Ступеньки, что вели в темницу, были крутыми и неровными, и Кристине, чтобы не упасть, приходилось хвататься за каменные выступы в стене, поросшие мхом и плесенью. Её шаги почти не оставляли за собой эха.
Вскоре она провалилась в почти абсолютную, вязкую, словно паутина, темноту. Сердце отчаянно стучало ― то ли от страха, то ли от волнения перед грядущим разговором. Но далёкие звуки кованных сапог стражников, их короткие негромкие переговоры вселяли небольшое успокоение. Привычно держа руку на раненом боку, Кристина прошла по тускло освещенному коридору вперёд, к дверям, ведущим в ещё более глубокие подземелья.
Она попросила одного из стражников проводить её. Тот взглянул недоверчиво, но через мгновение взял чадящий факел и повёл девушку вниз, по ещё более крутым и скользким ступенькам. Здесь почти ничем не пахло, казалось, что воздуха тут вообще нет. Свет, разливающийся от факела, был тусклым и неохотно разрезал буквально осязаемую темноту. Наверняка здесь обитало множество крыс и огромных пауков, но Кристину пугало вовсе не это. Она давно поняла, что бояться нужно не животных, особенно таких маленьких и хрупких, а людей.
Вскоре стражник довёл её до самой дальней камеры и прикрепил факел к стене.
― Оставь нас, ― велела девушка.
― Миледи, он может быть опасен, ― возразил стражник.
― Не волнуйся, если что-то случится, я смогу за себя постоять, ― улыбнулась Кристина, показывая, что под полой плаща у неё на поясе в маленьких изящных ножнах висел кинжал.
Когда стражник ушёл, она ещё минуту стояла молча, а затем обернулась и поглядела на толстые прутья решётки. Из темноты камеры раздался хриплый смешок, гулкий звон цепей и тяжёлые шаги.
― Миледи. С момента последней нашей встречи вы… ― Чахоточный кашель. ― Вы мало изменились.
В темноте было плохо видно лицо Джоната, и Кристина пригляделась. На его лице живого места не было: вся левая щека представляла собой огромную ссадину, едва-едва затянувшуюся, под обоими глазами зияло по синяку, нос был свёрнут в сторону, а губы изодраны едва ли не в клочья. Что ж, видимо, без побоев неудавшегося лорда не оставили…
― Зато ты прямо преобразился, ― холодно отозвалась она.
— Нравится? — хохотнул он, указав пальцем на своё лицо. — Это ваш любимый Штейнберг меня так разукрасил. А вы… Вы всё так же учтивы, словно портовая шлюха. ― Карпер попытался засмеяться, но его попытку прервал приступ кашля. Видимо, подхватил в сырой ледяной камере лихорадку. Что ж, поделом. Лихорадка или простуда ― не самое страшное, что его ожидает.
― Я посмотрю, ты многое ведаешь о манерах портовых шлюх.
Мать часто говорила, что учтивость для девушки ― всё равно что доспехи для мужчин. Но в чём смысл этих призрачных доспехов, если у Кристины были настоящие?..
― Я думаю, ты уже знаешь, что его величество здесь, ― начала она, не забывая придерживать не сильно, но всё же ощутимо пульсирующую рану одной рукой и поглаживать рукоять кинжала другой. Голос предательски дрожал, хотя Кристина старалась говорить твёрдо и сухо. ― Его присутствие ― единственное, что останавливает меня. Иначе ты бы уже был мёртв.
― Значит, король… Король будет судить меня?
― Да. ― Она позволила себе короткую торжествующую усмешку. ― За узурпацию, развязывание войны и убийство лорда Джеймса.
― Убийство? ― наигранно удивился Карпер. ― Позвольте, миледи. Вашего отца я не убивал.
― Я, конечно, знала, что ты тот ещё лжец, ― стараясь сдерживать накатывающие волны закипающей ярости, ответила Кристина, ― но думала, что у тебя осталась хоть капля совести. Может, в таком случае, и я твою жену не убивала?
― Вам неверно доложили, ― настаивал на своём Джонат.
Он приблизился вплотную к решётке и сжал прутья белыми тонкими пальцами, на которых уже не было колец с драгоценными камнями. Зато костяшки были сбиты, а на запястьях красовались кандалы, причём кандалы необычные. Руны, выжженные на них, удерживали любое проявление магии, а при особо тяжёлых случаях могли обратить заклинание против его создателя. Теперь Карпер был совсем бессилен.
― Вам, должно быть, сказали, что вашего отца убил я, ― продолжал он, в его глубоко посаженных глазах сверкнуло безумие, и Кристина отшатнулась.
― Ты сам это написал, ― процедила она, сняла перчатку, достала из неё потрёпанный свиток и бросила его в лицо Карперу. Пергамент беззвучно лёг на пол, усыпанный гнилой соломой.
― Я написал, что ваш отец мёртв…
― Ты неточно цитируешь, ― не выдержав, съязвила девушка. Носок её сапога пнул ни в чём не повинный свиток, заставляя его перекатиться через решётку под ноги к Карперу. Письмо можно было бы использовать как улику против него, но это совершенно лишнее — доказательств и так хватает. Она подошла ближе и сжала прутья решётки так, что пальцы заболели. Лицо Джоната оказалось слишком близко к её лицу, и Кристина с трудом поборола желание плюнуть ему в глаза. ― Я помню наизусть всё, каждое слово, каждую букву. «Твой отец мёртв, девчонка…»
― Надеюсь, вы простите мне мою грубость… ― прервал её Карпер. ― Но вы неверно меня поняли. ― Он смотрел на неё округлёнными глазами и странно торжествующе улыбался. Впрочем, улыбку трудно было различить на том, что осталось от его лица. ― Я написал, что ваш отец мёртв. Мёртв, а не убит. Когда я оказался в вашем замке, он уже умер, не знаю, по какой причине… Мне оставалось лишь похоронить его и сообщить вам эту неприятную новость.
Кристина молчала. Конечно, он лгал. Об этом ясно давали понять его странные вкрадчивые интонации, усмешки и ужимки. Но зачем? Чтобы обелить себя в её глазах? Чтобы избежать сурового наказания? Это всё равно ничего не изменит. Карпер умрёт, что бы он сейчас ни выдумывал.
― Просто скажи мне, ― тихо произнесла девушка, ― зачем? Зачем ты всё это устроил?
― Зачем? ― усмехнулся он и, с трудом подавив кашель, отошёл от решётки. ― Ваша земля больше и богаче нашей. Каменоломни, лес, залив, полный рыбы… Со всего этого можно выручить много золота. К сожалению, все ваши богатства никак мне принадлежать не могли: брачные союзы между Коллинзами и Карперами, к сожалению, так редки — в основном из-за отличий в наших религиях… Но это лишь причина, миледи. О поводе вы сами догадываетесь.
― Ради денег? ― брезгливо переспросила Кристина, скривившись. Ей казалось, что он снова лжёт, что скрывает что-то, связанное не с жаждой власти и золота, не с местью за жену, а с чем-то более важным… Но разве он расколется?
Она взглянула на Карпера ― тот повернулся к ней спиной, и лица его не было видно. Он старался держаться ровно и гордо, но болезнь и побои явно его подкосили. Чувство презрения заполнило сердце девушки, и она поняла, что не хочет больше с ним говорить. Молча повернулась и, забыв о факеле, направилась прочь.
― Кристина! ― позвал вдруг Карпер. Стоило ему чуть повысить голос ― и из его горла вновь вырвался сокрушительный приступ кашля.
― Чего тебе ещё? ― не поворачиваясь, но замерев, бросила Кристина.
― Я одного не понимаю, ― продолжая сдавленно кашлять, сказал он. ― После всего… Как ты смогла выжить?
― Я не знаю, Джонат, ― вздохнула девушка, закрыв глаза. ― Понятия не имею.
Король Драффарии Фернанд Второй приговорил Джоната Карпера к смертной казни через отрубание головы. Кристину это нисколько не удивило. Впрочем, она бы, наплевав на все законы, его повесила — или вообще оставила гнить в темнице до конца дней. К тому же, какое-то странное чувство, змеёй сдавливающее сердце, мешало ей радоваться тому, что справедливость наконец-то восторжествовала. Девушке казалось, что что-то не так, что всё закончилось слишком хорошо… Или наоборот — слишком плохо.
Эти мысли отвлекали от дела. Оторвавшись от созерцания рассвета за окном, она подняла со стола первый попавшийся пергамент и уставилась в криво начерченные буквы.
Всю ночь Кристина провела в отцовском кабинете — пожалуй, единственном месте в замке, где за всё время её отсутствия хорошо топили. Сначала она собственноручно избавилась ото всех следов пребывания Карпера: он оставил в кабинете кое-какие свои вещи, несколько писем и даже стихов. Девушка надеялась найти также какие-нибудь магические артефакты, но, видимо, Джонат предусмотрительно их либо уничтожил, либо спрятал, либо как-то отправил в Краухойз. Побросав всё найденное в очаг, Кристина занялась делами, что требовали её срочного вмешательства.
Собственная комната стала казаться ей какой-то чужой, ненавистной, неуютной. Здесь, в отцовском кабинете, было лучше. Здесь она чувствовала себя спокойнее.
С самого вечера и до рассвета она сидела с различными документами и указами. Прогорело не менее десятка больших свечей, было сломано столько же перьев и истрачено много чернил. И лишь к рассвету Кристина поняла, что более-менее справилась. Поставив последнюю подпись, она с улыбкой посмотрела на неровные чёрные письмена и подвела итог своей работе.
Разумеется, казна Эори значительно, хотя и не полностью, опустела. Ещё вечером они с Альбертой рассчитали, сколько денег придётся потратить на восстановление Вэйда. Герцогиня вежливо благодарила Кристину и уверяла, что вовсе не торопит, но леди Коллинз понимала, что дело не терпит отлагательств. Берта во время битвы командовала вторым засадным флангом и, как ни странно, отделалась лишь небольшой царапиной, проходившей через левый глаз и чудом его не задевшей, да новой седой прядью в чёрных волосах. Она уехала сегодня утром — в Смит, к сестре. Ну, слава Богу, им пока есть где жить… А на месте руин Вэйда рано или поздно возникнет новый замок.
Нужно было также где-то взять денег на восстановление и других замков тоже, а ещё как-то наградить вассалов, с помощью которых была выкована победа. Так как из Бейкеров не осталось никого (Кристина чувствовала, что осознание этого факта до сих пор причиняло боль и заставляло испытывать чувство вины), то их землю можно распределить между живущими вблизи феодалами. Да и с Софией нужно что-то делать… Конечно, молодая баронесса хорошо доказала свою самостоятельность, но в заботе и защите она и её брат всё ещё нуждались. Впрочем, Кристина уже знала, как быть с Даррендорфом.