Савиньяк усмехнулся и выпутал из гривы окровавленный подарок. Проныра стояла смирно, только ушами прядала – водворение в гостиную кобылу не смущало. Лионель положил эсперу на раскрытую ладонь, варастийка фыркнула и потянулась к серебру.
– Ей шло, – заметил от стола Ротгер. – Кровь – моя, звезда Адрианова, фантазии твои. Я всего лишь довел их до логического конца, в смысле привел лошадку.
– А что делал я?
– Походил на покойника, Манрикам бы понравилось. Было на редкость скучно, но я терпел, пока не изломалось. Алаты вот-вот начнут волноваться, а взволнованный алат пьет больше спокойного, нам может не хватить.
– На Излом витязи приносят четверной запас, – Лионель взял Проныру под уздцы. – В Старой Эпинэ, а меня для начала занесло именно туда, я затащил ее на второй этаж.
– Скверно, – Альмиранте вытащил из розоватой от двух смешавшихся кровей воды свое кольцо и немедленно подбросил. – Не люблю обезьянничать. Что ты еще натворил?
– Ничего особенного. Резал картины, хватался за понсонью, прыгал через огонь и пристрелил Давенпорта, остальные не явились.
– И я?
– Тебя я не звал. – Думать он будет завтра. Перебирать видения по крупице и думать, а сейчас ему нужны разве что тюрегвизе и костер. – В этом году с делами все!
– У тебя, может, и все, а мне еще нужно вспомнить дядюшку. У алатов это вряд ли получится, а вовсе не вспоминать – свинство и прочее неуважение.
– Начинай прямо сейчас, – Лионель распахнул дверь. «Фульгаты»-сообщники явно ожидали чего-то смачного: ну не просто же так Бешеный втащил в дом лошадь! – Найдите Давенпорта. Завтра после обеда он должен быть у меня. С рапортом.
– Именно завтра, – строго уточнил Ротгер. – Сегодня мы радуемся, причем все. Прикажи им, я недостаточно авторитетен.
– Потому что ты сидишь на столе, – объяснил Ли, вскакивая в седло на глазах «закатных тварей», по всему подозревавших пари. – Распоряжение адмирала вы слышали. Исполняйте.
– Да, Монсеньор!
Поводья маршал разобрать не успел, Проныра сама, без шенкелей, встала в полный сбор[9]. Варастийка была готова к любым подвигам, мало того, она хотела этих подвигов, хотела делать что-то очень нужное всаднику. Вот так и понимаешь – лошадь тебя не просто признала, она твоя!
– Поедем на одной кобыле! – Вальдес изловчился и оказался сзади, – это очень смиренно, к тому же лошадка тебя любит. Девушка тоже.
– Какая девушка?
– Рыженькая баронесса с эсперой, я слегка за нее отвечаю. От Юлианы в этом смысле никакого проку, только и может научить, как выходить замуж за бергеров, а здесь бергеры не годятся. Тут вообще мало кто годится.
В ответ Ли шевельнул коленом, Проныра, ничуть не возражая против дополнительного груза, затопала по паркету, ловко обходя навощенную мебель. С лестницей и крыльцом варастийка тоже справилась неплохо, понять бы еще, помнит ли она себя огненной? И видел ли сны о пламени Грато?
– Ты задумчив, – сообщил у конюшен Ротгер, – и молчалив. Скажи хоть что-нибудь, а то я начну бояться.
– Не надо, – рассеянно откликнулся Лионель, любуясь ночным хрусталем. – Вернемся, хорошо бы получить от Проныры и Грато жеребят.
– Конник не может не думать о жеребятах, – со знанием дела сообщил сидящий за спиной моряк. – За что ты Давенпорта? Он, конечно, надутый, необаятельный и, несомненно, докучает девушкам, но, когда припечет, бодает, кого нужно; я сам видел! Тетушку я такому ни за что не отдам, но это не повод хвататься за пистолет. Где ты его, кстати, взял, я про пистолет?
– Он появился. Если ты достаточно смирился, перебирайся на своего. Устроим по дороге скачки.
– Смирился, – Вальдес уже стоял на свежем снегу, – но временно. Паршивый все-таки год выдался! Дядюшку убили, Кальдмеер уверовал, девочки плачут, пора с этим кончать.
– Кто бы спорил? – Ли закинул голову, выискивая Фульгат. Самая длинная ночь года выдалась картинной, с лунными блестками и длинными черно-синими тенями, не хватало разве что любви или нечисти.
Крик кота был яростен и неистов, но глаза Сэль просияли.
– Выпущу-ка я его погулять, – Сэль улыбнулась и встала. – Заодно мы с Мэлхен башмаки выкинем. Как раз до полуночи успеем.
– Угу, – кивнул Герард. Обиженный Эйвон и хромой полковник не сказали ничего, а названный Маршалом рычал и скреб дерево, пытаясь дотянуться до задвижки. Селина подхватила гневного под живот, и гоганни торопливо распахнула дверь. С лестницы тянуло холодом и сыростью, словно вернулась осень.
– Только бы это был папенька, – шепнула подруга. – Если ты его разглядишь, подтверди, что все так, как я скажу. На самом деле я буду врать, иначе не получится.
– Хорошо, – пообещала Мэлхен, – но разве вернувшиеся приходят раньше полуночи?
– Я подвела часы, – объяснила Селина. – Сейчас невесты выбрасывают за порог старую обувь, вот и мы тоже. То есть так будут думать, хотя лучше бы они уснули. Открой корзинку.
Кот все понял. Заорав, он растопырил лапы, но Селина знала, что делать, и черно-белый оказался бессилен. Он рычал и сотрясал сработанную лучшим плетельщиком Аконы тюрьму, но кому страшен плененный?
– Если явился кто-то скверный, мы тебя выпустим. – Подруга вытащила из кармана толстый золотой браслет и надела на руку. – Этот браслет господин Густав купил для Норы, но она так и не поймала жениха, а потом все умерли. Я думала отдать его фок Дахе, ведь это настоящее золото, хоть и дутое, а полковник очень потратился на похороны господина Густава. Потом я поняла, что дарить господину фок Дахе браслет невесты бестактно, и сунула его в старое бюро. Нужно, чтобы папенька поверил, что это подарок капитана Уилера.
– Ты будешь говорить, а я свидетельствовать, что так и есть?
– Придется, – вздохнула подруга, и они пошли навстречу сквозняку. В самой дальней из нижних комнат шумели солдаты, они ничего не слышали и не чувствовали. Только кошки видят выходцев и рвут их когтями, но что, если подобное дано и не поддавшимся чарам людям? Тогда ничтожная поможет Маршалу. Гизелли один раз уже испугалась кошачьих когтей, она отступит снова.
– Я первая, – тихо велела Селина и передала рычащую корзину Мэллит. Гоганни положила руку на запор из ремней – со стилетом она не расставалась даже ночами, но бить в молчащее сердце нет смысла. Терка для моркови и яблок стала бы лучшим оружием против вернувшейся злодейки, ведь та гордилась своей красотой. Нужно было зайти на кухню, но удачная мысль опоздала: Сэль чуть приподняла юбку и присела, приветствуя невидимого.
– Папенька, – сказала она, – как хорошо, что ты нашел для нас время! А где Зоя?
– Один я! – мужской голос был груб и вкрадчив, как у нечестного повара. – Пусти папеньку сыночка вразумить! Головка у него умненькая, зря он ей рискует. Чудом ведь не ушел теньентишкой, ни орденочка не нажив, ни деточек… Ох, стыдненько б мне было! Сам в генеральской должности, а сыночек из адъютантишек не вылез, домика столичного не завел, только имечко зря сменил, не докликаться…
Это был отец подруги, и он не желал зла! Гоганни быстро отнесла корзину в гостиную и вернулась. Полутемная лестница с нишей казались обычными, но глаза начинали болеть, грудь тоже заныла.
– Кровиночка ты моя, – упрашивала пустота, – пусти меня домик посмотреть, я же не просто так, я подарочки подберу. Сейчас много подарочков, протяни руку и бери, никто не хватится, а тебе сгодится. Или хочешь – за золотом сходим, лежит ведь, ждет!
– Пусть лежит, – перебила Селина. – Папенька, если хочешь помочь Герарду, отведи его к Монсеньору Рокэ! Прямо сейчас, это очень важно.
– Он был скверным унаром! – Что-то глухо стукнуло, будто упал обернутый войлоком камень. – Злым! Не хочу его я видеть…
– Монсеньор – Первый маршал Талига, – голос подруги звенел все сильнее. – Он должен знать!
– Не поведу я к нему сыночка единственного, не желаю, чтоб кровушку мою дурному учили! – Кто это говорит? Что нужно ему, и зачем здесь ничтожная? Лучше уйти… Гости! Они не знают, когда убирать из-под жаркого согревающие плошки, они все погубят…
– Папенька, – почти крикнула Селина, – ты же хочешь, чтобы у Герарда были ордена!
– Умненькие орденочки в тихом местечке собирают, – отозвался невидимый. Подруга называет его папенькой, но ведь у нее нет отца! – Главное, местечко найти, а дальше все будет, и орденочки, и денежки…
– Герард присягу принес. Он не станет прятаться, у нас война.
– А то я не знаю! Глупенькие вы… Тихонько жить надо, свои делишечки обделывать, как воробушки да голубочки. Все своим заняты, норками, детками, и только вы враждуете. Зачем? Жалкие вы, чего хотите, куда торопитесь? Ей все не нужны. Ей…
– Папенька, это на нас напали, но ты все равно не поймешь. Герард не станет искать место!
– Ну так ты ему найди. Приданое у тебя герцогское, красота – королевская! Заставь графа своего белявого короночку добыть, ему это раз плюнуть. Станешь ты, деточка моя, герцогиней, тут-то людишечки к тебе нужные и потянутся, а ты с них местечко для братика, да орденочки, да денежек на домик. Свое не трать, нечего! Будешь богаче мужа, он тебя держаться станет, хоть бы и герцог.
Герцогу всяко больше требуется, чем графу вшивому-паршивому, а вам жить нужно так, чтоб рухлядь эта, бабка твоя, волосенки себе последние от зависти повыдергивала. Тут платьицами да камешками не обойдешься, кареты с лошадками нужны, слуги, поместьица с парками, да не абы какими, а чтоб с фонтанами. И нечего тянуть, а то как бы красавчика твоего какая змеюка не утянула. У меня над ним власти нет пока, вот поженитесь, я свою кровиночку защитить сумею…
– Я за Монсеньора не выйду, – Сэль шагнула вперед. – Я выхожу за капитана Уилера, ты его видел, он мармалюку Гизеллу от теньента Савиньяка отогнал.
– Ха! – Кто здесь хохочет? И почему к горлу подступает тошнота? Так бывало в детстве, но теперь ничтожная здорова… – Ха! Не так про любименьких щебечут! Глазок не опустила, румянчиком не пошла, при тебе сердечко твое, зачем папеньку обманывать? Хочешь, чтоб забрал я негодяя, я его и так заберу, скажи только да дорожку отвори. Не войти мне к чужому, не ухватить…