— Все так, если бы не последствия. Теперь за мою оплошность будут расплачиваться другие, — проговорил Василий и пересказал Луке содержание разговора между Аароном и его отцом, который он невзначай подслушал накануне. Особенно он настаивал на том факте, что у главного священника имеется шпион в доме Иосифа, а это значит, что он осведомлен о том, что здесь происходит.
— Аарон выступает против своего отца. Дом окружен вооруженными людьми. И все это по вине моей глупости, от нежелания смотреть правде в глаза и эгоизма.
Нахмурив брови, Лука слушал своего собеседника. Одновременно он заливал масло в лампу. Покончив с этим делом, он тщательно вытер руки, вновь взял лампу и, поднявшись, приблизил ее к лицу Василия.
— Мне кажется, что ты воспринимаешь все уж слишком серьезно. Ты готов взять на себя ответственность за свой проступок и искренне считаешь, что должен понести наказание. Это говорит в твою пользу, но, мне кажется, ты преувеличиваешь свою вину. Спор, который ты вчера слышал, является продолжением старых, очень старых разногласий. Я разговаривал с Иосифом, и он больше чем уверен, что люди Самуила хотят наложить свою кровавую лапу на кое-что более ценное, чем бедный, молодой мастер, привезенный из далекой Антиохии.
И он осторожно запустил руку в складки туники и вытащил чашу.
— Он считает, что они ищут ее.
С огромным благоговением Лука поставил чашу на стол и с восхищением уставился на нее.
— Взгляни! Взгляни, ее окружает свет! Словно небесный луч упал на нее. Луч, который послал сам Господь, потому что эту чашу подносил к губам его возлюбленный Сын!
И действительно. В полумраке комнаты чаша сияла матовым светом; можно было не только различить ее контуры, но разглядеть все шероховатости и щербинки по краям. В этом зрелище стало столько странного и неестественного, что, глядя на чашу, Василий почувствовал, будто его перенесли совсем в другой мир.
Ощущение было таким, словно его разом перенесли из этой черной дыры, в которой Василий задыхался вот уже столько долгих дней, в какую-то незнакомую комнату. Большую часть этой комнаты занимал длинный стол, за которым располагалась группа мужчин, вкушавших пасхальную трапезу. В центре стола стояла чаша. Василий сразу узнал ее: она была окружена точно таким же ореолом света, как и в затхлом углу складских помещений дома Иосифа. По обстановке было ясно, что это комната в очень бедном доме, расположенном, по всей видимости, в одном из нищих кварталов у Стены Давида. «Эти люди — апостолы Иисуса», — подумал Василий.
Но странная вещь: он никак не мог разглядеть лицо человека, сидевшего в центре группы. Глаза всех апостолов были повернуты в его сторону, но от Василия он был скрыт словно занавесью. И тогда он в изумлении вспомнил слова Деворы. «Она сказала мне тогда, что лицо Иисуса будет сокрьгго от меня, — подумал он. — И так оно и случились. Но зачем же тогда давать мне возможность увидеть все это и вместе с тем скрыть самое главное?»
Лука тряс его за плечо:
— Приди в себя! Василий! Я ожидал, что это произойдет с тобой, но знаешь ли ты, сколько пребывал в прострации? Много, много минут, сын мой. А ведь у нас с тобой еще столько дел, столько вопросов, которые нужно срочно решить.
С трудом Василий взял себя в руки. Глаза его были по-прежнему прикованы к чаше. Она все так же светилась мягким, теплым светом в полумраке комнаты. И этот полумрак словно был тем самым огромным миром, в котором они жили. Несчастном мире, раздираемом ненавистью. Лука и Василий еще очень долго смотрели на чашу.
— Иосиф уже достиг конца своего пути, — сказал наконец Лука. — Может быть, Господь позволит ему прожить до завтрашнего дня, когда прибудет его внучка. Но в любом случае он не сможет протянуть долго: эта было бы вопреки всем законам природы, ведь его тело так изношено. Я только что был у него, и он вручил мне чашу, наказав мне не отдавать ее в руки врагов. Но как сделать это? Он уверен, что тайник, в котором он ее прятал столько лет, больше ненадежен. Но где я найду что-либо более надежное? А всех, кто выходит из дома, обыскивают.
Еще очень долго они сидели и обсуждали эту проблему, рассматривая ее аспекты со всех сторон. Глаза собеседников то и дело возвращались к чаше. Казалось, они были подавлены возложенной на них ответственностью. И вдруг Василию пришла в голову новая идея.
— Какой у нее одинокий вид, — прошептал Василий.
— Да, — с грустью ответил Лука. — И это неудивительно. Были чудесные мгновения, когда Он держал ее в руках; затем она обошла стол, побывав в руках тех, кто добровольно посвятил себя служению Ему. А затем долгие годы она хранилась во мраке, вдали от людских глаз. Никто не мог видеть ее: ни враги, ни друзья. А теперь ее бросили в этот жестокий мир. Мир, в котором оскорбляется Его память, мир, готовый к кровавой жатве. Своим прикосновением Иисус благословил чашу, и вот она среди людей, отказывающихся принять Его законы, Его любовь. Да, сын мой, у нее действительно одинокий вид, и, в сущности, так оно и есть. Но между тем мы не можем ходить по дому и, словно слепые, на ощупь, искать место, где мы могли бы ее спрягать. Господь должен помочь нам, указать путь, повести… Но я не слышу тот привычный внутренний голос, который иногда подсказывает мне, что делать.
Он упал на колени и принялся с жаром молиться.
Спустя какое-то время он поднялся.
— Что ж, если голос молчит, — пробормотал он, — нам придется искать выход самим.
Но если голос и прозвучал, то на этот раз в голове Василия. И по одной простой причине: он гораздо лучше был знаком с интерьером дома, чем Лука.
— Существует одна возможность, — медленно проговорил Василий. — Я только не решаюсь высказать ее. Боюсь, ты решишь, что это кощунство.
— Говори, — сказал Лука решительным тоном. — Минуты бегут, и если мы будем топтаться на месте, то не успеем ничего предпринять.
— В зале, где едят рабы, есть очень много чаш, похожих на эту. Они стоят на одной из полок. Их, по крайней мере, не меньше дюжины. Если мы поставим нашу чашу на полку, то рядом с другими такими же никто ее не заметит. У меня нет никаких сомнений на этот счет.
Лука вскочил.
— Вот он, голос! — воскликнул он. — Ты нашел единственный выход. Без всяких сомнений, это самый надежный тайник! И главное: он совсем не похож на тайник! Если мы оставим чашу на виду у всех, то никто не обратит на нее внимания. Как на хамелеона, который устроился на ветке дерева.
Но иное сомнение пришло в голову Василия:
— Только вот остальные чаши точно такие же, как эта. Как мы можем быть уверенными в том, что не перепутаем их? — Затем он, кажется, нашел выход: — Края чаши очень неровные. Должно быть, мастер который ее делал, был не очень аккуратен, а затем, после того… после того как ею пользовались в последний раз, изношенные части отрезали. Будет ли мне позволено сделать отметку, чтобы отличить се от других?
Лука даже не колебался:
— Я уверен, что Господь будет более чем снисходителен к тому, что ты сделаешь.
Василий протянул руку, чтобы взять чашу, но вдруг отступил и посмотрел на своего друга.
— Достоин ли я того, чтобы коснуться ее? У меня такое впечатление, что кто-то удерживает мою руку.
Снова лицо Луки озарилось улыбкой:
— Может быть, это всего лишь испытание. Один лишь факт того, что ты ставишь под сомнение свое право дотронуться до нее, говорит о том, что ты имеешь на это полное право. Итак, отбрось сомнения, сын мой.
Уже не сомневаясь более, юноша взял чашу в руки и стал внимательно исследовать ее. Да, она действительно была похожа на сотни других подобных чаш. Делали ее в спешке, и никакого рисунка на бортиках не было. Свет, который только что озарял ее, исчез.
Василий в задумчивости провел пальцем по месту, где был отломан кусочек.
— Я думаю, что здесь можно было бы поставить метку. Какой-нибудь символ… может быть, рыбу? Я слышал, это слово было очень важным для христиан.
— Да, после смерти Иисуса его одно время очень часто употребляли. — Было такое впечатление, что Лука хочет поскорее закончить с этим делом, словно оно было неприятным для него. — Теперь о нем почти забыли, но, как ты предлагаешь, мы можем воспользоваться им.
Василий положил на стол свой узелок с инструментами, достал оттуда то, что ему было нужно, и принялся за работу. Буквально через несколько минут ему удалось выгравировать маленькую фигурку, напоминающую рыбу.
— Сам Господь водил твоей рукой, — заявил Лука. — Она очень похожа на плоскую рыбу из Галилеи.
В его глазах читалась вера в успех. Сомнения и усталость, которые подавляли его, когда сегодняшним утром он подошел к дому Иосифа, оставили его, и это было неудивительно, потому что само провидение выбрало его друга, чтобы помочь в таком важном деле.
— А теперь скажи мне, где находится эта зала, и я отнесу ее туда. Я поставлю чашу на такое место, где она будет видна всем и любой сможет коснуться ее. Но я уверен, что мы приняли правильное решение.
ГЛАВА XII
Где-то в середине дня в помещении для рабов раздался взрыв криков такой силы, что он даже дошел до убежища Василия и вывел молодого мастера из мрачной задумчивости. Словно штормовая волна, шум голосов прокатился по двору и всем этажам дома. Первая же мысль молодого человека была о том, что люди Самуила взломали двери и проникли внутрь. Но почти тут же он убедился в том, что характер этого шума не имел ничего общего с воплями, которые сопровождают обычно драки. Голоса были радостными, в них слышался триумф, подобный тому, который сопровождает победителей.
Василий подождал некоторое время, прислушиваясь. Но так как крики не только не становились тише, а, наоборот, раздавались все громче, он, подталкиваемый нетерпением и любопытством, рискнул осторожно выглянуть из своего убежища. Мастерские и двор перед ними были пустынны. Шум доносился из другого двора, расположенного перед домом. Он осторожно двинулся в том направлении, прошел по пустынным коридорам и, наконец, достиг источника воплей. Глазам молодого человека открылась довольно странная картина. Встав по трое, рабы двигались в танце по кругу. Запрокинув головы, они изо всех сил пели какую-то песню