двухтысячного года мой взор не простирался. Я будто на какое-то препятствие натыкался. У родителей дома, на стене в комнате висели наши портреты. В 1993 году портрет мамы сорвался и упал. Мама не стала его вешать обратно на стену, поставила на стол. До двухтысячного года оставалось семь лет. И семь лет, после, отец жил один.
4
Предупреждение
Тоже подбирал слово, но остановился на этом. Я учился на втором курсе ВУЗа. У нас была военная кафедра. И был курс истории ВОВ. Экзамена не было, но мы должны были, прослушав курс, написать рефераты на заданные темы. На потоке было четыре группы по двадцать пять студентов. Сто рефератов! Препод был пожилой, даже старенький. Я сидел с друзьями в комнате, в общаге. К нам зашёл старшекурсник. Он попросил то ли сахар, то ли соль, то ли чай. Подойдя к столу, увидел тетрадки с названиями по темам рефератов. Усмехнулся и сказал – Вы можете себе представить, как он будет проверять ваши рефераты? – обвёл нас взглядом – Он их не проверяет. Берёт тетрадку и фррр пальцами. Исписана? Зачёт. А что там – ему пофиг. Тетрадка исписана, значит студент написал реферат. Можно вставить листов из любого конспекта.
Он ушёл, а мы, поговорив, решили, что это был прикол. Но мне запало. И даже не потому, что лень было писать реферат. Просто уже стало любопытно: неужели пройдёт? И я, развернув скрепки в двенадцатилистовой тетрадке, заменил чистые, листами из конспекта по философии. Сдал в стопке с другими рефератами. Меня начало мутить уже когда я понёс тетрадку, чтобы положить в стопку. И мутило три дня (занятия были два раза в неделю). Закончилась заключительная лекция семестра. Препод, опустив ладонь на стопку тетрадей, обвёл взглядом аудиторию – Я проверил ваши рефераты. И должен сказать, вы молодцы. Все справились. Всем зачёт.
Я пытался вздохнуть, с облегчением, но не мог.
– Но нашёлся один – препод поднял тетрадку и потряс её – Павлов! – он обводил взглядом аудиторию.
На втором курсе мы уже хорошо знали друг-друга, и почти все в мою сторону обернулись. А друзья, сидевшие рядом, тыкали – Чё ты сделал?
Я молчал.
Препод ещё раз обвёл взглядом аудиторию – Нету? Передайте ему, он напишет реферат и будет сдавать зачёт по всей истории Великой Отечественной Войны – препод выдержал паузу, положил мою тетрадку отдельно от стопки и добавил – И с одного раза он не сдаст. Давайте зачётки.
Вы видели этот фолиант? Историю ВОВ. Формат БСЭ и страниц порядка восьмисот сорока. Реферат я написал, а зачёт получил со второго захода. Тема реферата: Корсунь-Шевченковская операция. 1944 год. Там немцы попали в котёл, страшнее чем под Сталинградом.
Из этого урока я уяснил: ложь мне не прощается.
…
Второго ноября, днём, позвонила тётя и сказала, что мне надо приехать домой.
С четвёртого ноября начинались выходные, и я ответил, что приеду четвёртого.
– Мама очень плохая – помолчав, сказала тётя – Юра, ты можешь не успеть.
Я приехал второй электричкой и от вокзала до деревни пошёл пешком.
Через час подошёл к дому. Когда подходил к крыльцу, вышла двоюродная сестра. Я улыбнулся и бросив – Привет – пошёл в туалет. Уже потом до меня дошло, что во взгляде сестры было сострадание.
Вернувшись, зашёл в сени. Навстречу вышла тётя, и обняв, и прижав к себе, сказала – Юра, ты опоздал … мама умерла вчера вечером в одиннадцать часов …
Что со мной было после этих слов тёти, я не помню. Помню как сходил к знакомым и позвонил домой, и сказал жене. Она сказала что приедет завтра, с утра. И вот я в прихожей стою и стук в дверь. Шагнул, открыл. Сашка. Не мой друг, а друг моего брата.
– О, Юрка – привет.
Помните с чего начался сон?
Остаток дня и ночь прошли как в тумане. Утром приехала жена. Без детей. Помните как было во сне? Потом траурная процессия. Кладбище. Прощание. Поминки. И вот я стою в прихожей, прислонившись к косяку проёма и смотрю на людей, сидящих за столом в зале … Подходит жена и говорит – Я поеду домой, дети одни – и одевается, и уходит.
Следующим кадром толпа в прихожей, люди одеваются, жмут мне руку и уходят один за другим, а рядом со мной три бабушки, они хорошо знали маму. А вокруг нас шмыгают чьи то ребятишки, и кто-то зовёт их, и они уходят. А бабушки смотрят на меня и одна из них говорит – Юра, давай помолимся – и мы молимся, вполголоса и, завершив молитву, произносим – Аминь. И происходит что-то необычайное и необъяснимое, в принципе. Во мне проявляется радость, и жизнь, которая несколько минут назад казалась никчёмной и бессмысленной, обретает смысл. И я осознаю это, и … и смотрю на бабушек, а они улыбаются, и попрощавшись со мной, уходят.
Кто так бережно меня поддерживал и укреплял в моём неизбывном горе? Кто?
…
Потряс рассказ отца.
Вечером, первого ноября, мама спросила у него – Володя, можно я сегодня буду спать с тобой?
– Конечно, Тоня – ответил он
Отец засыпал и просыпался, а она, всю ночь, держала в руках и гладила его руку. Он видел слёзы и спрашивал – Тоня, ты плачешь, ты не спишь?
Она улыбалась и, одними губами, отвечала – Спи-спи, Володя …
Она прощалась с ним, прощалась навсегда …
Отца не стало в декабре 2007, и тяжесть этой утраты со мною никто не разделил.
А этот стих я написал в 2014 году
Всё чаще сниться стала мать,
Отец вот тоже в сны заходит,
И не могу ночами спать,
И боль из сердца не уходит
Который год на том уж свете,
Да есть ли свет там? Кто бы знал.
Вот и мои взрослеют дети,
И сам, давно седым уж стал
Я всё корю себя за то что,
К ним не приехал, как хотел;
Под Новый Год ..
Теперь уж поздно ..
И горько мне, что лишь хотел
И больно мне, что лишь ночами,
Они в мои приходят сны,
И близок свет тот – близок снами,
Но между нами темень тьмы
Всё чаще сниться стала мать,
Отец вот тоже в сны заходит,
И не могу ночами спать,
И боль на сердце не проходит
5
Скитание
Уйдя из общины баптистов, я в себе решил, что больше никуда не пойду. Через какое-то время мне позвонил пресвитер из общины, но я сказал, что я язычник. Больше мне никто не звонил. Но иногда встречал кого-нибудь из братьев или сестёр (во Христе, бывших). Я по инерции говорил им – Привет. А они отвечали – Здравствуй. В этом есть определённый смысл. Привет, у христиан (говорю про баптистов), означает, что они, брат или сестра, одобряют твой образ жизни. И – привет – баптисты говорят только братьям и сестрам. Тем, кто не является членом церкви, то есть не прошёл обряд крещения в баптистской общине, баптисты говорят – Здравствуй. То есть они желают тебе здравия, но образ жизни твой не одобряют. Да – я прошёл обряд крещения, да – я был членом церкви восемь лет. Но я ушёл из общины и не вернулся. А когда сказал пресвитеру, что я язычник, меня отлучили от церкви. От церкви евангельских христиан-баптистов.