— Хорошо.
У него сдавило грудь, пересохло в горле, в голове пульсировало. Брук так красива, что ему захотелось схватить ее в объятия и держать до тех пор, пока не растает ужасный лед внутри его. Но страх пересилил желание.
Она прикусила нижнюю губу — верный признак того, что нервничает или расстроена, или то и другое вместе.
— Что мы будем делать дальше, Остин?
Он не ожидал столь прямого вопроса.
— Оставайся здесь, сколько хочешь.
— То есть ты будешь обеспечивать ребенка и меня по доброте душевной?
Надменный сарказм слегка взбодрил его.
— Я просто стараюсь подобрать правильное решение в этой ситуации.
— Вынуждена сообщить, что у тебя не слишком получается.
Он вспылил, оскорбленный до глубины души.
— Что ты, черт возьми, хочешь от меня?
— Было бы неплохо начать с объяснений. Вроде бы я не замечена в излишней навязчивости, Остин. Почему у тебя возникла необходимость прятаться?
— Это довольно сложно объяснить.
— Попытайся.
Брук смотрела на него пристальным взглядом серых глаз. Ее скулы обострились. Бирюзовая вязаная жилетка и кремовый свитер подчеркивали хрупкость фигуры. Хотя она была одета в обтягивающие черные легинсы, никаких видимых признаков намечающегося животика пока не было.
— У нас есть кофе?
Брук нахмурилась.
— Это все, что ты можешь сказать?
Остин приложил руку к макушке головы, где в настоящий момент обосновался отбойный молоток, колотивший прямо по черепу.
— Мне нужно выпить кофе. И я сделаю для нас пару сэндвичей. А потом отвечу на все твои вопросы.
Это было опрометчивое предложение, о котором он мог впоследствии пожалеть. Но ему нужно срочно перекусить.
Он последовал на кухню вслед за Брук. Несмотря на травмированные ребра, она грациозно двигалась, ставя кофе на плиту, доставая чашки и блюдца и подавая ему то, что нужно для приготовления сэндвичей, — хлеб, ростбиф, швейцарский сыр.
Наконец они сели перекусить.
Остин со стоном благодарности вонзился в бутерброд.
Брук ела еще с большим изяществом, при этом оставаясь серьезной.
— Когда последний раз у тебя была нормальная пища?
— Я не помню. Может быть, завтрак с тобой в среду утром. Я съела несколько пачек крекеров с арахисовым маслом. В клубе было много народу. Не очень хотелось есть.
Не говоря больше ни слова, Брук подала ему второй сэндвич.
После третьей чашки кофе он наконец почувствовал себя человеком.
Когда тарелки опустели, наступила тишина.
Остин встал и сделал несколько шагов.
Брук осталась сидеть. Он уже заметил, что сидеть ей больно. Казалось чудом, что при падении сломанное ребро не прокололо ей легкое.
У него закружилась голова, и он снова сел, не в состоянии отделаться от воспоминаний о падении Брук с лестницы. Оно преследовало его в сновидениях.
Выражение ее лица смягчилось, будто она увидела его внутреннее смятение.
— Поговори со мной, Остин.
Он опустил голову на руки и застонал.
— Я лгал тебе с самого начала.
Она моргнула.
— Ничего не понимаю.
— Ты предположила, что я все еще люблю Дженни. Эта выдумка соответствовала моим целям, поэтому я позволил тебе поверить в это. Хотя и знал, что эта ложь причинит тебе боль. Вот так. Теперь ты знаешь, что я за человек.
У Брук задрожала нижняя губа.
— В день, когда я встретила тебя первый раз, ты снял обручальное кольцо.
— Это правда. Но я продолжал носить его, чтобы держать женщин на расстоянии.
— О‑о‑о.
— Мне очень нравилась Дженни. Естественно. Но не поэтому я носил обручальное кольцо шесть долгих лет. Я не погрузился в горе и не цеплялся за память о прошлом. К тому моменту, как мы встретились, я просто хотел, чтобы все оставили меня в покое. Кольцо было отличным сдерживающим фактором.
Остин намеренно изложил факты таким образом, чтобы изобразить себя в худшем свете. Однако Брук нужно знать всю правду.
— Но ведь ты снял его в ту ночь, когда мы встретились.
Он кивнул.
— Одра не успокаивалась. Говорила, что я превратился в бездушное существо, и настаивала на моем возвращении в мир живых людей.
— Не понимаю.
— Я знал, что ты думаешь, будто я по‑прежнему люблю Дженни, Брук. И я позволил тебе поверить в это. Ты не спросишь почему?
Ее глаза казались огромными, лицо бледным.
— Почему, Остин?
Он нервно пригладил руками волосы.
— Потому что ты пугала меня. Ты дала мне надежду на проблеск света, тепла и счастья, и я этого хотел. Боже, Брук, как я хотел этого.
— Но?
— Я был в ужасе, не знаю, как тебе объяснить. И вообще, может ли кто‑нибудь это понять, пока сам не пройдет через такое. Наблюдать за тем, как умирает любимая женщина, хуже, чем заболеть самому. Дженни прошла через ад. У меня было чувство, что я бы дал себе отрезать конечность, Брук, только чтобы избавить ее от мучений. Но я не мог ничего сделать. Ей пришлось идти по этой дороге в одиночку, и лучшее, что я мог сделать, — быть рядом.
— Быть рядом — это очень много.
— Мне так не казалось. Я никогда не чувствовал себя настолько беспомощным. А когда встретил тебя, такую светлую, с милой улыбкой и радующуюся жизни, я так хотел впустить тебя в сердце и душу, но мне было слишком страшно.
— Страшно отчего?
— Страшно от ответственности за другого человека. Я больше не хочу чувствовать эту боль.
Ее сердце упало.
— Но потом я забеременела, и ты придумал план Б.
— Именно. Но даже тогда перестраховался. Сказал, что буду спать с тобой и обеспечу ребенка, а сам останусь в стороне.
— Тогда зачем ты решил жениться на мне?
Он вскочил и снова зашагал взад и вперед, переполненный миллионом противоречивых эмоций.
— Я не знаю.
Брук, морщась, медленно встала.
— А мне кажется, знаешь, Остин.
Эта ее задумчивая улыбка. Будто внутри ее иссяк бесконечный источник надежды.
— Я хотел, чтобы наш ребенок родился в законном браке.
— Никого больше не заботят подобные вещи.
— Зато для Ройала это важно.
— Возможно. Но ведь ты не поэтому согласился на мое предложение, правда?
— Это одна из причин.
О наличии другой причины признаться труднее. Практически невозможно.
Остин засунул руки в карманы, избегая искушения обнять Брук.
— Ты уверена, что с ребенком все в порядке?
Брук прислонилась спиной к холодильнику, осторожно перенося вес с одной ноги на другую.
— Да. Хватит менять тему разговора. Скажи, каково это — увидеть, как я упала.
Остин уставился на нее. Нет! Он вспомнил этот момент, и у него опять закружилась голова.
— Я волновался. Все произошло так быстро. Я боялся, что ты серьезно ранена, можешь никогда больше не очнуться или у тебя случится выкидыш.
Большие серые глаза Брук, казалось, заглядывали ему прямо в душу, в самые потайные уголки.
— Ты винил себя, Остин?
Его затрясло. Да. Так оно и было. Правда. Он видел, как она упала с этой проклятой лестницы. И должен был находиться рядом, держать ее за руку.
— Ты не подождала меня, — прохрипел он.
— Именно. Дженни тоже была взрослой женщиной, могла записаться на прием и пойти к врачу, когда кашель только начинался. — Брук перевела дух. — Прости, что напугала тебя. Но ты не можешь контролировать все, Остин. И никогда не сможешь.
— Ты была без сознания. — Он переживал этот ужасный момент снова. — Шел дождь, а на тебе было красивое свадебное платье, и все, что я мог сделать, — присесть на корточки и молиться, чтобы ты не потеряла ребенка.
— Потеря ребенка решила бы твою проблему.
От ее слов его охватила жгучая ярость.
— О боже, не смей так говорить. Не смей так говорить!
Она обхватила себя руками, бесстрашно и непоколебимо принимая его гнев.
— Почему бы и нет, Остин? Ведь это правда.
Пропасть снова разверзлась у него под ногами.
Брук продолжала давить и давить на него. Будто думала, что он достаточно смелый, чтобы ее перепрыгнуть. Но он не смелый. Он буквально окаменел от страха.
Она протянула руку, ее улыбка задрожала.
— Скажи, почему ты так расстроился, когда я упала. Почему находился рядом в больнице, когда я проснулась. Почему арендовал этот прекрасный дом для нас, а потом переехал, и теперь я вынуждена спать здесь совсем одна. Скажи мне, Остин. Почему?
Он не мог ничего сказать. А если бы сделал это, судьба снова ударила его, поставила на колени и наказала бы за то, что он осмелился поверить, будто может вновь обрести счастье в жизни. Однако он в долгу перед Брук за то, что причинил ей боль. Она заслуживает хотя бы правду, которая состоит в том, что Остин не тот человек, которым представлялся.
Прежде чем он успел заговорить, Брук подошла к нему и положила голову ему на плечо. Обвила его талию.
— Ты дал мне так много, Остин. Я хотела освободиться от влияния родителей и встать на ноги, зажить самостоятельно. Ты помог мне осуществить это. Я всегда буду благодарна тебе за поддержку.
— Ты это сделала сама. — Он крепко, с бесконечной нежностью обнимал ее. — Ты смелая, решительная и такая сильная. Я люблю тебя, Брук Гудман. Телом и душой. Дженни была моей первой любовью, любовью молодости. А ты моя вечная любовь, мать моего ребенка, женщина, рядом с которой я хотел бы состариться.
— Я тоже тебя люблю, глупый Ковбой. Никогда не покидай меня.
Ее голос прервался на последнем слове, и она заплакала. Они стояли обнявшись. Долго, целую вечность.
Наконец Брук отстранилась и посмотрела на него, ее ресницы были влажными, глаза покраснели.
— Я не ревную тебя к Дженни. Правда, нет. И рада, что она была с тобой.
Остин медленно покачал головой, вытирая слезу с ее щеки.
— Ты необыкновенная женщина. Однако послушай, моя дорогая. Я собираюсь провести следующие пятьдесят лет с тобой. Хочу осыпать тебя любовью, нежностью, демонстрировать мою привязанность. Хотя, вполне возможно, я испорчу тебе жизнь. Ты готова?
Крохотная ухмылка коснулась уголков губ Брук.