Талиг. Старая Придда.Гайифа. Мирикия.Кагета. Обитель св. Гидеона и ее окрестности
400 год К. С. 23-й день Осенних Ветров — 2-й день Осенних Волн
1
«Милая мама, здравствуй!
В прошлый раз я тебе писала, что наша армия будет зимовать в Аконе, и мне тоже нужно быть там, потому что со мной находить бесноватых получается быстрее, чем с Герардом. Так вот, мы уже на месте и останемся здесь самое малое до весны. Акона — довольно большой город, Герард говорит, что в него поместится девять и три четверти Кошоне или семнадцать с четвертью Гёрле. Герард будет жить вместе со своим маршалом, а я и Мелхен — в Старошпажном предместье. Это очень хорошее место на правом берегу Виборы, в нем селятся почтенные и уважаемые люди.
Про Мелхен ты знаешь не все. Из Гёрле я тебе написала, что моя будущая подруга — приемная дочь Вейзелей, это правда, но на самом деле она не бергерка, а гоганни из Агариса. Этот народ не живет в Талиге, а в древности им было очень тяжело, и поэтому их обычаи нам кажутся странными. Я не знаю, смогли бы мы пережить то, что пережили гоганы: им пришлось сперва скитаться по пустыне, а потом бежать в Багряные земли, где уже жили мориски. Багряноземельцы пришельцев не обидели, но и не приняли, и гоганы стали жить среди других, как будто они совсем одни.
Родные Мелхен погибли от непонятного колдовства, это знают герцог Придд, барон Райнштайнер, герцог Ноймаринен и Монсеньор, а теперь еще и я. Про Мелхен я много напишу в конце, а сначала расскажу, как мы устроились, ведь ты хочешь это знать и любишь хорошие дома.
Монсеньор еще в Гёрле распорядился подыскать нам подходящее жилье, и нам подыскали двухэтажный особняк с мезонином. Дом старой постройки, из тесаного камня, первый этаж совсем древний, выше надстроено уже после Двадцатилетней войны. Маршалу здесь очень нравится, он сразу понял, что мы здесь будем жить, и я уже пускала его погулять. За домом есть сад, а еще дальше — речка, приток Виборы, за ней тоже предместья, но попроще. Там стоят «фульгаты», которые теперь объезжают окрестности вместе с бергерами, потому что прошлое начальство расплодило мародеров, но ты не волнуйся, в городе их нет, а скоро не будет и на дорогах.
Домовладелец — драгунский полковник господин Шерце, он сейчас в армии, а госпожа полковница с детьми гостит у своей матери в Жевале, это недалеко от Креденьи, где живет господин граф. За домом смотрит управляющий господин Густав, он уже пожилой и раньше был военным. Его сын погиб на Мельниковом лугу, и господину Густаву пришлось подыскать себе место, потому что он не воровал и у него нет состоятельных родственников. Бабушке бы господин Густав не понравился, а бабушка не понравилась бы ему, особенно если бы стала говорить, что воруют и обманывают все. Если можно, постарайся сделать так, чтобы я не встречалась с бабушкой и господином графом, потому что мне пришлось бы им сказать, что они ошибаются и ведут себя некрасиво. В Кошоне я о таких вещах не думала, но теперь я узнала много порядочных людей, и мне за них ужасно обидно.
Кроме господина Густава и его жены, доброй женщины с больными ногами, от прежних хозяев остались кухарка и служанка для комнат, она ночует у себя дома, а ее муж по утрам топит нам печи. Еще есть садовник, который приходит один раз в три дня, но зимой у него работы не будет. Сначала я думала, что было бы хорошо, если бы с нами поселилась госпожа Беата, у которой в Гёрле квартировали маршал Эмиль Савиньяк и Монсеньор. Госпожа Беата очень хотела перебраться в Акону, но Монсеньор сказал, что нам она не нужна, и господин Густав подобрал для нас с Мелхен горничную, дочь убитого два года назад сержанта. Девушку зовут Нора, и ей нравится грызть орехи и болтать с двумя солдатами, которые нас по очереди охраняют. Нора очень хочет замуж, и ей все равно за кого, по-моему, это глупо и непорядочно.
Соседей мы пока не знаем, но в Аконе очень уважают Савиньяков и ждут, что Монсеньор наведет порядок, а мы находимся под его покровительством. Сейчас в городе и пригородах собралось много беженцев, но в Старошпажном домов кому попало не сдают, поэтому из чужих здесь только мы. Ты не любишь, когда поблизости есть трактир, и здесь его нет. Улица и переулок очень тихие, людей мало, потому что многие на войне, а их семьи уехали, когда Бруно перешел Хербсте. Я сказала капитану Уилеру, что мы с тобой не уехали бы, но, оказывается, если женщины в безопасности, мужчинам спокойнее, так что не надо им навязывать свое общество.
Барон Райнштайнер приходил проверить, как мы устроились, и остался доволен. Он теперь комендант Аконы, и Монсеньор ему полностью доверяет. За мной будут посылать, когда потребуется проверить, все ли хорошо с разными людьми. После моего последнего письма меня просили помочь шесть раз, и два раза это были просто глупые и неприятные люди.
Монсеньор, когда вернется от мамы и регента, будет жить вместе с братом в самом центре на Ратушной площади, в доме генерала фок Лоос. Господин генерал отослал свою семью, но его матушка здесь, у нее свой дом в пяти улицах от нашего. Госпожа фок Лоос — вдова и очень любит кошек, сегодня утром она приходила посмотреть на Маршала, который ей очень понравился. Старая дама хочет, чтобы у ее любимицы были от него котята, невесту я еще не видела, но она полосатая с белым горлышком и пушистая. На нас с Мелхен госпожа фок Лоос тоже смотрела и сказала, что нам лучше остаться на севере, тогда мы выйдем замуж за приличных людей, а не за шалопаев. Почему женщины так любят говорить о женихах? Мне все равно, а Мелхен такие разговоры очень расстраивают.
Герард станет у нас бывать в свободное от службы и занятий время. Он и виконт Сэ собираются каждый день фехтовать. Виконт — младший брат Монсеньора, он был в плену у дриксов и вернулся, его в честь отца зовут Арно, и он очень похож на маршала Эмиля. На Монсеньора он тоже похож, но только когда не смотрит в глаза и не улыбается. Виконт Сэ поставит Герарду руку, а Герард поможет ему изучать фортификацию.
Мама, ты не представляешь, как я рада за госпожу графиню и за Монсеньора! Понимаешь, они не могли ничего сделать, потому что маршал фок Варзов безнадежно проиграл летнюю кампанию, а переговоры об обмене пленными начинает тот, кто победил. Капитан Уилер мне по секрету сказал, что с дриксами договаривался Его Величество Хайнрих, так что не зря он нам с тобой так понравился. Барон Райнштайнер не любит варитов, но считает, что Его Величеству можно верить, и убийцу Ее Величества, если он сбежал в Гаунау, обязательно поймают и накажут.
После того как дриксы вернули брата Монсеньора, Монсеньор вернул им графа Фельсенбурга, это тот самый приятный молодой человек, с которым мы встретились по дороге в Гёрле и который так понравился Маршалу и не понравился корнету Понси. Я думаю, что хорошие люди есть везде, и лучше такой дрикс, как граф Руперт, и такой гаунау, как Его Величество Хайнрих, чем такие талигойцы, как господин Кнуд и капитан Оксхолл. Монсеньор хочет, чтобы дриксы поняли, кто такие бесноватые, поэтому он показал Фельсенбургу капитана Оксхолла. Тот повел себя скверно, и графу Руперту пришлось выбить ему зубы, Герард говорит, он сделал это очень ловко. Хорошо, что в Старой Придде теперь чисто и можно не волноваться за тебя и госпожу графиню.
Бывают ли у тебя Зоя и папенька? Ко мне они не приходили, думаю, это потому, что поблизости не было смерти, которая открывает им дорогу. По-моему, герцог Придд (с ним, бароном Райнштайнером и Мелхен мы встретились на пути в Акону и дальше путешествовали вместе) расстроился, когда не узнал покончившую с собой даму, а ведь он не знал, как это важно. Ты должна помнить герцога по Олларии, он всегда присылал Ее Величеству хризантемы, и ты их хвалила. Герцог Придд давно знаком с Мелхен и очень ей нравится. В Аконе Придд проводил нас до самого дома, а Мелхен после его ухода долго не разбирала вещи. Я сделала вид, что ищу Маршала, и подошла к ней, но она не хотела ничего говорить.
Вчера нам нанес визит капитан Давенпорт, ты видела, как он застрелил графа Рокслея и выпрыгнул в окно. Господин Давенпорт с нами обедал и очень интересно рассказывал о том, как Монсеньор воевал в Гаунау. Герард утверждает, что рейд Лионеля Савиньяка войдет в историю военного искусства, но Герард там не был, а капитан Давенпорт состоял офицером для особых поручений при особе Монсеньора и все видел сам. Он так странно говорит о Монсеньоре — если не слушать, а только смотреть, можно подумать, что капитан Давенпорт Монсеньора очень не любит, а если только слушать, понимаешь, что Монсеньор — великий человек. Герцог Придд тоже считает, что Монсеньор уже дважды спас Талиг, но Герарду больше нравится маршал Эмиль. После Октавианской ночи он приходил к нам на улицу Хромого Цыпленка, но я тогда запомнила только Монсеньора Рокэ, а если бы с ним был Монсеньор Лионель, я запомнила бы обоих.
Герард говорит, что братья Савиньяк с детства дружат с герцогом Алва, но мне кажется, Монсеньор Лионель дружит больше, потому что им интереснее разговаривать. Для дружбы это самое главное, с Айри мы все время говорили, а теперь я говорю с Мелхен, но это началось не сразу. Меня подсадили к ней в возок, и первые два дня она только молчала и смотрела, это было страшно неловко, я даже подумала, что она не слишком умна. То, что я ошиблась, я поняла, когда однажды за ужином к нам присоединились барон Райнштайнер с герцогом Приддом и начали спрашивать о гоганах.
Мелхен знает много гоганских преданий, и все такие красивые. Мне они сразу понравились, и я так и сказала, а барон объяснил, что в них скрыты важные вещи, которые нужно разгадать. Это как с кладом, мы сможем его найти, если узнаем ту даму, которая себя убила. Когда мы остались одни, я пожалела, что гоганам нельзя жить в Талиге, тогда Мелхен призналась, что она — гоганни и рассказала, как герцог Придд спас ее от выходца, который все перепутал. Я не сразу поняла, что это был Удо Борн, мы с тобой видели его в Олларии, и мне его очень жалко.
Капитан Давенпорт к нам приходил, потому что ухаживает за Мелхен. Когда он кончил рассказывать о сражении у Ор-Гаролис, которое выиграл Монсеньор, то попросил разрешения переговорить с Мелхен наедине. Я догадалась, что он будет делать предложение, потому что точно так же вел себя господин Гутенброд, имевший в отношении тебя серьезные намерения. Потом капитан наступил на Маршала и ушел. Я поняла, что Мелхен ему отказала, и не удивилась, ведь она в дороге ни разу его не вспоминала. Она рассказывает только о герцоге Придде и немного о капитане Бертольде, которому заряжала пистолеты во время сражения. Я думаю, этот Бертольд похож на капитана Уилера, а с ним сразу и весело, и спокойно. К сожалению, с Давенпортом трудно даже говорить, хотя он — настоящий герой и очень порядочный мужчина. Если бы Нора не была служанкой, она могла бы за него выйти, ведь ей просто нужно замуж, а Мелхен не такая, и ей стало очень плохо. Она долго сидела в саду, и я не могла ее там оставить. Мелхен этого не хотела, но я подумала, что мне лучше побыть с ней.
Я рассказала ей, как мы познакомились с Монсеньором Рокэ и Монсеньором Лионелем и как он тебя спас. Потом к нам пришел Маршал и в первый раз прыгнул на колени к Мелхен, она заплакала, и Маршал очень удивился. Тогда она мне ничего не сказала, только сейчас, когда ушел Герард.
Мама, пожалуйста, сожги это письмо, чтобы его никто не прочитал, даже графиня Савиньяк. Мелхен мне верит, и я ее очень люблю. Помнишь, как быстро мы с Айри подружились? Ты еще удивлялась, а мы сразу друг друга поняли, и это неправда, что женщина женщине всегда змея, особенно если замешан мужчина! Я бы для Айри и Ее Величества сделала все, а ведь я сразу влюбилась в Монсеньора Рокэ, хоть и понимала, что это глупо, некрасиво и бесполезно. Ты этого не знала, но пусть моя тайна и тайна Мелхен будут на одной странице, иначе я стану предательницей. Если бы я могла что-то сделать сама, я бы тебе не написала, но я в этом ничего не понимаю. Монсеньор и барон Райнштайнер знают, что Мелхен убежала из дома и ее взяла к себе принцесса Матильда, но случилось это потому, что она любила Альдо.
Я не понимаю, как можно полюбить такого человека! Ты его называла красотуном, а Ее Величество говорила, что в нем воплотилось все самое отвратительное, что только может быть в мужчине и дворянине. Наверное, дело в том, что Мелхен — гоганни, и она не понимала, какие скверные и подлые мы бываем. Самое плохое, что Альдо ее испортил. Так говорит бабушка, я думаю, тебе не понравится это выражение, мне оно кажется гадким, но я не знаю, как сказать лучше. Мэллит с Альдо было очень плохо, но она терпела, чтобы его не обидеть, а этот красотун на следующий день ее выгнал, потому что она пришла к нему, когда он занимался своими делами. Мелхен думала, что он ее любит и стесняется к ней после всего прийти, но Альдо сказал, что он будет к ней приходить, когда захочет, только он — Ракан и женится на принцессе, а гоганни ему не пара. После этого Мелхен убежала еще раз, и ей помогли генерал Карваль, полковник Придд и сержант Дювье.
Теперь Мелхен боится того, что бывает между мужчиной и женщиной, и думает, что это можно только терпеть, но ведь это не так? Помнишь, как ты застала папеньку с Фантиной, а я захотела яблоко, вышла на кухню и вас всех увидела? Утром ты мне объяснила, что мужчины и женщины должны бывать друг с другом, только нельзя при этом вести себя по-скотски, и что папенька был не прав, делая это в своем доме, и лучше бы ему было Фантину куда-нибудь увести. И Ее Величество говорила, что девушки часто ошибаются, но нельзя из-за одной ошибки погубить свою жизнь и жизнь того, кто такую девушку полюбит. И еще она объяснила, что первая любовь — сон, который может быть прекрасным, а может быть страшным. Если сон прекрасный, просыпаться очень грустно, а если страшный, нужно, чтобы тебя поскорее разбудили. Мелхен видела очень плохой сон, и мне кажется, она до сих пор не проснулась.
Мама, я не знаю, что с ней делать! Капитан Давенпорт ей не нужен, но она много думает о герцоге Придде, а еще есть капитан Бертольд, могут быть и другие. Она очень красивая и очень добрая, нужно, чтобы у нее все наладилось, но как это сделать?
Герард говорит, что виконт Сэ скоро приедет в Старую Придду к маме, раньше он не мог, но теперь перемирие и ему дают отпуск. Пожалуйста, передай с ним ответ, я буду очень ждать. Если бы ты была с нами, ты объяснила бы Мелхен все сама, но ты нужна графине Савиньяк, и надо дождаться Зою и найти клад, потому что война стоит очень дорого.
У нас все еще тепло и сухо, слуги не помнят такой сухой осени. Если бы Монсеньор не добился мира с Бруно, сейчас еще воевали бы. Какая погода в Старой Придде и виделась ли ты с Монсеньором? Я его ни о чем не просила, он сам сказал, что зайдет к тебе и подтвердит, что я все сделала правильно.
Маршал сидит рядом со мной и передает тебе привет. Скоро его понесут жениться, я боюсь, что он сбежит и его придется искать по всему городу. Этот господин опять начал ловить голубей, я уже два раза находила их крылья. Ну почему они такие глупые и неосторожные? Милая мама, я тебя целую и очень-очень люблю. Береги себя и напиши, как себя на самом деле чувствует графиня Савиньяк, я боюсь, что при Монсеньоре она станет хорохориться. Капитан Уилер рассказал мне, как на нее напал бесноватый ментор, а Ее Величество говорила, что внезапный испуг плохо действует на сердце.
P. S. Завтра сержант Аспе везет в Старую Придду что-то важное и заодно прихватит мое письмо. Господин Аспе-старший — помощник таможенного нотариуса в Лараке, он очень хотел, чтобы сын стал законником, а ему понравилось ловить контрабандистов. Потом Аспе встретился с капитаном Уилером, и тот взял его к себе. Я думаю, что каждый должен делать то, что ему нравится, и тогда он станет делать это хорошо. Еще раз тебя целую! Пожалуйста, не сердись на «фульгатов» за то, что они взяли меня с собой. Капитан Уилер мне очень помог и продолжает помогать. Мы обязательно увидимся, но сейчас ты нужна графине Савиньяк, а я — Монсеньору и барону Райнштайнеру.
P. P. S. Если ты будешь кормить сержанта Аспе, учти, что его зовут Ультим, он очень любит мясо, которое почти подгорело, и пьет ту же тинту, что и папенька.
Разумеется, гонец был накормлен и облизан. Не до тошнотворности, но до осознания собственной мужественности. Такое действовало даже на Арнольда, только у Луизы не хватало терпения изображать перед муженьком хрупкую бестолковую лилию, вот маменька на этом собаку съела. Правда, господин граф на улице Хромого Цыпленка бывал не каждый день, и Аглая могла грызть домочадцев в свое удовольствие. Что устроил бы «нежный цветочек», проведав о внучкиной эскападе, капитанша представляла с трудом, сама же Луиза могла лишь завидовать Сэль, не только разъезжающей по Талигу с бравыми вояками, но и добившейся от них братской нежности.
В том, что «закатные кошки» сделают рагу из любого, кто окрысится на Селину, Луиза не сомневалась. Как и в том, что их красивый капитан при всей своей разухабистости совершенно безопасен. И бесполезен — не вообще, а как жених. Прочитав и перечитав дочкино послание, госпожа Арамона пришла к обнадеживающему выводу — Сэль больше не собирается оставаться в девах и воспитывать детей Алвы, иначе она нипочем бы не призналась в теперь уже проходящей любви. Место одного «Монсеньора» незаметно занимает другой, но дочке это еще требуется понять, а Савиньяку — принять. Тут очень бы пригодилась лихорадка или тяжелая, но не смертельная рана, однако маршалов ранят реже, чем капитанов.
Госпожа Арамона с сожалением выбросила из головы прелестную картинку с мечущимся в неопасной горячке белокурым красавцем и возлагающей ему на лоб тряпочку дочкой. Предполагать, что Проэмперадор примется звать в бреду Сэль, было слишком даже для размечтавшейся мамаши. Для начала хватит и того, что Савиньяк не подпустил к девочкам явно наладившуюся за братцами-маршалами лахудру и выполнил данное Селине обещание, лично удостоверив, что девица Арамона, удрав с «фульгатами», действовала на благо Талига.
С умилением вспомнив совместный завтрак у графини, Луиза заперла письмо в бюро и принялась наводить порядок в успевших скопиться вещах, попутно соображая, как втолковать заботливой подружке, что Мелхен поможет только мужчина. Опытный и при этом терпеливый и добрый.
Обычно занятые руки заставляли лучше работать и голову, но в этот раз капитанша провозилась до ночи. Женщина разобрала два сундука и корзинку с нитками для вышивания, показала прислуге, как гладить алатские шали, собственноручно пересадила чрезмерно разросшуюся комнатную розу, заменила свечи в парадных подсвечниках и, тряхнув надорской стариной, убила на лету робкую, одинокую моль. Наконец в голове сложилось что-то удобоваримое. Госпожа Арамона заперла изнутри дверь, дважды перечитала дочкино послание, торжественно разложила на столе письменные принадлежности и взялась за перо, чувствуя себя сказочной умницей, которой нужно раздобыть и пристроить к делу закатную тварь, не назвав при этом ее по имени.
2
Еще зеленая травка, лужи загустевающей крови, туча торопливых всезнающих мух и трупы. Обобранные, раздетые и разутые… Вокруг разбросано не устроившее грабителей барахло, тут же искромсанные туши… Валяются вперемешку с убитыми людьми: в обозе была скотина — прирезали и разделали на скорую руку, ловко разделали, надо отдать мерзавцам должное, мясник позавидовал бы. Ветерок носит высыпавшуюся из прорванного мешка муку, в нос бьет запах смерти, привычный любому военному. Непривычно, что это Гайифа, — хотя, пожалуй, пора привыкать.
Капрас, не спешиваясь, медленно объехал уютную, окруженную боярышником полянку, на которую очередные разбойники отогнали очередную добычу. Приказывать было нечего, обнаружившие бойню драгуны и так вовсю искали следы; маршалу уже доложили, что душегубов было до полусотни, — хорошему эскадрону на один укус, тем паче пленных Карло брать не велел. Хватит! Мародеров и убийц лучше кончать там, где они попались, а вот убитых надо похоронить по-человечески.
— Отца Ипполита бы сюда, — пробормотал явно думавший о том же Агас.
— Сюда — да, — откликнулся Карло, — но не в Мирикию… А священника в самом деле пусть найдут — чего-чего, а уж клириков у нас вдосталь.
— Таких, как наш?
— Всяких! — рявкнул маршал, и, словно в ответ, рядом закаркала ворона. Мухи узнают первыми, но падальщики отстают ненамного. У них на этой поляне свой интерес, а маршал Капрас ворон гонять не нанимался.
— Оставим разъезд, пусть дождутся местных со священником и догоняют.
Капрас развернул равнодушного, много повидавшего полумориска. Мимо поплыли пестрые осенние деревья, они старались облетать помедленнее и вообще делали вид, что еще лето.
Когда узкая — и как только протащили телеги? — тропа влилась в проселок, маршала догнал Фурис, роскошным казенным слогом сообщивший, что преступники угнали до полудюжины телег с фуражом и прочим имуществом, из чего следовало: скорость и маневренность у них теперь не те.
— Что ж, — подытожил Капрас, — будем надеяться, эти бандиты больше ничего не натворят.
— Если наши кавалеристы должным образом исполнят свой долг, — педантично уточнил бывший писарь. — Господин маршал, вам что-нибудь дал осмотр места трагедии? Я, к моему глубочайшему сожалению, не вынес для себя ничего примечательного.
— Да, ничего неожиданного. Именно об этом чиновники и говорили: грабители увозят то, что им кажется ценным, остальное уничтожают на месте.
— Подобный образ действий в самом деле обращает на себя внимание. Господин маршал, не сочтите мои слова за попытку оказать на вас давление, но я начинаю склоняться к тому, что покидать приграничные провинции, не очистив их от преступников, будет ошибкой. Армия, особенно в зимнее время года, нуждается в фураже и провианте, лишившись их, она перестает быть армией. Если вверенный вам корпус…
— Это очевидно, — оборвал поток циркулярного красноречия Карло. — Поэтому мы и едем в Мирикию.
— А… — Озадаченный Фурис стал похож на разбуженного суслика. — Мне было сообщено, что целью нашей экспедиции является покупка или же реквизиция артиллерийских орудий.
— И это тоже.
Резонов для поездки хватало. Карло в самом деле хотел взглянуть на литейный двор и лично обговорить заказ. То, что пушки льют в той же Мирикии, где бесится Сервиллионик, было совпадением, которым не воспользовался бы только осел. Встреча с легатом необходима, но пускать его в расположение корпуса Капрас не хотел: если прибожественный окажется дураком или дрянью, это бросит тень и на Сервиллия, к тому же далеко не все офицеры готовы поступаться своей гордостью ради чужой. Капрас до известной степени был готов, но не при подчиненных же! Ну а если императорский посланец — брошенный в мутную воду щенок, его надо вытаскивать, а не хихикать, глядя, как он барахтается. Иными словами, объяснять легату то, что очевидно маршалу, лучше наедине. Кроме того, неподалеку от Мирикии обитает Турагис, которого давно пора навестить. Договориться о лошадях, попытаться уговорить не вставать в позу и… проведать Гирени.
В том, что без девчонки стало тоскливо до невозможности, Карло себе признался, лишь объявив о поездке. И наутро выехал. Разумеется, приняв меры предосторожности — мало ли что придет в голову грабителям или… разобиженному на весь свет легату? Пара эскадронов сделают юношу разумнее, да и местным вид проходящей конницы полезен.
Конница проходила бодро, вокруг не менее бодро рыскали разъезды, а Фурис, прихваченный по причине невозмутимости и достойного лучшего из чинуш крючкотворства, допекал командира кавалеристов. Теперь уже доверенный куратор походной канцелярии и начальник штаба корпуса, он двадцать раз на дню напоминал, что следует «вести тщательный поиск по ходу отряда», то есть сворачивать на все проселки и заглядывать во все колодцы. Вот один из разъездов и заглянул…
Самого Карло смотреть на мертвецов никто не заставлял, но он все-таки поехал, в первую очередь из-за Фуриса. На марше доверенный куратор был хорош, в бумагомарании — прекрасен, но с убитыми имел дело лишь однажды, а осмотреть «место происшествия» пожелал. И осмотрел.
— Сударь, — окликнул Капрас, — вы не голодны?
Еще одной особенностью канцеляриста было тщательнейшее сокрытие голода, жажды, желания спать, зубной боли — словом, всего того, что отличает человека от небожителя или полена. Однако подобные потребности начальства зануда учитывал.
— Разъезд, проводивший поиск в южном направлении, обнаружил постоялый двор, производящий благоприятное впечатление.
— Ну и отлично…
Увитый жимолостью домик благоприятное впечатление в самом деле производил; при виде него так и тянуло спешиться, спросить лучшего вина и лучшую комнату. Гирени пришла бы в восторг… Ничего, в Мирикии не только пушки льют, там еще плетут кружева. То есть не в самой Мирикии, поблизости, но продают-то наверняка в городе — не все же увозят перекупщики, да и вряд ли в Паоне сейчас спрос на кружево.
Внутри трактир был еще симпатичней, чем снаружи, и гостям в нем чистосердечно обрадовались. Хозяин, не переставая болтать, бросился накрывать на стол и тут же крупно удивил — по его словам, ни банд, ни обозов с утра в нужную сторону не проходило.
— То, что вокруг неспокойно, все знают, — разглагольствовал трактирщик, расставляя горшочки с разноцветными подливами, — но в нашей округе пока тихо было. До сегодняшнего дня, прими Создатель их души… Вот ведь не зря моей хозяйке ночью сова послышалась. Отродясь у нас никаких сов не водилось, а сегодня ухала, как нанятая… А в Белой Усадьбе и вовсе дело было… Мне тамошний парень, что дыни привозит, хорошие у них дыни… Так вот, Апо этот мне рассказал. Двухголовый жеребенок у них на конюшнях родился, да еще и пегий! Прирезать бы да сжечь, а хозяин не велит! Говорит, к удаче… Где ж такое видано, чтоб урод двуглавый удачу принес? Только странный он там, хозяин-то. Прежде ничего был, а как жену с новорожденным схоронил, заговариваться стал. Создателя ругает… Дескать, будь у того совесть, те, кто любит, в один день умирали бы… А еще будто бы…
— Постой-ка, — перебил Капрас. — Эта Белая Усадьба далеко?
— Да как сказать… На своих двоих далековато, а на четырех — за полдня спокойно доберетесь. Если напрямик.
— Агас, — велел Капрас, поняв, что разбойникам отнюдь не требовалось разъезжать по тракту, — отправь-ка туда разъезд потолковей. Чтобы прежде времени не спугнули.
3
Хогберд до Матильды таки добрался. Женщина пряталась от пакостника в супружеской спальне, в мыльне и даже в храме, однако удрать от неизбежности еще не удавалось никому.
— Хватит дурить, неразумная, — объявил Бонифаций после дневной трапезы. — Гад сей выслужиться жаждет, ну так яви если не милосердие, то корысть. Все одно зачтется, ибо на пользу делу и во вред ереси.
— Ладно, — поморщилась принцесса, — но если пользы не будет…
— Рыбке отдадим, — пообещал супруг, — только не дождешься ты того. Знал бы твой боров мало, уже б в болоте засмертном по шею сидел, задом пиявиц кормя, а носом — комаров.
— Хорошо бы, — мечтательно протянула алатка, которой подобная кара показалась самой что ни на есть для Хогберда подходящей. — Только не знает он ни змея. Именно потому, что жив.
— Всякие знания есть, — супруг остервенело почесал нос, словно в него уже впился загробный комар, — одни в гроб толкают, другие из оного тянут. Ступай и разведай, а пистолеты у меня пока побудут.
— Сама же их отдала, — напомнила алатка. — Кто ж борова из морисских пистолетов бьет? Метлой бы его или лопатой.
— Не время нынче для бития. Хогберд нам ручным нужен и для дела. Дабы, в Гайифу возвернувшись, кое за чем приглядывал, а для того должен хитрован увериться, что если не в Талиге, то в Кагете ждет его домик с садиком да пенсион.
— Пусть лучше его Валме купит, — предложила Матильда. — Дело как раз по нему!
— Вьюнош сей без нас знает, что ему покупать и когда. Был бы нужен боров, купил бы борова, а он его тебе привез. Может, пойдешь уже? А как вернешься, мы… делами богоугодными призаймемся?
— Как вернусь — выпью, — пригрозила принцесса, но встала. Дом, где устроились они с Бонифацием, принадлежал гоганскому негоцианту. Пускать иноверцев в монастырские стены было бы для монахов слишком, но и торговлей поступиться святые отцы не могли. В итоге какой-то достославный возжаждал горного воздуха и отстроился возле самой обители! Разумеется, он ничего не покупал, ничего не продавал, а путешествующих соплеменников пускал исключительно из человеколюбия, в котором не уступал благочестивым соседям. Принять гостей самого казара гоган счел за величайшую честь, Бонифаций же свою нелюбовь к еретикам на иноверцев не распространял, так что довольны были все.
Молчаливый рыженький юноша, чем-то напоминавший брошенную в Алате Мэллицу, провел гостью во внутренний двор, где журчал фонтанчик и сидел Хогберд, при виде принцессы оторвавший от мраморной скамьи отнюдь не усохший зад. Без бороды поганец выглядел чуть младше и намного противней, а может, Матильда от него просто отвыкла. Предложи женщине кто-нибудь выбор — руку Хогберду для поцелуя или жабу за шиворот, у барона не осталось бы ни единого шанса, но жабу не предлагали. Матильда осклабилась и сунула барону лапу.
— Вы помолодели, — прошипела она. — Я с трудом вас узнала…
— Вы сняли эти слова с моего языка, — пропел поганец. — Ах, ваше высочество… Вы не возражаете, если я буду называть вас по-прежнему?
— Отнюдь нет! Мезальянс закрепляет за особой королевской крови девический титул. — Вот тебе, покойный Анэсти, вот вам всем, проглоты агарисские! — Я родилась принцессой Алати, я ею и умру.
— Это мудрое правило, — ничуть не смутился Хогберд. Еще бы, боров теперь был не бородатым талигойцем, но бритым гайифцем. — Но как же я счастлив…
О великом счастье пришлось слушать внимательно. Некогда Матильда уже прохлопала несомые потоком баронского красноречия важные вещи. На сей раз Хогберд расписывал свои неиссякаемые, но исключительно целомудренные чувства и благодарил Создателя и всех святых за чудесное спасение прекрасной принцессы и еще более чудесное ее появление здесь, на краю земли, среди монахов и козлов. Минут через десять стало ясно, что по делу барон первым не заговорит. Алатка собралась с духом и перевела взгляд с гревшейся на солнце очень приятной ящерицы на собеседника.
— Хватит, Хогберд, — велела она. — Я женщина, и я любопытна. Поведайте, как на краю земли оказались вы и где ваша борода?
— Увы, ваше высочество. — Хогберд печально улыбнулся, обладай он красой и молодостью Лисенка, это могло бы подействовать. — Я давно утратил право быть собой, иначе я не мог бы спасать тех немногих, кто мне дорог, и служить моему несчастному отечеству. Жизнь носила меня, как ветер носит осенние листья. Я менял города, я менял страны, я менял одежду и даже лицо, оставляя себе лишь имя, память и дело. Те, кому я помогал, принимали мою помощь со снисходительной улыбкой. Те, кому я служил, платили, с пренебрежением называя меня шпионом и наемником. Да, я шпион, я наемник, так что же? Пусть меня так называют, я к этому привык. Никто никогда не узнает, как одинок и темен мой путь… Моя судьба всегда носить маску, но как же она мне ненавистна! Иногда, чаще всего ночами, я мечтаю о том, как сорву изувечившую меня личину, и мир переменится вместе со мной. Исчезнут ложь, равнодушие, черствость, презрение к тем, кто не понят, кто не выставляет свои чувства и свои раны напоказ…
— Барон! — возопила принцесса, понимая, сколь прав был придержавший пистолеты Бонифаций, — Почему вы не приехали вместе со всеми в Талиг? Почему вас не утопили мориски? Как вы выбрались из Агариса?
— Я счел свой долг исполненным, — с кроткой печалью объяснил Хогберд. — Наш дорогой Альдо победил, его признавали короли и герцоги, его венчали на царство, а я был живым напоминанием об оскорбительном, не достойном величия прошлом. Так я думал тогда…
— С вашим опытом? — не выдержала принцесса. — С вашим чутьем? Не увидеть, что мой внук… вряд ли задержится на троне.
— Я ошибся, — развел короткопалыми руками барон. — Поддержка Эсперадора и помощь сопредельных держав дарили уверенность, тем более что я узнал о пленении Ворона. Не увидеть в этом перст судьбы было невозможно, и я сказал тем, кто полагал себя моими хозяевами: «Я устал, я ухожу».
Да, я имел право уйти, ведь справедливость восторжествовала. Меня отпустили, но без вас Агарис опустел… У меня имелись скромные сбережения, и я решил поселиться в предместье Паоны. Мой слуга — последнее, что у меня оставалось от родины, — последовал за мной. Я мечтал о покое, но пришли мориски, в столице стало тревожно, и я начал думать о переезде в провинцию. В начале лета меня нашел зять губернатора Ионики и предложил небольшую должность в канцелярии тестя. Не скрою, им нужен был человек, знающий Талиг и талигойцев. Так я оказался здесь.
Прошлое, ваше высочество, не отпускает. Обычно оно нас терзает, но на сей раз принесло мне великую радость встречи с той…
— Да-да, — Матильда торопливо закивала, спугнув ящерицу, — вы уже говорили… Значит, вы служите губернатору Ионики?
— Я служу отечеству и своим друзьям, — поправил Хогберд. — Сил у меня уже немного, но они ваши, сударыня.
— Трогательно… Вы готовы вернуться в строй во имя нашей… дружбы, хотя мечтаете о спокойной жизни в спокойной стране? Такой, как Кагета.
— Или Алат… Я по рождению северянин, но люблю тепло. Порой мне представляется в воображении уютный дом. Старый слуга зажигает свечи, в окна заглядывают ветви цветущих вишен… Я сижу за столом и пишу о великой эпохе и великих людях, которых мне довелось знать. Увы, я прожил грешную жизнь и, возможно, не заслуживаю Рассвета…
— Мой супруг полагает, что вы заслужили… или можете заслужить покой. Странно, мы только что говорили именно об этом. О домике с садиком в мирной, солнечной богоугодной стране.
— Я мечтал бы засвидетельствовать свое почтение его высокопреосвященству кардиналу Талигойскому. Это, вне всякого сомнения, выдающийся ум. Мне доводилось встречаться с теми, кто знал графа Фукиано в молодости, они сожалели, что столь блестящий и подававший такие надежды богослов…
— Сел в тюрьму? — подсказала принцесса, понимая, что ее миссия выполнена, а договариваться о цене будет уже Бонифаций. — Мой муж полагает, что приобрел бесценный опыт и без Багерлее вряд ли добился бы своего нынешнего положения. Я передам ему ваши слова, и он примет вас сегодня же, ведь завтра вы возвращаетесь в Гайифу.
— Я еще не решил…
— А как же ваш слуга и ваши сбережения?
— Они не столь значимы, чтобы их нельзя было спасти. Что до моего слуги, то я вне себя от беспокойства. Бедный Мишель, как всегда, путешествовал со мной, и тут случился этот кошмарный налет. Лошадь несчастного оказалась слишком пуглива и понесла, несколько разбойников бросилось в погоню. Больше я о нем не знаю ничего, и, кстати, о лошадях… Ваше высочество, я видел вас утром во время конной прогулки. Посадка Великолепной Матильды, как всегда, безупречна, но ваш конь… Прошу прощения, но ему пристало возить телеги, а не носить на себе блистательных всадниц! Увы, в здешних краях достойного вас линарца добыть трудно, а местные кони для дам не годятся, но у святых отцов, по счастью, оказался отличный мерин. И пусть я небогат, я не мог его для вас не купить. Принцесса Талигойи, принцесса Алата, супруга его высокопреосвященства, лучшая женщина, которую я знаю, должна ездить на достойном ее коне!
— Сколько? — взяла быка за рога Матильда. — Сколько вы потратили?
— О, сущие пустяки! В других местах такие кони стоят много дороже, но святые братья не умеют вести дела. Линарца редкой масти — а он, сударыня, горностаевый — они отдали за две с половиной тысячи.
Хогберд мог сбрить бороду, сменить подданство, потолстеть, исхудать, но ничто и никогда не отучило бы его от привычки втридорога всучивать «лучшим друзьям» всякую дрянь, причем так, что не купить было невозможно. Почти.
— Я не могу принять такое сокровище от мужчины без разрешения моего супруга. — Матильда старалась говорить с достоинством, но ее душил смех. — И не могу возместить вам затраты, ведь своих средств у меня сейчас нет. Если вам удастся уговорить его высокопреосвященство принять ваш подарок, я буду в восторге.
— Вы хотите сказать, что коня должен принять ваш супруг? — Хогберд умел собой владеть, но Матильда могла поклясться, что наконец-то цапнула подонка за чувствительное место. — Но уместно ли духовному лицу…
— Пожалуй, не совсем. — Алатка сощурилась и нанесла последний удар. — Разумней всего предложить линарца виконту Валме, объяснив, что это для меня. Но вы начали рассказывать, что вашего слугу понесла лошадь…
4
— Проклятая скотина… — Невзрачный туповатый малый твердил это как заведенный. — Понесла… Кто ж ее знал, паскуду такую…
То, что понесшая паскуда спасла жизнь не столько себе, сколько наезднику, до олуха не доходило. Слуга чинуши средней руки может лучше всех в мире гладить нарукавники и чистить башмаки, но связно описать стычку с разбойниками не в состоянии. Спасибо хоть командир патруля, на который выскочила очумевшая и, кстати, очень неплохая кобыла с десятком висевших у нее на хвосте головорезов, не зря получал императорское серебро. Преследователей шуганул, от лепета слуги про тысячу разбойников не отмахнулся, а прошел по следам. Ну и обнаружил нечто, о чем следовало немедленно доложить начальству.
Гнали так, что дорога съела полтора дня против обычных трех, но о фокусах на кагетской границе Капрас узнал вовремя, то есть до встречи с легатом. Маршал как раз заканчивал с обедом, собираясь часок вздремнуть, а потом на пару с Агасом поискать подходы к прибожественному. Все накрылось кошачьим хвостом, когда вернулся разъезд. Не тот, что отправился к Белой Усадьбе, второй, карауливший тракт со стороны Ситии. А ведь не задержи Карло утренняя находка, он уже свернул бы на Мирикию, и новости пронеслись бы мимо.
Сперва маршал не слишком впечатлился: драгуны видели десяток-другой всадников, а болтовня о множестве душегубов стоила недорого, однако все оказалось куда как непросто. Многочисленные трупы, следы, уводящие к границе, невнятность с тем, кто, куда и зачем шел… Большая, можно сказать, огромная банда действительно существовала и захватила немалый караван, но была, в свою очередь, перебита, а добыча — угнана в Кагету. Что с ней сталось дальше, ни олух слуга, ни бравый сержант не знали. Драгуны и так сделали что могли и больше.
— Молодцы, — от души поблагодарил маршал и своих разведчиков, и расторопных драгун. — Закончим, спросите у трактирщика чего хотите. И чтоб не жались — платит казна! Входите, Фурис. Сержант, еще раз и подробно.
Докладчиком заросший могучей рыжей щетиной кипарец был толковым, как бы не поумней кое-кого из офицеров. Не мялся, не путался, лишнего не говорил, свои заслуги не выпячивал, а заслуги несомненно имелись.
— Повезло, что нас, если издали глядеть, как бы вроде больше выходило, — честно признавался драгун. — Головорезы не разобрали, что на десяток моих ребят — три десятка косоруких ополченцев, вот и убрались. С этого… Микис его имя, он не здешний, из Агариса… Так вот, Микис этот только и мычал про разбойников… И про своего господина — дескать, спасайте! Ну, отправились мы посмотреть, что и как; добрались аж до Рцука, до переправы… Дальше Кагета уже, туда мы не совались, да и дозоры на той стороне крутились, но наш берег облазили. Кавалерия там точно была, хоть и не тысяча, как Микису почудилась, но пара эскадронов, не меньше. Весь берег копытами изрыт, тряпки кровавые валяются, ну и всякое разное… Где — шляпа, где пыжи, куртку даже одну нашли, сукно хорошее… По всему видно, драка на переправе была, но на другом берегу. Конники эти в Кагету наладились, да не вышло, турнули их.
На ночь мы стали у самого брода, решили — если банда вернется, на ту сторону рванем, костры там горели. Ничего, пронесло… Утром прошлись немного по следам, только куда нам такую ораву гнать, да и сухо, на тракте много не углядишь, а вот место, где на обоз напали, нашли…
Самое неприятное выяснилось дальше. Дошлые разбойники потрошить добычу на дороге не стали. Захватили, отогнали в укромное место и без помех и спешки занялись разбором награбленного. Вот тут-то удача стервятникам и изменила, зато очередная бакранская стая поживилась на славу. Грабители если и ждали нападения, то со стороны тракта, а ударили по ним сверху. Всадники на козлах на этот раз не церемонились…
— Ты уверен? — не поверил Капрас, представлявший бакранские налеты несколько иначе. — Это именно бакраны?
Сержант был уверен. Во-первых, козлиные следы с конскими не спутать, а лощинка оказалась сыровата, все истоптано, во-вторых…
— Палками они своими орудовали, ничем другим так бошки не расквасишь. Нашли мы одну такую… С наскоку да умеючи приложить — всё, мозги вон!
— Значит, бакраны начали убивать. — Карло повернулся к молчаливому Фурису. — Это многое меняет.
— Осмелюсь доложить, палками только разбойников положили. Пленных, тех, кто с обозом попался, другие резали. С душой так, не наспех… Но хозяина Микиса мы не нашли, все покойники из простых были — слуги, возницы…
И тут доверенный куратор походной канцелярии наконец задал вопрос, с которого следовало начать. С кем путешествовал хозяин Микиса, куда эти достойные господа направлялись и что было в обозе. Ответ заставил маршала грубо и отчаянно выругаться, сержант же не присвистнул лишь из субординации. На границе Гайифы и Кагеты непонятно куда сгинуло начальство двух провинций, за какими-то кошками наладившееся на богомолье в кагетский монастырь.
5
На капитуляцию Бордона это совсем не походило, та была куда богаче — одна рассыпающая цветы Клелия чего стоила! С другой стороны, дожи вам не полтора губернатора с бантиком, им положено сдаваться красиво — с девами и музыкой, а гайифские чиновники — такая проза… На первый взгляд. На второй троица была разнообразной, примечательной и себе на уме. Худющий хитрец, прибрюшистый простофиля и вальяжный белотелый красавец слишком походили на персонажей комедии, чтобы быть настоящими. И спорили, и почти ссорились они тоже как-то слаженно, при этом упирая на то, что каждый за себя. Эпинэ наверняка поверил бы, но таких на переговоры не берут, вот Бонифаций был прекрасен — то обличая ересь, то проявляя корыстолюбие, то выказывая полную неосведомленность и цитируя, цитируя, цитируя, кардинал содрал с гайифцев на пару шкур больше, чем ожидалось. Впрочем, больше всех переговорам поспособствовали бандиты, и, не загуби какой-то гад Бурразу руку, Марсель проникся бы к душегубам подобием благодарности — спасенные губернаторы, как и спасенные девицы, становятся сговорчивей. Главное, чтобы спаситель знал, чего хочет, и не был слишком уж тошнотворен и тороплив.
Требования талигойцев гайифцев не шокировали, напротив! Расставание с некоторой суммой было предопределено, спасители, пусть и на козлах, подоспели вовремя, а пьяные вечерние оговорки — мог же наследник Валмонов после боя выпить — давали пищу для размышлений: Алва не любит Гайифу, как его предок не любил Уэрту, но это не помешало Алонсо спеться с Балинтом… А ведь Алат немногим больше трех гайифских провинций… Или четырех, если умные люди найдутся и в Левкре.
— Проводить гостей не собираетесь? — Темплтон вырядился в парадный мундир, и правильно! — Все-таки вы их спасли.
— Их спас великий Бакра, — зевнул Валме и едва не хлопнул себя по лбу. — Герард!..
— Кто? — не понял Темплтон.
— Его надо видеть, — рассеянно откликнулся Марсель, оглядывая тенистый двор и увитую чем-то цветущим террасу, на которой уже маялись гайифцы, — и желательно утром… Прошу меня простить.
Бакраны стали лагерем сразу за гоганским домом, в котором устроились Бонифаций с супругой. Бежать было недалеко, Жакна отыскался сразу, однако назад виконт успел лишь к самому концу немудреной церемонии. Гайифцы, подписав личные долговые обязательства на имя ее высочества Матильды Алати, в сопровождении заимодавицы и настоятеля спускались во двор к теперь уже двум каретам. Вторую благочестивым эсператистам послал Создатель в лице смиренных служителей его.
Насколько успел понять Валме, благочестивым гостям обители Гидеона Горного Создатель посылал едва ли не всё — был бы кошелек. Дойдя до столь богоугодной мысли, Марсель решил ее проверить и за ужином посетовал отцу эконому на отсутствие дамского общества, особо упирая на нехватку в здешних краях светлых волос. Создатель не сплоховал — ночью Марселю явился белокурый ангел, довольно-таки искушенный в плотских утехах. Единственное, чего ему недоставало, — это изысканного серебристого хвоста, но требовать подобного от ангела было бы слишком. После завтрака виконт пожертвовал на храм столько же, сколько обычно жертвовал барону на музыку. Судя по медовой искре в глазах отца эконома, музыка в Олларии стоила дороже молитв в Кагете, о чем Валме и отписал в Ургот ее высочеству. Само собой, не объясняя, как пришел к подобному выводу.
— Ну и где ты болтался? — Генеральский мундир Коннера отнюдь не портил, но в адуанском он был самобытнее. — Проводить «павлинов» не хочешь?
— Именно что хочу, — заверил Валме, — потому и болтался. Как прошло?
— Да ничего вроде… Гости закорючки поставили, потом хозяйка расписалась, а кагеты засвидетельствовали. Все честь по чести, только вместо бедняги Бурраза настоятель руку приложил. Теперь гайифцы, если не заплатят, не только жульем выйдут, но и грешниками.
— Воистину. — Валме приласкал опять нахватавшегося репьев Готти. — Как бы его в седло подсаживать?
— Да запросто, — оживился генерал, — мы своих куда только не возим. Главное, чтоб коняка двойной вес выдержала и чтоб они с псом знакомы были и доверяли друг дружке. Ну и хозяину, конечно, уж больно им обоим неудобно и противно бывает… Если ты провожать надумал, кого-то из моих спе́шить придется, твою красотку как раз перековать взяли.
— Провожать надо так же, как встречал, иначе могут истолковать… Вы идите, мы с Герардом догоним.
Коннер понимающе хмыкнул и потопал к своим адуанам, настоятель поднял руку, благословляя гайифских паломников, и кареты тронулись.
— Сыне, — проревело сверху, — что застыл, аки статуй? Снизойди-ка до нас, грешных.
Валме снизошел, то есть поднялся на террасу, где ныне властвовал Бонифаций. Весь в черном, чисто выбритый, с внушительным обручальным браслетом, он не потерялся б и рядом с папенькой, не то что с тремя гайифцами.
— Ваше высокопреосвященство, — не стал скрывать своего впечатления Марсель, — вы поражаете, как Нохский собор, да стоит он вечно. Много взяли?
— Не дороже денег, а вот что взял ты?
— Ваше высокопреосвященство, — понизил голос виконт, — здесь дама.
— Дама, — вмешалась алатка, удивительно похорошевшая после непадения из беседки, — знает, зачем к нашему хозяину вчера из обители приходили.
— Сударыня, — в самом деле не понял Валме, — вы о чем? Разумеется, святые отцы — те, кто умеет читать, — читают не только писание. Возможно, у них с субгубернатором Кипары одни и те же вкусы, и они, вне всякого сомнения, ведут дела с гоганами, но почему вчера?
— Это я должна сказать?
— Душа моя, — поднял брови Бонифаций, — ты о чем?
— А вы о чем? — прыснула алатка. — Убоялись при мне о веселых девицах говорить, ханжи эдакие! Не застрелю.
— О девицах я говорить могу всегда, — запротестовал Марсель. — А вот о том, что изъял из имущества кипарца — нет, это будет неизящно. Так что смотрите сами, оно у Коннера в обозе. Прошу простить, прибыл мой эскорт.
Славный Жакна не только оседлал козлов, но и нацепил на Мэгнуса нарожные ленты. Это было красиво, это было…
— Ваше высочество, — попросил Валме, — если я не в бою и не в лодке запою про «это было», стреляйте без предупреждения. С вашего разрешения…
Самый большой из не съеденных за столом переговоров фруктов достался и так довольному жизнью Мэгнусу. Горделивое «ме-ме-е-е», не самая приятная козлиная рысца… Ничего, до горного кряжа, который сейчас огибают кареты, рукой подать.
На первом уступе догорал шиповник, и Марсель не удержался, вставил в петлицу красный цветок. Жакна внимательно посмотрел и уподобился. Горная роза в петлице… Почему бы ей не украсить форму бакранской козлерии, которую нужно придумать прежде, чем муж Этери возьмет за образец какой-нибудь кагетский ужас? Бедные бакраны так долго просидели в своей Полваре, что просто не понимают, сколь кошмарны порой яркие краски…
— Капитан при особе, я могу прервать твои мысли?
— Герард, ты можешь все! К тому же я думал о вашем народе.
— Тогда ответь. Премудрая говорит, это знаешь лишь ты. Регент к нам вернется?
— Премудрая?
Ну почему старая карга не назвала кого-нибудь другого?.. Объяви премудрая, что судьба Ворона ведома лишь «капитану при особе», Марсель всерьез уверовал бы в бакранское колдовство, но о возвращении Алвы виконт не знал ничего. Из такой дыры обычным ходом не вылезти, да и пора бы уже объявиться… Значит, погиб?! Не верится! Особенно в Барсине, да и сейчас, в не сдающихся осени горах. Есть люди, без которых мир тускнеет, но камни под копытами поют, а солнце пляшет в дальних ледниках, превращая их в горящий янтарь. И эта роза…
— Ты дал клятву молчать? Тогда не отвечай.
— К кошкам клятвы! — И к кошкам дыру, смерть и прочую дрянь! — Регент вернется, и вернется именно сюда, к вам! Главное… чтоб вы были достойны.
— Я понял. Это самое важное — быть достойным!
— Именно, — подтвердил виконт. Герардов хлебом не корми, дай за кем-нибудь тянуться и чему-нибудь учиться. Вот так и создаются великие Бакрии.
Знакомый переливчатый свист возвестил о том, что пора вниз. Караван они обогнали, осталось красиво встать на склоне — пусть господа гайифцы задерут головы и посмотрят снизу вверх. На козлов, на всадников, на народ, который никто не принимал в расчет, — но когда весы колеблются, бросай на свою чашу все! Хоть бакранов, хоть призраков, хоть дурные стихи… Сейчас можно, и потом «это было» и «это будет» разнятся, как Фердинанд и Лисенок!
— Это будет прекрасно, — заорал Валме, пуская Мэгнуса вниз, где извилистой тропой ползли какие-то букашки, — победить всех врагов и заставить склониться их пред блеском рогов!..
Они вылетели на загодя выбранный разведчиками Жакны уступ, и Валме выстрелил в воздух, привлекая внимание. Маленький Коннер пальнул в ответ, маленький Сэц-Гайярэ поднял руку в благословляющем жесте, маленький, но все равно гнусный Хогберд на горностаевой кляче снял шляпу и церемонно ею взмахнул. Кареты и всадники ненадолго остановились и поползли дальше. Смотреть им вслед и страдать Марсель не стал — он, как и папенька, не любил страданий, даже чужих. Проэмперадор Юга полагал, что врагов не мучают, а убивают, терзаться же по этому поводу столь же глупо, как оплакивать жаркое или меховую оторочку. Офицер при особе регента был согласен с родителем целиком и полностью.