Талиг. Оллария400 год К.С. 20-й день Весенних Молний
1
Вепри на воротах встретили хозяина золотистыми искрами, словно улыбнулись. Даже странно, каким живым может стать металл. Радостно блеснули окна, знакомо простучали по добросовестно выметенным плитам копыта… Как же все-таки чудесно возвращаться домой! Ричард ожидал чего-то подобного от встречи с Надором, а нашел разруху, нотации и холод. Старый замок был тосклив и болен, стань он человеком, ему бы не захотелось жить. Может, поэтому Надор и рухнул? У всего есть предел, даже у Скал, а хранить родовое гнездо оказалось некому – Щит был отдан Манлию…
– Что нового, Эмиас? – Дикон не нуждался в отчете, он просто наслаждался встречей. Старые тополя во втором дворе и те казались родными.
– Все хорошо, монсеньор, – камердинер не позволил бы себе фамильярности, даже начнись пожар, – все ваши распоряжения выполняются. Граф Штанцлер…
– Он здоров?
– Граф не приглашал к себе врача.
Эр Август не будет откровенничать с камердинером, но врачей старик любит. Раз не приглашал, значит, все хорошо.
– Монсеньор, осмелюсь доложить…
– Церковь заперта?
– Как вы приказали.
– Откройте. Немедленно…
Золотистый сумрак прихожей, тщательно натертые ступени, багряный, прижатый медными прутьями ковер. Лестница в безукоризненном порядке, как и сам храм. Ни пылинки. Лампады полны масла, в вазах свежие цветы, а ведь хозяина ждали не раньше, чем через десять дней. Эмиас не Джереми и вряд ли закроет господина собственной грудью, но слуга он образцовый.
– Все в порядке, монсеньор?
– Да.
– Монсеньор…
– Все в порядке, спасибо.
Да, все в порядке, если не считать пустой ступеньки. На ней лежал меч Ветра и должен был лежать, пока его не поднимет Карл Борраска. Конечно, во дворце реликвия в безопасности, но Рамиро доверил ее Окделлу. Собрату по верности.
Меч Боррасок и кинжал Алана становились залогом союза Скал и Ветров. Залогом Чести и искупления. Алан ошибся, обвиняя Рамиро. Ошибся и Ричард, отдав меч Альдо. Рыцарь, у которого украли даже балладу, обратился к потомку своего невольного убийцы, а тот не понял, как не понял некогда сам Алан. Предок верил в благородство Эрнани, потомок – в избранность Альдо. Зря.
Усилием воли юноша оторвал взгляд от пустого, чистого мрамора. Стоящий за спиной Эмиас расценил это по-своему.
– Прикажете подать домашнее платье? И что заказать повару?
– Что заказал граф Штанцлер?
– Сваренного на пару цыпленка и овощи. Монсеньор, граф Штанцлер уехал. Ему назначена аудиенция у ее величества.
– Когда?!
– Не могу знать. Дворцовый курьер прибыл около полудня. Граф Штанцлер оставил письмо.
– Принесите.
Катари все же простила! Ссоре конец, хотя какая это ссора? Все они, как могли, приближали победу Раканов, и не их вина, что Кэртиана отвергла былых избранников. Теперь, убедившись в этом, можно искать иные пути, не становясь предателями. Они со Штанцлером убедились, а Катари… Женщине не место на войне, даже лучшая из женщин никогда не поймет, чем живет мужчина. Она станет жалеть проигравших и защищать узников только потому, что те в цепях.
– Письмо, монсеньор.
«Мой мальчик, я вынужден нарушить данное тебе слово и поспешить на зов моей королевы. Я никогда не усомнюсь в ее сердце и буду счастлив отдать ей те силы, что у меня еще остались, но я слишком много знаю о некоей графине и слишком не доверяю некоему генералу, чтобы уехать, не простившись с тобой, как если б я покидал твой кров навсегда.
Я не сомневаюсь, что письмо Ее Величества подлинное, я, слава Создателю, еще не разучился распознавать подделки, иначе ни меня, ни Катарины Ариго давно не было бы на свете. В том, что мы поймем и простим друг друга, я тоже не сомневаюсь, но обратно я могу не вернуться. Не думаю, что упомянутые мной генерал или графиня, которая прибывает уже завтра, пойдут на убийство, но они достаточно влиятельны, чтобы вернуть меня в Багерлее или же вывезти из города, заручившись приказом кого-либо из будущих регентов. Я опасаюсь, что аудиенция связана с подобным требованием. Однажды Ее Величество уже спасла мне жизнь, было бы слишком самонадеянно рассчитывать на это вновь, тем более что тайного выхода из апартаментов королевы нет.
Если я внезапно скончаюсь или же бесследно исчезну, знай: все, чем я еще владею, переходит к тебе. Это немного, но Окделлы небогаты, особенно после гибели Надора и в случае возвращения даров Альдо в казну. Единственная из принадлежащих мне вещей, что завещана не тебе, это шкатулка с монограммой «А», которую тебе передаст один из моих друзей, ныне находящийся в отъезде. Это память о великой женщине, и она должна перейти к ее соотечественникам. Мне следовало передать ее раньше, но к старости мы не только начинаем бояться смерти, но и становимся сентиментальными. Перечитываю свое письмо и убеждаюсь в этом еще раз. Надеюсь, мальчик мой, что я вернусь и сожгу его, если же нет, прими мое благословение. Я одинок и бездетен, но в тебе вижу своего сына, только много лучшего, чем я смел бы надеяться. Будь счастлив и не оставляй Ее Величество одну, ей больше некому довериться.
Твой эр Август…»
Ричард перечел письмо дважды, но эта задержка была единственной. Не прошло и десяти минут, а юноша уже сидел в седле. Стук ворот, отскочивший от бронзовых вепрей луч, сорвавшаяся в галоп Сона… Он должен успеть, значит, он успеет!
2
Сверкая благородной сединой, его крысейшество выказывал свои претензии. Обоснованные, ведь хозяин нагло провел вне дома без малого трое суток. Конечно, случались и более длительные отлучки, но исключительно по служебной надобности, с которой Клемент был готов мириться. Как крыс узнавал, чем занят и занят ли его человек, оставалось загадкой, но усталого маршала Клемент встречал дружелюбным писком, а удачливого любовника – возмущенным верещанием. Подношение, хоть и не было отвергнуто, сердца его крысейшества не смягчило. Клемент грыз печеньице, не переставая браниться. Он был прав, но Эпинэ прощения просить не стал.
– Да, – твердо сказал он, – я ночевал у друзей, а тебе там не место. Эвро съест.
Клемент заверещал громче, и Робер торопливо убрал со стола недопитый бокал – пребывая в расстроенных чувствах, крыс сбрасывал на пол все, что было ему по силам. В первую очередь то, что бьется.
– Все равно не возьму, – отрезал маршал Талига, трогая приколотую к камзолу гвоздику. Утром золотистый цветок украшал тот самый будуар, где в Зимний Излом Эпинэ сцепился с висельниками, а весной стал неприлично счастлив. И в счастье этом не было ничего лихорадочного, пьяного, обреченного, что накатывает на людей перед бурей или войной, заставляя в считаные дни, если не часы, сжигать всю отпущенную тебе радость. Эпинэ собирался жить долго и спокойно с женщиной, которую любил и которая любила его.
Коко не уставал повторять, что жаждет видеть дорогого друга и дорогую жену счастливыми, Катари обещала поторопить барона и события, не возражали даже Никола с Сэц-Арижем. Единственным недовольным оставался Клемент. Эпинэ водрузил обиженного друга на плечо и вышел из кабинета, чтобы едва не налететь на сопровождаемого Жильбером коренастого ноймара.
– От графа Литенкетте с письмом и устным докладом, – объявил Сэц-Ариж, – теньент Варнеке. Говорит, не голоден.
– И ты веришь?
– Не верю, – засмеялся адъютант.
– Ну так накорми. Теньент, дело потерпит еще полчаса?
– Я уполномочен передать письмо, ответить на ваши вопросы и доставить ответ.
– Давайте письмо, и – обедать! Жильбер, потом подашь нам вина. В чем-нибудь, что не бьется.
– Да, монсеньор. – Сэц-Ариж со значением глянул на крыса и повел ноймара вниз. Рассказ о проделках Клемента гостю был обеспечен. Эпинэ погладил героя рождающихся на глазах легенд и вернулся к рабочему столу. Письмо он вскрыл на ходу.
«Мой дорогой друг, – начало вызывало воспоминание о Коко и улыбку, хотя дружба в понимании маленького барона и сына Рудольфа разнились, как Эвро и Готти, – пользуюсь случаем и пишу тебе с дороги. Сперва о деле, которое привело меня на берега Лукка. Я подробно расспросил беженцев, и я совершенно не удовлетворен объяснениями, которые мне предоставил Окделл, хотя они и опираются на научные авторитеты. Завтра я переправлюсь через реку и осмотрюсь на месте. Что до беженцев, то во исполнение приказа Первого маршала Талига и в связи с положением, в котором находится Оллария, я принял решение перекрыть столичный тракт и заворачивать людей на запад. Полагаю, отец это мое решение одобрит, пока же рассчитываю на твою помощь и прошу подкреплений. Появление в пределах Кольца Эрнани значительного числа лишенных средств к существованию крестьян ляжет на столицу куда более тяжелым бременем.
Считаю необходимым поставить тебя в известность и о некоторых событиях, хоть и не столь впечатляющих, как твое путешествие из Алата в Эпинэ, но любопытных. Начну с того, что по дороге к Лукку я, герцог Окделл и четверо моих людей (один из них передаст письмо и ответит на твои вопросы) ощущали нечто необычное. Окделл чувствовал на себе чей-то неприязненный взгляд, но этот молодой человек страдает излишней впечатлительностью и все, с чем встречается, примеряет исключительно к своей персоне. Лично я ощущаю лишь некое напряжение. Это чувство сходно с тем, что возникает перед грозой и, в меньшей степени, перед сражением. Именно это ощущение мешает мне поверить в то, что оползни и обвалы в Надорах вызваны разовой причиной и остались в прошлом.
Другие чувствующие, кстати все они состоят в родстве, жалуются на смутную тревогу и испытывают нежелание ехать дальше, однако это не затрагивает животных, а именно животные, в первую очередь собаки, предупредили беженцев о приближающемся бедствии.
Вторым заслуживающим внимания событием стал визит все к тому же Окделлу двоих выходцев. В одном из них он опознал бывшего капитана Лаик Арнольда Арамону, второй, вернее, вторая отрекомендовалась капитаном Гастаки. Окделл о существовании этой дамы не осведомлен, но я про нее слышал. Сестра бордонского дожа, она командовала одним из галеасов, была взята в плен у берегов Фельпа и исчезла при загадочных обстоятельствах. При всем богатстве своего воображения Окделл не обладает пророческим даром; остается предположить, что он видел капитана Гастаки на самом деле.
Я своими руками трогал покрывшиеся плесенью мебель и белье, кроме того, в спальне Окделла стало холодно и промозгло. Плесень и могильный холод сопровождают выходцев, но я никогда не слышал, чтобы они являлись к посторонним им людям с предупреждениями об опасности, а именно это и сделала капитан Гастаки. К сожалению, из ее слов, как их запомнил Окделл, понятно только одно: Олларии грозит что-то дурное, и это дурное можно предотвратить. Это вполне согласуется с мерами, принятыми Первым маршалом Талига, и может служить подтверждением его правоты. Тем не менее советую тебе лично расспросить Окделла о визите выходцев, возможно, ты поймешь больше меня.
Теперь о герцоге Окделле как таковом. Я догнал его сразу же за Кольцом Эрнани. После совместного путешествия и участия в столь неординарном событии, как встреча с выходцами, я готов признать твою правоту. Окделл не является заговорщиком в прямом смысле этого слова, он достаточно смел, прямодушен и вполне пригоден для воинской службы, хотя не думаю, что достигнет на этом (равно как и на других) поприще больших высот. Полагаю, чем раньше Окделл окажется в действующей армии, тем для него будет лучше. Нынешняя кампания не сулит нам ничего хорошего, но те, кто покажет себя должным образом в летних боях, избавятся от любых пятен на репутации. Именно поэтому я бы на твоем месте, не дожидаясь разрешения ситуации в Олларии, измыслил предлог и отослал Окделла в распоряжение моего брата Людвига, возглавляющего оборону перевалов. Направлять твоего протеже в армию фок Варзов мне представляется неправильным из-за отношений, связывавших Окделла с Альдо Раканом и Рокэ Алвой.
На этом заканчиваю с деловой частью моего письма и обращаюсь к тебе как к другу и одному из ближайших родственников Ее Величества. Я считаю своим долгом поставить тебя в известность о том, что глубоко и давно люблю твою кузину.
Я бы никогда не позволил себе выдать свои чувства, если б не трагические события последнего года и не намерение Ее Величества принять постриг. Я решился вступить в спор за ее сердце хоть с Создателем, хоть с Леворуким и буду бороться. Я понимаю, что надежд на успех у меня еще меньше, чем у фок Варзов в начавшейся кампании. Мне удалось убедить Ее Величество принять приглашение моей матери, и это мой единственный шанс. Я знаю, что Ее Величество пригласила графиню Савиньяк, и опасаюсь, что это обстоятельство вкупе с тоской по Эпинэ заставит Ее Величество предпочесть юг северу. Прошу тебя, если мысль о подобном союзе не вызывает у тебя отторжения, поддержать кузину в намерении погостить в Ноймаре. Разумеется, я никогда не позволю себе переступить черту допустимого, но другой возможности у меня не будет. Если ты когда-нибудь любил, ты меня поймешь.
Граф Литенкетте.
Твой друг Эрвин вне зависимости от того, какое решение ты примешь».
Можно подумать, кузены что-то решают! Будь Катари просто вдовой Фердинанда, было бы проще, но она любит… Ну и что? Год назад Роберу казалось, что для него нет и не будет ничего, кроме осени в глазах Мэллит, сегодня он едва помнит бедную девочку. Катари тоже может разлюбить и полюбить вновь. Она – человек, весна может прийти и к ней.
Эпинэ плеснул в серебряный стаканчик воды – поставить начавшую увядать гвоздику, открыл письменный прибор, ничего не понял, а потом расхохотался. Одинокий крыс отомстил коварному изменнику – все перья были тщательнейшим образом изгрызены. Та же участь постигла и стопку подаренной мэтром Инголсом бумаги с золотым обрезом.
– Ты наказал сам себя, – строго сказал Робер. – Я поеду писать письма к Марианне.
Его крысейшество понял и удалился в корзинку с печеньем. Гордо и по самый хвост.
3
В Парадной приемной, кроме двух дежурных дам и охраны, торчал лишь Карваль, и это Ричарду очень не понравилось. Юноша почти не сомневался, что коротышка был соглядатаем Дорака. Это прекрасно объясняло, почему чесночник успевал туда, куда хотел, и задерживался, когда это вредило Альдо. Опоздать в Дору, исчезнуть из города во время бегства Алвы, привести Моро в Ноху, не поставив в известность Эпинэ…
Иноходца, как оказалось, предупредил Мевен, а Блор удивлялся тому, что лопнула подпруга, затягивал же ее Карваль. Мориск подпускал к себе лишь двоих, но маленький генерал и не подумал остановить взбесившегося коня, хотя это являлось его прямым долгом. Аресту тех, кто был верен Альдо, он тоже не помешал.
Если б не королева, коротышка предоставил бы гнить в Багерлее даже своему «монсеньору», но отказать вдове Оллара олларовский прихвостень не мог. Он переметнулся на сторону Катари и теперь лез вон из кожи, заслуживая ее похвалы, но говорить и даже стоять с ним рядом было противно.
Дикон взял у девицы Дрюс-Карлион «Книгу аудиенций» и вписал свое имя сразу же за эром Августом. Беседа только началась, и Дикон совсем уже собрался пойти в буфетную и перекусить, но что-то заставило юношу вновь взглянуть на запись.
Граф Глауберозе.
Граф Штанцлер.
Герцог Окделл.
Все. Никаких Карвалей, но чесночник здесь и ждет. Не королеву – эра Августа, и ни к чему хорошему это не приведет. В лучшем случае старика оскорбят, в худшем его ждут допрос или новый арест. Если Карваль раздобыл приказ Ворона, Катари его не отменит. Она считает всех, кто боролся с Талигом Дорака и Алвы, виновными, даже себя. Оставалось одно: перехватить эра Августа и вывести из дворца, а если потребуется, из города. Действовать следовало немедленно, но не привлекая внимания. Ричард беспечно улыбнулся, захлопнул книгу и подошел к Карвалю.
– Здравствуйте, сударь. – Вблизи чесночник казался еще ниже, но плечи и шея у него были бычьи. – Рад вас видеть, что нового в Олларии?
– Добрый день, господин Окделл. В городе спокойно. Вас не ждали так быстро. Вы сделали все, что желала ее величество?
– Разумеется. – Отчитываться перед Карвалем Дикон не собирался, но свое присутствие следовало объяснить. – Дело вышло проще, чем думалось. Я разрешил графу Литенкетте заворачивать беженцев в Придду и открыть на берегу Лукка вербовочный пост, о чем и намерен доложить сразу же после вас. Сколько времени вы пробудете у ее величества? Я хотел бы повидать Мевена.
– Я не просил об аудиенции.
– Ее величество сегодня дурно себя чувствует. Я не уверена, что она примет кого-нибудь, кроме графа Штанцлера. Ему было назначено заранее, но ее величество едва не отменила аудиенцию. – Дрюс-Карлион вечно встревала, когда ее не спрашивали, но сегодня это пришлось кстати.
– В таком случае спросите, когда герцог Окделл может доложить о результатах инспекции.
– Конечно, сударь, – подоспела на помощь вторая дама, незнакомая и не очень молодая. – Вы будете у виконта Мевена?
И эта все слышала… У этих дам слух, как у сов, и столько же привлекательности.
– Благодарю вас, сударыня. До свидания, генерал.
Небрежно выйти, свернуть к лестнице, спуститься на пролет, оглянуться… Комнаты Мевена – прямо, выход к Весеннему садику сразу же под ними. Вряд ли кто-то заметит, где свернул герцог Окделл, – на служебных лестницах теперь почти пусто. Одинокий слуга с вазой занят своей ношей, по сторонам он не смотрит. Только бы не вышел Мевен! Не вышел, а теперь бегом вниз. Ниже на ступенях нет ковров, здесь ходят только камеристки и лакеи. Проклятье, тут никогда не было стражи!
– Дайте пройти.
– Только с разрешения виконта Мевена или в сопровождении кого-либо из свитских ее величества.
Королеву Талига стерегли меньше, чем регента; королева Талига мешала временщикам, зачем охранять помеху?
– Вызовите графиню Рокслей.
– Ждите.
Караульные доложат, кто входил и выходил, но не чесночному недомерку и не сейчас. Когда эр Август будет в безопасности, пусть доносят – чем больше бездельников узнает, кто напрямую вхож к ее величеству, тем лучше. Катари не могла не ввести в регентский совет инголсов и карвалей, но Весенний садик доступен не всем.
– Ричард… Мы не ждали вас так рано…
«Мы…» Когда-нибудь он услышит признание самой Катари, но пока довольно обмолвки Дженнифер, спасибо ей за нее.
– Эрэа, я приехал так быстро, как только мог. К сожалению, у Скал нет крыльев.
– Не к сожалению, к счастью… Разве можно надеяться на Ветер? Разве можно укрыться за Молнией? Но идемте же, расскажете бедным затворницам, как хорош большой мир… Теньент, может, вы наконец посторонитесь?
– Кто принимает этого господина?
– Я. Графиня Рокслей. Постарайтесь не ошибиться, когда будете… докладывать. Идемте же, герцог. Как видите, наши жизни под надежной защитой.
– Как ее величество?
– Не слишком хорошо.
– Сердце?!
– Всего лишь отеки и дурное пищеварение, но я вам этого не говорила. Что поделать, четвертый ребенок, к тому же мальчик, а мальчики отбирают у матерей красоту… Ее величество почти никого не принимает.
– Однако графа Штанцлера она приняла.
– Да, мы были удивлены. Ее величество трижды отказывала ему в аудиенции, но отказать в четвертый раз… Накануне родов женщины становятся суеверны. Запомните это и не браните свою будущую супругу, когда она начнет вести себя как крестьянка.
Святой Алан, Катари!.. Она решилась, именно сейчас, оставшись одна! Воистину, благословенна будь разлука, она уносит все, кроме любви и страха больше никогда не встретиться. Останься он у дверей своей королевы, та бы никогда не сказала таких слов даже Дженнифер.
– Графиня Рокслей, я никогда не стану… не обижу ту, кому принадлежат моя кровь и моя честь.
– А они кому-то уже принадлежат?
Смеется и предостерегает. В самом деле, надо быть осторожней, к тому же сейчас он пришел ради друга. И едва о нем не забыл.
– Разумеется, моя честь и моя жизнь принадлежат Талигу и его королеве. – Вот так, с легкой улыбкой, тем более что они уже пришли. Сколько же здесь людей – камеристки, брат Анджело, какие-то дамы…
– Подайте в Малую гостиную еще фруктов и… Ричард, вы будете вино?
– Пожалуй.
– Тогда и вина. – Графиня, слегка приподняв багряные юбки, шагнула через высокий порожек, неожиданно напомнив Марианну, хотя баронесса была чуть полней и много красивей.
Почему Катари принимает куртизанку? Неужели из ревности? Герцога Окделла у Капуль-Гизайлей видели немногие, но барон болтлив, а Алва… Алва не зря посылал к куртизанке слишком похожего на отца оруженосца. Нужно сегодня же съездить к Марианне с подарками и, если не поздно, попросить молчать о… черешнях.
– Смотрите! – весело объявила Дженнифер. – Смотрите, кто к нам вернулся! Сейчас герцог Окделл расскажет о своих приключениях.
– Не сейчас, – улыбнулся дамам и девицам Дикон, – сперва я должен доложить ее величеству.
– Она сейчас занята…
– У нее граф Штанцлер…
– Вы успеете нам рассказать…
– И съесть эту землянику. Она ждет именно вас…
– От земляники можно покрыться красными пятнами…
– Не больше, чем от апельсинов…
– Садитесь же!
– Увы, не могу себе этого позволить. – Эр Август покинет кабинет ее величества вместе с герцогом Окделлом через Весенний садик, а Карваль пусть караулит в Парадной приемной. И пусть знает свое место, если не в регентском совете, то у Катари! – Я должен немедленно доложить ее величеству о своем возвращении.
Растерянные взгляды, вздохи, снова взгляды.
– Ее величество запретила прерывать разговор.
– Да…
– Мы не можем…
– Что ж, значит, Скалы доложат о себе сами. – Однажды Катари уже спасла эра Августа. Она бы сделала это снова, но из ее апартаментов нет тайного выхода. – Граф Штанцлер – мой друг, а… сегодняшняя аудиенция имеет непосредственное отношение к моей поездке.
– Но… – захлопала глазами толстуха в трауре. Кажется, теща Лаптона? Или мать? – Но… Ее величество запретили.
– Запрет ее величества касается нас, но не герцога Окделла. – Дженнифер поймала взгляд Дикона и лукаво добавила: – Наш гость – ближайший друг ее величества, он привез важные известия. Мы не можем его задерживать, и – дорогая Одетта, вы правы – мы не можем нарушить приказ. Нам остается предоставить нашего дорогого рыцаря самому себе. Мне не хочется, чтобы меня сочли глупой уткой, а вам?
– Я… Мне все-таки… У ее величества такой важный разговор…
– Именно поэтому я должен войти, – прервал кряканье Дикон. – Не бойтесь, я знаю дорогу. Я бывал здесь много раньше вас. И эр Август тоже.
Зря он это сказал, хотя пусть знают! Дженнифер чуть-чуть посторонилась и улыбнулась. Тоже чуть-чуть. Дикон понял намек и без колебания открыл дверь, за которой были прихожая и приемная. Те самые…