Василий не был голоден. Он налил себе немного вина, выпил, налил еще и снова выпил. Вино никак не подействовало на него. Тогда он встал и вышел во двор. По небу лениво плыло несколько кудрявых облаков.
«Да, — подумал Василий. — надо поскорее найти Петра и отправляться в обратную дорогу». Он посмотрел на закат. Там, где ложилось солнце, над самым Палатином, небо, словно зебра, было окрашено в красные и темно-коричневые полосы. И тогда он вспомнил отца. «Может быть, ты сейчас там и видишь меня, — прошептал он, глядя по-прежнему на закат. — Знаешь ли ты, что произошло сегодня? Я думаю, ты следишь за мной и сейчас радуешься тому, что мне удалось сделать».
В это время незнакомый человек в ливрее в сопровождении двух солдат в шлемах с плюмажем и в шарфах цвета преторианской гвардии, отдуваясь, поднялся по улице и остановился у самых дверей трактира.
— Я ищу некоего Василия, — заявил он, — мастера, который прибыл из Антиохии.
— Это я.
Незнакомец внимательно взглянул на него.
— Ты соответствуешь описанию, которое мне дали. Ты должен следовать за мной. Твое присутствие необходимо во дворце императора.
Василий был и удивлен и испуган одновременно. Кто это при дворе мог знать о нем и зачем его призывали? Почти тут же он сообразил, что это результат действий Елены.
Чувствуя, что юноша колеблется, посланец добавил недовольным голосом:
— Император не приглашает. Он приказывает. Следуй за мной немедленно.
— Но я должен переодеться.
— Хорошо, только быстро. И возьми с собой свои инструменты. — И он оглянулся по сторонам с таким же отвращением, как несколько дней назад это сделал Красе. — Фу! Мне вовсе не хотелось бы здесь задерживаться.
Василий вернулся в дом. Сизенний обернулся, заметил солдат и вышел узнать, в чем дело. Когда посланец увидел Непобедимого, то тут же узнал его и гримаса презрения тут же сошла с его лица. Он приблизился к нему и почтительно сказал:
— Я очень часто ставил на тебя и, надо сказать, никогда не проигрывал.
— Еще бы! — И Сизенний презрительно посмотрел на молодых солдат. — Но мой следующий бой, очевидно, будет последним. Я хочу уйти, не узнав ни одного поражения. А потом мне не нравятся все эти последние новшества. Скоро дойдет до того, что на арену будут приводить поваров с их вертелами или аптекарей, которые будут брызгать кислотой в глаза настоящих бойцов.
Василий собрал свою одежду и инструменты, затем спустился на кухню и оставил Чефасу на хранение бюст Иоанна и тот, что сделал несколько дней назад. Старик был очень тронут таким доверием и дал юноше несколько советов.
— Ясно, что Нерон заинтересовался тобой. Но запомни следующее: император переменчив, как ветер. Для того чтобы разразилась гроза, нужно, чтобы собрались тучи. С Нероном все иначе. Гроза может грянуть среди ясного неба. И еще: если у тебя будут трудности, помни: при дворе есть христиане. Они всегда с готовностью помогут тебе.
— Как я узнаю их?
Чефас задумался, а затем назвал имя Селеха.
— Он главный повар и обладает кое-каким влиянием. Он смел и изворотлив. Как только у тебя появится возможность, отыщи его. Если сочтешь нужным — расскажи ему о чаше. А между прочим шепни: «Чефас сказал: мир тебе сегодня, потому что завтра грянет гром». Он настоящий преданный друг, всегда готовый рискнуть головой ради того, кто попал в трудное положение.
ГЛАВА XXVII
На углу улицы их ждали несколько колесниц. Василий сел в одну из них, положил мешок с инструментами к себе на колени, а узел с вещами к ногам. Оглушительно щелкнули плети, и лошади разом понесли с огромной скоростью. Колеса скрежетали по каменным мостовым, искры сыпались из-под копыт. Ошарашенные пешеходы разбегались во все стороны, чтобы не быть раздавленными и покалеченными. Когда они обогнули Капитолий, вдали показался величественный дворец Цезаря. Лошади слегка приостановили свой бег и шли теперь гордым аллюром. Постепенно сумерки окутывали город.
Но тут им навстречу вышла когорта преторианской гвардии. Они шли к Палатину, чтобы сменить охранников властелина мира. Колесницы остановились, и возницы замерли на своих местах: никто не смел мешать движению преторианской гвардии. Когда мимо прошагал последний солдат, лошади лениво, словно прочив своей воли двинулись вперед.
Они остановились у самого портика, и Василий с ужасом уставился на слуг, охранявших вход. Все они были прикованы цепями к стене.
Неожиданно, словно из-под земли, появился молодой человек. У него были очень живые глаза и развязная походка. Сначала он внимательно оглядел Василия, а затем довольно дружелюбно поприветствовал его взмахом руки.
— Мне поручено заняться тобой и передать приказания Цезаря. Меня выбрали, потому что я говорю по-гречески. Зовут меня Септимий Руллианий. Ну, что скажешь, я хорошо говорю на твоем языке? Не правда ли?
— Вообще-то сам я лучше говорю на койне, чем на классическом греческом, — ответил Василий.
— Я тоже, — Септимий говорил на классическом греческом неловко и неуверенно, поэтому с большой охотой и облегчением перешел на койне. — Ну ладно, я думаю, мы с тобой легко поладим. Так, теперь, что касается порядка. Сначала я отведу тебя в твою комнату. Затем в зал, где у ног Цезаря в почтительном обожании собирается весь двор. Тебя не будут представлять ему. Он даже не будет знать о тебе. Ты сядешь подальше от его Ослепительного Великолепия и сделаешь из глины его бюст. Если твоя работа ему понравится, то позже ты предстанешь перед его очами. Если же нет, то, как я предполагаю, тебя попросят исчезнуть во мраке забвения. И без всяких похвал и наград. Я думаю — это справедливо, а? Цезарь не может тратить свое драгоценное время на всяких болванов.
— Да, это справедливо. Когда я начну свою работу? Сегодня же вечером?
— Сегодня вечером. Наш Цезарь нетерпелив. — Любопытные глаза молодого куртизана внимательно осмотрели одежду Василия. — Я думаю, ты должен остаться в том, в чем одет сейчас. Ты одет просто и будешь вполне незаметен среди этого моря порхающих цветов и всевозможных плюмажей.
Они прошли через просторный зал, переполненный какими-то людьми, и направились в сторону самого слабо освещенного крыла дворца. Воздух тут был влажным, запахи — неприятными, мебели — мало, да и та, что была, почти развалилась. Стены были грязными и обивочные ткани свисали с них неопрятными лохмотьями.
По дороге Септимий Руллианий старался подбодрить молодого человека.
— Мне посоветовали, — сказал Василий, — познакомиться с Селехом. Не мог бы ты помочь мне — отвести к нему?
— Тот, кто дал тебе этот совет, человек хороший и рассудительный, — ответил придворный. — Селех — одно из главных лиц при дворе. Кстати, он тоже грек. Ты знал об этом?
— Нет, об этом я не знал. И вообще я ничего о нем не знаю.
— Я забыл его настоящее имя, но знаю, почему он поменял его. Это случилось, когда он стад главным поваром Цезаря. Именно тогда он назвался Селехом. Но ничего, я расскажу тебе всю историю.
В это время они как раз пришли в комнату, предназначенную для молодого человека. Вид у нее был более чем жалким. Старая полуразвалившаяся кровать стояла на обычных деревянных поленьях. Единственное окно закрывали старые дырявые занавески. Цвета их были кричащими. Молодой римлянин почувствовал себя неловко и на этот раз посчитал нужным извиниться.
— Дворец Цезаря — это старая отвратительная казарма. Когда Агриппина[76] решила сделать своего сына Нерона императором, она начала с того, что захотела показать народу, насколько она экономна. Она так и не дала ни одного динария на содержание дворца. И римский народ возликовал: «Какал скромная императрица!» И она добилась-таки трона для сына, подав на ужин своему мужу Клавдию, чьей второй женой была, блюдо с грибами. Вот так вот, друг мой. С тех пор во дворце ни разу не подавали грибов. И я советую тебе никогда не произносить здесь этого слова! Теперь Агриппина мертва, а Цезарь и его возлюбленная Поппея[77] строят планы восстановления дворца. Я даже думаю, что они собираются снести эти руины, единственной достопримечательностью которых являются сквозняки, и построить новый. А ты видел когда-нибудь жену императора?
Василий покачал головой, и римлянин открыл рот, словно задыхаясь в безнадежных поисках несуществующих слов, чтобы должным образом описать невиданную красоту Поппеи.
— Замечал ли ты каким прекрасным бывает созревший персик на белом мраморе стола? Нежно-розовый цвет, душистый и теплый. Вот такова Поппея. — Но тут он снова вернулся к Селеху. — А что касается Селеха, то он и раньше был поваром, но как я уже говорил тебе, у него было другое имя, сейчас уже не помню какое. Однажды, поджаривая мясо, он положил себе на кончик языка щепоть соли и подумал: «Мне кажется, неплохая мысль, класть немного соли в блюда, которые я готовлю». Он попробовал в тот же день и таким образом сделал настоящее открытие. До этого все жаркое, что подавалось к столу во дворце, было пресным и безвкусным. Но с этого дня люди во дворце стали получать истинное наслаждение от пищи. Секрет хорошей кухни был найден. Поэтому, когда он стал главным поваром при дворе Нерона, ему пришлось поменять имя.
Небрежным взмахом руки Септимий отправил раба, принесшего скромные пожитки Василия. Затем жестом пригласил нового друга подойти к окну.
— У нас есть немного времени поговорить, — сказал он заговорщицким тоном. — Я хочу сказать тебе кое-что прежде, чем ты окунешься с головой в этот сумасшедший дом, который все называют двором Нерона. То, что я скажу, может быть, спасет не то что карьеру, а твою жизнь. Пусть я молод, но я все вижу и умею хорошо слушать. Посмотри на меня: я не глуп и, может быть, именно поэтому даже не предпринимаю никаких шагов, чтобы сделать себе карьеру. Слишком опасно. Можно в два счета потерять голову. Гораздо лучше будет подождать. Нерон не доживет до старческих седин. Звезды уже говорят о скором конце всего этого сумасшествия. И вот тогда… может, и удастся продвинуться…