Василий поднес чашу к губам.
— Это вино прекрасно. Я надеюсь Елена, что то, что я сказал, не заставит тебя усомниться в моей признательности.
В это время постучали в дверь. Затем она открылась и на пороге появился высокий силуэт Ибдаша. Он даже не пытался скрыть своего любопытства и стал бесцеремонно разглядывать Василия.
— Прибывают клиенты, — сказал он Елене. — Богатая вдова из провинции уже здесь, на подходе поэт, которому необходимо как-то привлечь к себе забывшую о нем музу. Еще сообщили о приезде сенатора. Хозяин, который сейчас находится на террасе, сказал, чтобы ты встретила их.
— Но они будут недовольны. Им нужен Симон, а не я.
— Почему же, сенатор будет доволен, — сказал Ибдаш с ужасной гримасой, которая должна была изображать улыбку.
— Хорошо, я этим займусь.
Когда длинный нос Ибдаша исчез за порогом, а дверь закрылась за его узкой и сутулой спиной, Елена медленно поднялась и посмотрела на Василия.
— Необходимо, чтобы ты пришел еще. Это очень важно. Где ты остановился?
— У одного старика. Он держит нечто вроде харчевни.
Слегка нахмурившись, девушка спросила:
— Я надеюсь, что по крайней мере эти люди не христиане? Держись подальше от последователей Иисуса. Одна из причин, по которой Симон пришелся так кстати при дворе, — возможность применить его дар против христиан. Нерон очень рад этому, потому что он ненавидит их. Я очень прошу тебя, Василий, не приближайся к этим людям. Это может бить очень опасно. Очень!
Василий тоже поднялся и какое-то время они стояли лицом друг к другу. Елена выглядела взволнованной и грустной. Затем, словно снова поддавшись порыву, она схватила руку юноши и прижала ее к щеке.
— Маленький мальчик, который пришел однажды в дом моего хозяина, не забудет маленькую бедную рабыню? — Голос ее надломился: — О, Василий, Василий, не забывай меня!
Она резко повернулась. Подол туники крутанулся и обнажил на мгновение белые икры. Елена перешагнула через порог и закрыла за собой дверь.
Сразу за порогом она нос к носу столкнулась с Ибдашем.
— Ты хорошо запомнил этого юношу? — спросила она тихо, но очень жестко. — Я хочу, чтобы ты проследил за ним. Мне нужно знать, где он живет.
Губы самаритянина снова сложились в жуткую гримасу. Чувствуя, что он колеблется, девушка грубо схватила его за руку.
— Послушай меня хорошенько, Длинные Уши, — сказала она. — Если ты не сделаешь того, что я тебе приказываю, то тебя выбросят на улицу. А это будет не очень приятно для тебя, мой Ибдаш. И учти, на улицах Рима трудно приходится тем, кто поссорился со своим хозяином.
После ухода Елены Василий взял кувшин и выпил вино до последней капли. Затем рассмеялся.
«Лука был прав. Глупо верить в эликсиры любви. Вот я выпил его полностью и ничего не чувствую. Я уверен, что она специально дала мне это вино. Но у нее ничего не вышло. Я никогда больше не увижу ее. И нисколько не жалею об этом».
Он поставил кувшин и направился к двери. «В тот раз я сам поддался ее чарам, — подумал он. — Я сам был виноват. А теперь Девора излечила меня и освободила от этих цепей».
Он остановился и посмотрел на небо. «Благодарю тебя, Господи, за то, что Ты открыл мне глаза!»
Погода была замечательной. Подступившая осень принесла с собой свежесть, и идти было легко. Василий чувствовал себя очень хорошо. Перед ним будто открылись новые радужные перспективы.
— Как ты была права, моя Девора! — сказал он громко.
Прохожие останавливались и с удивлением оглядывались на него. Один из респектабельных граждан даже бросил с горечью:
— Ах эти ненормальные иностранцы! Ими полон весь город. Они когда-нибудь нас погубят.
Василий продолжал свой путь, но теперь уже следя за собой и не высказываясь вспух. «Моя нежная и умная Девора советовала мне посмотреть на Елену другими глазами. Я сделал это, и теперь Елена окончательно отошла в прошлое. Но это еще не все. Я теперь совсем иначе смотрю и на свое будущее и на свою работу. И на Рим! И, главное, на тебя, Девора! Я так хочу поскорее вернуться к тебе! Увидеть твой прекрасный белый лоб, твои горящие, все понимающие глаза, твои губы, которые я поцеловал лишь один раз. Девора, всю жизнь я посвящу тому, чтобы ты забыла и простила мою слепоту!»
Он подошел к Форуму, который, как всегда, был полон гудящего народа. Он вдруг остановился и подумал: «Ну и пусть они считают меня сумасшедшим! Тем хуже! Я не в силах больше сдерживаться». И он закричал во весь голос:
— Девора, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя!
ГЛАВА XXVI
Василия провели в прихожую, немного напоминавшую храм. Это впечатление создавалось из-за высокого куполообразного потолка и колонн, окрашенных в темные тона. Но первое, что привлекло внимание молодого человека, была целая коллекция щитов, выставленных вдоль стены. Все они были одинакового размера, но отличались окраской. Несмотря на их яркость, не было никакого сомнения, что это боевые щиты легионеров. Все они были длинными и явно тяжелыми.
Навстречу молодому человеку вышел лысый мужчина с горбатым, как у попугая, носом. Его бегающие глазки уставились на неожиданного гостя.
— Зачем ты явился? — спросил он. — Пришел за милостыней?
— Я пришел к Христофору из Занты. Он назначил мне встречу на это время.
— Это я назначил тебе встречу, молодой человек. Я, данной мне властью. А она не так уж и мала… Сейчас у меня в руке перо, но если ты принимаешь меня за обыкновенного писаря, то глубоко ошибаешься. И еще… Если ты пришел просить о чем-либо, то можешь тут же уходить.
— Но…
— Я так же крепок, как и эти щиты, — сказал он гордо. — Но по сравнению с ним, — тут он указал пальцем на дверь позади себя, — я просто нежен, как ягненок, слаб, как новорожденный, как маленький, беспомощный божок нищих.
— Но… — проговорил со страхом Василий, — по крайней мере я могу изложить свою просьбу?
Писарь задумался, взвешивая вопрос. Склонив голову набок, он смотрел на молодого человека.
— Ладно! — заявил он наконец. — Я попробую… Пойду спрошу у него.
Он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Через несколько минут он вернулся вновь. Задумчиво посмотрев на Василия, он кивнул и сказал:
— Войдешь, когда он позовет тебя. Только хочу предупредить: сегодня он в плохом настроении. Поэтому не особо надейся, что он примет тебя.
Писарь перестал обращать внимания на юношу, и Василий первые несколько минут рассматривал щиты, стоявшие вдоль стены. Неожиданно, он заметил одну странную вещь… Он посмотрел на писаря и после недолгого колебания произнес:
— Можно спросить?
— Думаю, не ошибусь, если отвечу тебе сразу: мы не даем никаких сведений о военных поставщиках.
— Я не о том… На каждом щите написано краской какое-то имя и везде имена разные. Вот я и хотел спросить, что все это значит. Почему?
Глаза служащего вспыхнули от гордости. Он воровато оглянулся и, хотя в комнате никого, кроме них, не было, подмигнул Василию с видом заговорщика и, понизив голос до шепота, быстро-быстро забормотал:
— Это все он! — Он указал пальцем на все ту же дверь. Срочно понадобились новые щиты для легионов, что воюют в Британии. В последнее время римские войска понесли там огромные потери. Варвары в этой стране очень воинственны и жестоки. Они с ног до головы покрыты такими густыми волосами, что их приходится расчесывать по всему телу. А их женщины дерутся с еще большим ожесточением, чем их мужчины. Так вот, все поставщики в Риме загудели, словно мухи на наводной куче. А вот у него, — снова палец указал на дверь, — возникла великолепная мысль. На самом деле две мысли. Во-первых, сделать щиты более выгнутыми, чтобы там могли поместиться дротики, налитые свинцом. Ты знаешь, что такое дротики, налитые свинцом? Нет? Ну я так и думал. Они были опробованы во время кампании в Иллирии[74]. Результат оказался потрясающим, и их решили использовать в других регионах. Короче, сделать частью снаряжения. Они достаточно тяжелы и поражают противника на расстоянии до тридцати метров. А в этих новых щитах можно держать до пяти штук. Но, — продолжал он распаляясь все больше и больше, — вторая его идея еще лучше. Чтобы польстить солдатской гордости, он предложил написать на каждом щите имя его хозяина. И еще: покрасить щиты каждой центурии[75] в свой цвет. И вот результат: масса заказов. Двенадцать тысяч щитов за три месяца. Уже выбраны цвета для каждой центурии. Ты только представь себе: сто двадцать различных цветов. И это еще не конец. К нам стекаются заказы и с других театров военных действий…
— Пусть он войдет! — раздался громкий и мрачный голос из-за двери.
Хозяином хмурого голоса оказался человек среднего рос та, ничем особенно не примечательный. За исключением головы. Если бы римские солдаты решились использовать ее в качестве ядра для одной из тех метательных машин, что продавал Христофор из Занты (а это был именно он), то она пробила бы любую стену: настолько она была огромной и угловатой. Единственным ее украшением были редкие седые волосы.
Перед ним на углу стола стояла миска с остатками хлеба и несколькими ломтиками холодного мяса. Тут же было и огромное блюдо всевозможных фруктов.
— Кто ты такой? — рявкнул он голосом, напоминавшим грохотанье грома.
— Меня зовут Василий. Я сын Игнатия из Антиохии. Он умер, если ты не знал этого.
— Василий, сын Игнатия, — задумчиво повторил Христофор. — Игнатий был моим лучшим другом. Я был свидетелем на твоем усыновлении, юноша. Но подожди! Я слышал кое-что еще о тебе… — он неожиданно замолчал, а затем буквально завопил: — А, этот сопливый Гирам, которого я всегда считал презренным типом, солгал по поводу твоего усыновления. И на основе этого свидетельства суд с такими же нравственными принципами, как и свидетель, вынес свое решение. Тебя лишили наследства, не так ли?