— Я надеялся, что ты придешь! — закричал он, размахивая руками. — Мне очень нужна твоя помощь. В меня вселился злой дух! Он владеет мной! Я просто не знаю, что мне делать!
Лука поднял повыше лампу, чтобы лучше разглядеть молодого художника.
— Нет ничего удивительного, что тебе в голову лезут всякие глупости, — сказал Лука, оглядываясь. — Ничего удивительного — это просто жуткое место.
— Я ничего не выдумываю, — мрачно ответил Василий.
Лука спокойно улыбнулся и поставил лампу на стол.
— Всю жизнь я слышу истории о злых духах, которых надо изгонять. Дитя мое, это самая настоящая глупость. Кроме того, глупость опасная. Конечно, в ней есть и доля истины — в каждом из нас немного или много от злого духа. Но это всего лишь наши инстинкты, причем самые низменные из инстинктов, которым иногда удается взять верх над личностью. Нет смысла жечь кучу свечей и звонить в колокола, чтобы избавиться от них. Достаточно взять себя в руки и контролировать свои мысли и поступки. Надо помочь тому хорошему, что есть в тебе, одержать победу над всем плохим.
Василий, кажется, не согласился с Лукой:
— Говорят, Иисус изгонял демонов.
— Иисус лечил безумие. Но к чему все эти страхи, сын мой? Тебя что — замучили кошмары?
— Сначала мне показалось, что я действительно видел кошмарный сон, но потом убедился, что все происходило наяву.
— Василий, расскажи-ка мне, в чем дело.
Художник поведал Луке, что его посетил призрак отца и как в их разговор вмешался голос, вещавший из самих глубин его души. Лука очень внимательно выслушал рассказ.
— Когда-то я немного изучал сны и уверен, что они являются в некоторой степени показателем состояния нашего мозга. Есть один римлянин, который даже написал книгу о снах, он считает сны творениями нашей души. И если это правда — а я склоняюсь именно к этому мнению, — то, значит, сны играют чрезвычайно важную роль: по ним можно судить о нашей душе. Скажи мне — ты видел, как растаяли призраки? Как они ушли?
— Когда я заснул, отец продолжал говорить. А вот злой дух, мне кажется, ушел раньше.
Лука удовлетворенно покачал головой:
— Теперь мы с уверенностью можем сказать, что самого страшного не произошло. Злой дух почувствовал, что побежден и ушел. А призрак твоего отца, который взял над ним верх, остался.
— Да, но теперь я уверен, что мне это не приснилось! — с горечью воскликнул Василий. — И у меня есть доказательства. Злой дух завладел мной, он уничтожил вещь, которая была мне очень дорога. Я не знаю, как это произошло, но мои собственные руки — без всякого моего желания! — они уничтожили ее.
Лука положил ладонь на лоб молодого человека:
— Э, да у тебя озноб. Но это-то, по крайней мере, я могу вылечить.
Он поискал что-то в мешке, привязанном к поясу, потом уверенно вытащил оттуда пучок трав и мокнул его несколько раз в чашу с вином. Потом он протянул чашу Василию со словами:
— Выпей, ты почувствуешь себя гораздо спокойнее.
Василий послушно выпил лекарство, которое хотя и было горьковатым, но имело довольно приятный вкус. Почти тут же он ощутил значительное облегчение.
— Надеюсь, тебе это поможет забыть всех злых духов, — заметил Лука. — А голова меньше болит?
— Да, правда, — ответил Василий. Он даже потряс головой, чтобы убедиться в этом. — Боль прошла, но причина ее осталась. О! Нет, благодетель, у меня ведь есть доказательства! Говорю тебе, что мною завладел злой дух! Я так в этом уверен, что сомневаюсь, смогу ли я закончить чашу. — Воцарилось тяжелое молчание, потом Василий продолжил: — Скажи, мне можно посмотреть сегодня вечером на Симона Волшебника?
Лука задумчиво посмотрел на молодого человека.
— Будет довольно темно, к тому же соберется огромная толпа. — Лука кивнул головой: — Да, думаю, зрелище пойдет тебе на пользу. Да и подышишь воздухом — тебе это сейчас просто необходимо. Разомнешь ноги, посмотришь, как этот шут выделывает свои трюки, — это отвлечет тебя. Может, тебе удастся избавиться от навязчивых идей, которые тебя так мучают. Подумаешь о чем-нибудь другом.
ГЛАВА IX
Жители Иерусалима избегали Гимназии, построенной Иродом. Уж больно плохие воспоминания были связаны с именем этого человека. Но в этот вечер все было иначе. Собралась огромная толпа. Огороженная со всех сторон площадка, предназначенная для игр и соревнований (которые, кстати, нечасто проводились в городе), была черна от голов и колыхалась, словно море. Лука с Василием смогли устроиться лишь в последнем ряду, так далеко от центра, что им едва была видна эстрада, на которой Волшебник собирался демонстрировать свои фокусы.
— Да, верно говорили древние, — грустно пробормотал Лука, — плохое быстрее притягивает человеческие души, чем хорошее. Петр и Павел с трудом собирают вокруг себя маленькие группки людей на улицах, а этот человек, о котором известно, что он творит зло, владеет толпой.
Тут рядом с ними оказался Бенхаил Любопытный, который шнырял по всей площади, пробираясь между возбужденными людьми. Он тихо шепнул:
— Все здесь ужасно боится демонов, которых привел с собой Симон. Шум, который вы слышите, — дрожь тысяч плохо вымытых шкур под одеждами, кишащими блохами. Но никто не остался дома, вот как!
Через минуту на помосте появился Волшебник. Шум стих. Никто не смел даже шелохнуться. Самаритянин оглядел толпу и поднял руку.
— Я — Симон из Гитты, которого прозвали Волшебником, приветствую тебя, народ Иерусалима. — У него был великолепно поставленный голос, который доносился даже до последних рядов Гимназии, хотя было видно, что он не кричит и не напрягается. — Вы пришли сюда увидеть собственными глазами то, что я делал много раз в других землях и о чем вы, конечно, слышали. Когда я закончу, вы станете вопрошать: что это было — чудеса или магические трюки? Я оставляю за каждым право решить это для себя.
Хотя Симону было немало лет, он держался очень прямо. Его тело, высушенное, как у мертвеца, сохраняло юношескую силу и гибкость. Все в этом человеке было необычным: нос, такой приплюснутый, что ноздри невозможно было разглядеть в складках кожи (это делало его похожим на верблюда); цвет лица, такой серый, будто он днем постоянно рылся в древних манускриптах, а по ночам посещал темные гробницы; глаза, горевшие дьявольским огнем.
Симон был одет в белую тунику, расшитую переливающимися полосами. Впрочем, это-то было как раз естественным — волшебник, особенно во время представлений, должен выделяться из серой массы толпы. Необычным было и то, что он не носил высокого остроконечного колпака, как делали люди его профессии. Над плотно запахнутой и до шеи застегнутой туникой высилась, похожая на яйцо, абсолютно лысая голова.
В руках Симон держал длинную плеть, на рукоятке которой были вырезаны какие-то фигурки, а посередине помоста стоял большой стол. Симон положил плеть на стол, извлек из широченного рукава красную квадратную тряпку и закрыл ею инструмент. Тут же тряпка начала двигаться и дрожать, как живая. Резким движением руки Симон сорвал ее. Плеть исчезла, но на ее месте извивалась змея. Она подняла голову и злобно зашипела. Вновь стол покрыла красная материя. Когда Симон снял ее, плеть лежала на месте.
— Это очень простой трюк, — заявил он, кривя губы в злой усмешке. — Вы наверняка его сто раз видели. Его может исполнить любой начинающий жонглер из спаленного солнцем городка на берегу Красного моря. Я специально начал с него, чтобы вы лучше восприняли то, что последует дальше. Волшебство, которое я вам сейчас покажу, не имеет ничего общего с ловкостью пальцев, обманом зрения или иллюзией.
Он сделал небольшую паузу, окинул толпу горящим взором и продолжил:
— Слушай меня, народ Иерусалима! Мне дарован свыше талант волшебника, и я сейчас продемонстрирую его перед тобой! Я не стану смущать вас, призывая на ваши головы ангела страха или принца видений. Я покажу вам силу и власть, которой не может обладать ни один человек, рожденный женщиной. Я владею светом, который проникает сквозь мрак другого мира и освещает лучами мерцающих звезд таинственную страну снов. А сейчас мне надо позвать своего помощника. — Тут он повысил и без того громкий голос: — Иди сюда, дитя! Пришел час самых таинственных истин! Мы познаем ее, как бы глубоко она ни таилась!
Повинуясь громоподобному зову, на помост вышла девушка. Она была удивительно красива. Волосы, чернее ночи, были схвачены на затылке золотой нитью, глаза — такие же темные и глубокие — поражали своей выразительностью, а лицо — чистотой линий. Молодой художник залюбовался ею. Одета девушка была с той же изящной простотой, которая говорила об изысканности ее вкуса. Одежда была изготовлена из настоящего шелка, привезенного с далекого Востока, а не из его подобия, которое изготовляют из бамбука на греческих островах. Вышла на помост она без покрывала — что было большим нарушением законов, — но это меньше всего ее сейчас заботило. Наоборот, ей явно нравился эффект, который она произвела в публике своим появлением. Она неподвижно стояла на эстраде, скрестив на груди руки, и смотрела на океан случайных лиц, обращенных к сцене. Кое-где раздались сдавленные крики протеста, поднялось несколько кулаков, которые тут же упали — любопытство взяло верх, по крайней мере пока.
— Интересно, что он еще выкинет? — пробормотал Лука, на которого представление не произвело никакого впечатления. — У него такой вид, словно он готов на все, чтобы потрясти людей. Неужели они так доверчивы, что готовы поверить в нового мессию, а главный священник настолько опустился, что вступил в заговор с этим фигляром только для того, чтобы уничтожить нас.
Василий ничего не ответил. Все его помыслы были заняты смуглой красавицей, которая возвышалась над толпой. Он узнал ее. Это была Елена — маленькая рабыня, которая когда-то сбежала из белого дворца Игнатия.
У Симона было лицо старика, лишь транс, в который он впадал, омолаживал его. Потрясен