Хотя клерк предложил связаться с одним из ближайших отелей и выяснить, нет ли там свободных номеров, Маканна от подобного предложения отказался и решил во что бы то ни стало дождаться возвращения Фриско.
Ему не сиделось на месте. А поскольку он многие часы вынужденно провел в кресле самолета без движения, то сейчас испытывал потребность чуть размяться. Тихонько поставив чемодан за большой, росший в кадке декоративный цветок, Маканна пошагал в направлении пляжа.
Дул легкий бриз, на небе застыла безупречно начищенная луна.
Неподалеку от кромки воды Лукас заметил парочку и почти сразу в женском силуэте признал Фриско. Раздражение его от этого лишь возросло. Он намеревался пойти прямиком к ним, но как раз в эту минуту мужчина наклонился и поцеловал Фриско.
В это самое мгновение произошло невероятное, прежде никогда Лукасом не испытанное. Он вдруг ощутил сильнейший прилив ревности, о существовании которой ранее читал лишь в книгах. Как вести себя в такой ситуации? Это он и называл психологической ловушкой. В мозгу как бы образовалась пустота: Лукас не знал, как следует реагировать на происшедшее.
Он подавил первое желание: броситься к ним и ударом кулака в морду повергнуть наземь соперника. А если не бить — что тогда? Лукас буквально потерялся.
В конце концов он принял решение, прямо противоположное обдуманному в самолете. Все соображения осторожности оказались вмиг позабыты. Лукас намеревался жениться на Фриско.
И тому он сумел найти даже некоторое оправдание. Да, он хотел поступить совсем по-другому, а если Фриско и вынуждена была выйти за него замуж, то пускай во всем винит себя и собственную связь с этим Кеном, так, кажется, зовут этого придурка.
Но… Вопрос был в другом. Хочет ли она его? Или ляжет в постель «исполнять супружеский долг»? Нахмурившись, Лукас украдкой взглянул на Фриско. Если быть вполне уж откровенным, — а Лукас привык быть с самим собой предельно откровенным, — то следовало признать, что от Фриско он хотел не просто сексуальной близости. Ему нужна была ее тотальная капитуляция.
И эта мысль не давала Лукасу покоя.
А сам-то, сам-то готов ли к столь же безоговорочной сдаче?
Мысленно попытав себя на этот счет, он признался, что — да.
Да. Он вполне готов, более того, он хотел этой победы Фриско. То, что начиналось как тактический маневр в замысловатой деловой игре, неожиданно превратилось в отчаянный шаг, предпринимаемый на ином поле — на поле любви.
Вот как все, стало быть, обернулось…
Господи, он ведь сейчас по уши влюблен в нее! И это чувство поглотило все.
Теперь у Фриско есть все основания презирать его.
Расчетливо и весьма продуманно он припирал ее к стенке, припер и затем выбил почву из-под ног, вынудив Фриско предать родителей.
И после всего этого он еще надеется, что она сможет полюбить его?!
Самонадеянный осел!
Что ж, может, в таком случае имеет смысл оценить ущерб, нанесенный его действиями? — подумал Лукас, тогда как его руки автоматически повернули руль, и автомобиль с широкого бульвара свернул направо, в сторону отеля.
Его разрушительная тактика оказалась обоюдоострой. И если одна сторона лезвия прошлась по Фриско, то противоположной стороной лезвие прошлось и по нему.
И вот сейчас, после всего, что произошло, Лукас не только хотел, чтобы Фриско охотно отдала ему свое тело, он еще хотел, чтобы она раскрыла свое сердце навстречу ему, его чувствам.
И пока Лукас оценивал свои шансы, внутренний голос ему тихонько прошептал: «Жизнь коротка, Маканна, помни об этом…»
Остановив машину напротив входа в отель, Лукас подумал: хорошо, что жизнь приучила его бороться до последнего. Правда, шансов на победу, как он понимал, в данном случае было маловато.
Но если оставалась хоть тень надежды, он не склонен был сдаваться.
А надежда продолжала мерцать.
В эту ночь, решил Лукас, он возьмет все, что Фриско снизойдет ему дать, а завтра, точнее говоря, во все последующие дни он будет упорно и твердо добиваться ее любви.
С такими мыслями он повернул голову и посмотрел на Фриско. Горло его сдавил спазм — и почти сразу же сделалось тесно в брюках.
Его невеста.
Внезапно Лукас понял некое новое значение этого слова, и это открытие переполнило душу разнообразными чувствами. Он осознал, сколь непросто для женщины отдать себя в руки мужчины, с которым она соединена священными узами брака.
И неважно, что зачастую священные узы истончались и исчезали задолго до того, как заканчивался отмеренный Господом срок жизни на земле. Важно, что узы связывали Лукаса и Фриско.
Лукас был уверен, что для него это — на всю жизнь.
Но что думает Фриско?
Он вздохнул.
Она открыла глаза.
Господи, как она молода и хороша. И так беззащитна.
Проклятье! Достаточно было ему сейчас взглянуть на Фриско, и он испытал такую боль, о существовании которой не подозревал. Даже когда уходили из жизни его отец и мать, он не переживал ничего подобного. Боль была несопоставима и с той, что пронизывала сердце в момент известий о промахах и бедах родных братьев.
Фриско распустила узел, и теперь волосы густыми волнистыми локонами прикрывали ее лицо. Отражавшие свет отеля глаза ее приобрели спокойное вопросительное выражение. Губы ее были сейчас чуть приоткрыты: она подсознательно предлагала ему попробовать вкус ее поцелуя.
Ее губы… О, они были такие сладкие! Они могли свести с ума!
Лукаса заполнила нежность, прорвавшаяся в голосе, когда он сказал:
— Ну вот, мы и приехали.
Глава 25
Фриско нервничала, как канатоходец, дошедший до середины своего каната и только тут обнаруживший, что этот самый канат уже до такой степени протерся, что в любое мгновение может лопнуть.
И что же Лукас вознамерился теперь предпринять?
Как странно он смотрел на нее в машине. Фриско не поняла смысла этого нового взгляда.
Когда они прошли через главный вход, пересекли вестибюль отеля (она была рада тому, что Кена за стойкой не оказалось), когда подошли к лифтам — Фриско все посматривала на Лукаса. Его лицо как-то помягчело, прежняя жесткость невесть куда делась. Она пыталась угадать, что скрывается за этой сугубо внешней переменой.
И впрямь, что может означать это более доброе выражение его лица? Раздумывая, она воинственно держала спину прямой, а лицо ее выражало решительность. Такой она и вошла в номер.
Может, попытается мягко убедить ее?
Известно ведь, что мух куда проще ловить при помощи меда, а не уксуса, — напомнила она себе. Банально — однако ведь верно.
Собрав остатки самообладания, Фриско поставила свою сумочку на туалетный столик и решительно обернулась, намереваясь лицом к лицу встретить неизбежную свою судьбу.
Лукас в этот самый момент снимал пиджак.
Фриско с трудом проглотила слюну. При виде того, как деловито и спокойно он в ее присутствии раздевался, она вдруг почувствовала необычайную сухость в горле.
Вплоть до сегодняшнего вечера, а стало быть, еще каких-нибудь несколько часов назад, действовала негласная договоренность: если один раздевался или одевался, другой чинно выходил из номера, чтобы не мешать и не смущать.
И вот теперь, после того как в церкви были произнесены соответствующие слова, все прежние условности вдруг перестали существовать. Уже одно то, что Лукас так демонстративно разоблачался в ее присутствии, даже не дав ей времени подготовиться к этому зрелищу, не дав ей уединиться в относительно безопасной ванной комнате, — уже одно это лучше всяких слов говорило о наступивших переменах.
Когда он начал вытаскивать из брюк рубашку, Фриско так и застыла на месте, как пришпиленная.
Его пальцы принялись расстегивать пуговки рубашки.
Фриско быстро нашлась.
— Я… гхм… я сейчас кое-что возьму и гхм… переоденусь в ванной, — сказала она несколько косноязычно и принялась тянуть на себя ручку шкафной дверцы.
— Хорошо, — он улыбнулся, и от этой его улыбки Фриско сделалась еще более нервной и бестолковой. Тем более, что улыбка Лукаса получилась мягкой и понимающей, совсем как выражение его глаз.
— Я тем временем шампанское открою.
— Шампанское? — она нахмурилась. — Какое еще шампанское?
Он указал в дальний угол комнаты. Возле раздвижной балконной двери, которая выходила на океан, был сервирован на двоих столик: белоснежная скатерть, маленькие тарелочки, блестящее серебро, высокие и узкие бокалы для шампанского. Центр столика занимал поднос с фруктами и разными сортами сыра. Рядом с подносом — низкая широкогорлая ваза, в которой помещались с полдюжины белоснежных орхидей. Около столика — сервировочный столик на колесах: на нем торжественно стояло серебряное ведерко, из которого выглядывала темная узкогорлая бутылка, обложенная льдом.
Странно, что Фриско сразу всего этого не заметила… Что-то она совсем не в себе. А главный виновник ее состояния стоял перед Фриско и улыбался, через расстегнутый вырез рубашки виднелась обнаженная грудь.
— Я… гхм… собственно, даже и не обратила внимания, — сказала она, чувствуя себя полной дурой.
— Я уже понял. — Голос его был низким. Когда он шагнул к Фриско, улыбка куда-то исчезла.
При первом же его шаге сердце подскочило к ее горлу. А когда Лукас остановился менее чем в двух футах от нее, сердце Фриско грохотало так, что его можно было слышать со стороны.
Лукас поднял руку.
Фриско подавила в себе желание отступить.
Его пальцы чуть коснулись ее шеи.
Она затаила дыхание.
Локоны, прежде оживляемые ее дыханием, замерли.
Фриско почувствовала, как кончики пальцев на руках и ногах вмиг похолодели.
— Ты нервничаешь, — произнес он, слегка накрутив ее локон себе на палец. — Так ведь?
— Я? Нервничаю?! — Она попыталась рассмеяться, однако это ей совершенно не удалось. Фриско опустила глаза и вымолвила: — Да.
Лукас вздохнул.
— Тебе решительно нечего бояться. Я не сделаю тебе ничего плохого.