– Вот уж не думал, что такую охоту тебе судьба уготовила, – из-под густых усов и бороды блеснула короткая улыбка. – Погоди здесь.
Он отпустил ее руку, и Руслана едва сдержалась, чтобы вновь не юркнуть своей ладонью в отцовскую, что внушала спокойствие и защищенность. Моймир вышел из комнаты, и на душе стало как-то пусто и холодно.
– Ослушаешься отца? – тихо спросил Зоран, о присутствии которого Руслана почти забыла. Дозорный тенью держался чуть поодаль и, пока Моймир не ушел, не вмешивался в семейный разговор.
– Не знаю, – не поднимая тяжелой от переживаний головы, честно ответила она. – Если отец говорит, что одной в лес лучше не лезть, может, оно и верно? Я никогда без него в чащу не заходила. Всегда знала, что он рядом, что подскажет, если ошибусь…
Руслана вспомнила день, когда отец впервые позволил пойти с ним лес. Было жаркое лето, и в густой зелени ей мерещились горящие интересом глаза духов. Они смотрели на нее, изучая и еще не зная, что девочка с лентой в волосах и самодельным луком станет частой гостьей в их живом доме.
Тогда ей казалось, что так будет всегда: она, отец и свобода, пахнущая мхом и хвоей.
– Не попросишь родителей бежать из города с тобой? – Зоран разрушил приятное видение, ожившее в воспоминаниях.
– Они отказались, – помрачнев еще сильнее, припомнила недавний разговор Руслана.
Отец бы мог уйти вместе с ней, но не станет, потому что матушка не решилась покинуть родной Хрусталь. И пусть Руслана все еще злилась, но понимала это желание матери. Сердце жалобно сжималось, стоило представить, как невыносимо тяжело будет Бояне в путешествии, а потом – в разлуке с родными краями, старшей дочерью и всем привычным и дорогим.
– Да и не бегу я, а на поиски ухожу. – Руслана расправила плечи, подняла голову, мигом перестав быть похожей на цветок, давно не видевший солнца. – Хрусталь – мой дом, и я докажу наше право оставаться здесь.
Она не смогла прочитать эмоции Зорана. Всего на миг ей показалось, что в зеленых глазах мелькнуло удивление вперемешку с… уважением? Но стоило моргнуть, и вот лицо Зорана вновь ничего не выражает.
В горницу вернулся Моймир, и едва Руслана обернулась на отца, из груди вырвался изумленный вздох.
– Я ведь обещал шапку из того волка сделать, – улыбнулся Моймир и вложил в руки Русланы объемный головной убор из серого меха, что мягко приминался под пальцами. На макушке торчали два острых уха. Тоже волчьих.
Руслана никогда не видела таких шапок. Она с интересом потрогала упругие, стоящие торчком серые уши.
– Настоящие! – охнула она.
Отец рассмеялся, а Зоран неловко протянул руку, чтобы тоже коснуться чудного головного убора.
– Заслужила, дочка, – сказал отец то же, что и в тот день, когда Руслана спасла его от волка. – Пусть будет напоминанием – ты больше не та слабая девочка, какой когда-то впервые пришла в лес. Пусть будет напоминанием о доме. Обо мне.
– Отец…
Руслане не нравилось, как он говорит это. В его словах угадывалось прощание, как скорая гроза – в свинцовых облаках. Она наспех надела шапку и порывисто заключила отца в крепкие объятия. Он засмеялся, гладя Руслану по волосам, которые та не успела заплести в косу перед приходом Зорана.
– В этой шапке ты – настоящая волчица, – рассмеялся отец, сжимая Руслану в прощальных объятиях. – Я бы сказал, что осталось только зубы и когти отрастить, но они, верю, у тебя уже есть.
На дрожащих губах расцвела горькая, как полынь, улыбка. Внутри плескался океан, но выпустить на волю этот ураган чувств Руслана не могла. Даст слабину, и пока еще маленькая трещинка в самообладании разрастется, расколет ее, разрушая.
– Спасибо, – только и смогла выдохнуть она из сжатого подступающими рыданиями горла. А потом…
– Давай! Повтори, что ты сказала! – дверь в избу распахнулась, и в сени, точно принесенные ветром, влетели двое.
Руслана отошла от отца и с недоумением уставилась на девушку, которую матушка втащила в избу. Казалось, Богдана стояла лишь благодаря тому, что матушка цепко держала ее под локоть. Бывшая подруга была такой бледной, что Руслана сощурилась, пытаясь разглядеть корку инея на лице Богданы. Ее губы дрожали, когда девушка несмело произнесла:
– Они сказали, что ведьма должна сгореть.
Руслану точно толкнули в грудь, а из-под ног выдернули опору. Однако она не шелохнулась и строго спросила:
– Кто это сказал? Когда?
Когда Богдана подняла загнанный взгляд на Руслану, ей стало даже жаль бывшую подругу. Такая запуганная, дрожащая, точно это на нее натравливали палачей.
– Скажи им то, что сказала мне! – торопливо попросила матушка, на эмоциях даже не замечая, как сильно вцепилась в Богдану.
Руслана обернулась на Зорана, но тот сосредоточенно смотрел на женщин, впитывая информацию не только из слов, но из каждой детали. На платке Бояны еще искрились снежинки, край юбки был влажным от снега, комья которого налипли на валенки. Богдана же была одета в легкое платье, поверх вместо кафтана успела накинуть лишь шерстяной платок, а обута подруга оказалась в сапоги из разных пар.
– Мои родители, – едва дыша начала Богдана, – они сказали, что вчера видели на площади Некраса. Он говорил, что из Цаворита весть пришла – палачи едут и остановились в городе передохнуть.
– От Цаворита до Хрусталя один день пути, – шепнул Зоран, чуть склонившись к уху Русланы.
Если бы она оторвала взгляд от пола и посмотрела на мать, то увидела бы все метания, отпечатавшиеся на материнском лице от этого зрелища. Матушка побледнела, лицо ее вытянулось. Бояна не знала, бежать ей из избы от сына беса или же на него, чтобы отогнать от дочери.
Только вот Руслана оцепенела и стеклянным взглядом уставилась в пустоту.
– Один день, – повторила она, прекрасно понимая, что даже этого времени у нее больше нет.
– Я вот только об этом узнала, – запинаясь в волнении, продолжала Богдана, – когда матушка звала к городским воротам. Они с батюшкой туда пошли смотреть на приезд палачей.
Руслана, как в дурмане, подняла голову, тяжело сглотнула. Избегая смотреть на родителей, боясь увидеть в их глазах горечь или слезы, она повернулась к Зорану.
«Что мне теперь делать?» – немо спросили ее глаза, хотя ответ давно был известен. Полупустая сума валялась где-то в светлице, одежда для дороги уже была на Руслане, а в хлеву, она не сомневалась, ждала снаряженная кобыла.
– Почему ты говоришь об этом? – Руслана с подозрением склонила голову набок, будто это могло помочь рассмотреть Богдану еще внимательнее. – Ты ведь веришь слухам и боишься меня.
Руслана шагнула вперед, а Богдана – назад. Между ними будто тянулась длинная незримая спица, и если расстояние сокращалось, ее кончик впивался в нежную кожу бывшей подруги. Она не могла стерпеть эту боль – смесь страха перед «лесной девкой» и отвращения из-за собственного предательства – и бежала от нее.
– Боюсь, – призналась Богдана, опустив глаза стыдливо. – Но еще я помню, что мне ты зла никогда не делала, Руслана. Помню подаренные рукавички из лисьего меха. Помню, как ты меня часто пирожками с мясом угощала и вечерами украдкой разделанных кроликов к калитке приносила.
Руслана почувствовала на себе удивленные родительские взгляды, но виду не подала. Она часто помогала подруге без ведома родных, потому что знала – семья у Богданы небогатая. С охотничьего дома пары кроликов не станется, а подруге радость.
– Может, ты и ведьма. Может, даже ты ту вьюгу наслала. – Богдана заметно помрачнела на этих словах, но потом смело вскинула подбородок и сделала несколько шажков в сторону Русланы. – Но мне ты только добром отвечала. Не смогу смотреть, как палачи твою казнь чинить будут!
Ясные глаза Богданы смотрели прямо и твердо, и Руслане, несмотря на все беды, на душе вдруг стало спокойно и тепло. Все-таки не смогла подруга от нее отвернуться, как бы страшно ей ни было перед «злой ведьмой» лицом к лицу стоять.
– Когда палачи будут здесь? – голос прозвучал на удивление ровно, хотя сердце вот-вот выпрыгнуло бы из груди.
– К полудню. Времени мало. Уходи, пока не поздно. Если палачи твое лицо увидят, скрыться сложнее будет, куда ни беги.
Матушка запричитала что-то, сцепила руки у полной груди. Руслана успела увидеть на немолодом лице влажные, блестящие дорожки, а затем мать упорхнула в другую комнату.
Ну и пусть. Не хочет прощаться, Зорана боится? Пусть!
Но на душе все равно было мерзко. Как дождь размывает дороги, так обида смыла боль и тоску. Так даже лучше. Точно не будет плакать, прощаясь.
– Почему мы должны тебе верить? – Зоран выступил вперед, впервые открыто вмешавшись в разговор.
Богдана, кажется, побледнела еще больше, хотя еще миг назад это мнилось невозможным. Она пораженно, почти с трепетом смотрела на Зорана.
– Княжий слуга, – охнула она совсем тихо и покорно склонила голову. Настолько напугана была, что раньше дозорного не замечала?
– Говори же, – сухо, но твердо произнес Зоран, и даже Руслане стало неуютно. Не просьба – приказ.
– Мне незачем лгать. В ловушку Руслану мне не заманить, ведь не знаю, куда она двинется. Я лишь пришла предупредить об опасности и помочь выиграть время.
Когда Зоран и Руслана переглянулись, Богдана добавила:
– Я останусь здесь, чтобы меня приняли за Руслану.
– Что? – не поверила ушам она. – Зачем?..
– Хочешь, чтобы палачи тебя схватили? – тоном, который обещал отнюдь не веселые приключения, поинтересовался Зоран.
Когда Богдана уверенно кивнула, Руслана засомневалась в том, что девушка в своем уме. Она ведь даже подойти к Руслане боится! Зачем ей подставляться вместо нее?
– Тебя ведь убьют, когда в Хрустале подтвердят, что ты и есть та самая ведьма, – ясные глаза Богданы смотрели неотрывно, а слова ее целили в самое сердце. Руслану пробрало до костей от этого тихого голоса, который говорил абсолютную правду.
Ее убьют, едва она попадется. Палачи не станут ее судить, потому что доказательств – слов свидетелей колдовства – уже достаточно, чтобы свершить казнь.