Сидя за рядом цветов в одиночестве за своим столом, Василий съел ломоть теплой говядины с новой подливкой и печеными фигами и сливами из Дамаска. Покончив с ужином, он помыл руки в тазу с благоухающей водой, который один из рабов поспешил ему поднести. Раб был вышколен настолько, что даже не смел поднять глаз от пола.
Затем Василий сделал несколько глотков вина. Да, такого вина он еще никогда не пробовал в своей жизни. Утолив жажду, юноша приказал все тому же рабу освободить стол от посуды. Когда это было сделано, он достал глину, инструменты и разложил их перед собой. И почти тут же он почувствовал себя спокойно и уверенно. Начав работать, он даже принялся напевать себе что-то под нос. Голова Цезаря была тут, прямо перед ним. Целая копна светлых локонов, выкатившиеся, застывшие, жадные до наслаждения глаза. Но вместе с тем в них отражалась большая настороженность, словно он боялся чего-то или не был уверен в себе. Крупный, мясистый нос. Борода была тщательно подстрижена и имела четкую форму. В волосы бороды были вплетены жемчужины и драгоценные камни. Губы императора были пухлыми и казались мягкими, но складки рта были жестокими. Это было лицо, на котором, казалось, отражалась борьба беспокойства с жестокостью. Лицо, на котором из-под выражения самодурства, кровожадного безрассудства еще проступали неуверенность и страх слабого юноши.
Василию не понадобилось много времени на то, чтобы изучить это жуткое лицо и принять нужное решение. Нечего было и думать, чтобы изобразить императора в соответствии с римскими традициями того времени. Тут невозможно было идти на поводу условностей. Никаких мертвых пустых глаз. Василий решил, что глаза Цезаря будут смотреть на мир с жадностью, а нос и рот должны отразить растущую алчность этого человека. Да, он сделает Нерона таким, каким видит его: неловким избалованным подростком, временами еще лающим, словно дикий зверь, но уже превращающимся, и довольно быстро, в гримасничающего сатира.
Если этот бюст покажут Нерону, то он вряд ли понравится ему. Василий очень надеялся поскорее покинуть дворец.
Его работа была уже в самом разгаре, когда Василий заметил Симона Волшебника. Он восседал на своем ложе, прямой как палка, в самой середине зала и со снисходительным видом вкушал ужин. В этот вечер он был одет во все черное. Его костлявое лицо было мрачным. Приглашенные старались не занимать мест рядом с ним, и эта изоляция придавала магу еще более зловещий вид.
Наблюдая за ним, Василий вспомнил сцену в доме Кокбека. Веревку под ковром и перевернутую ванночку с водой. «Какой пройдоха!» — подумал он, смеясь про себя. Несмотря на весь свой зловещий вид, Симон уже давно не производил на него никакого впечатления. Чего нельзя было сказать о Риме. Он был по-настоящему покорен.
До сих пор юноша не обращал никакого внимания на гостей. Теперь же он стал искать глазами Елену, но так и не нашел ее. И в этом не было ничего удивительного, потому что в зале было несколько сотен человек. Спектакль был очень поучительным. Гости Цезаря ели и пили с удивительной прожорливостью. Они испускали пронзительные крики, разражались глупыми приступами хохота… Неуверенной покачивающейся походкой мужчины время от времени подходили к диванам, на которых возлежали женщины помоложе.
Они садились рядом и угощали их вином. Но эти создания жаждали иных ласк, чем прикосновения к губам сладостных солнечных налитков.
Наконец, Василий оторвался от созерцания этой огромной толпы и сказал себе: «Я пришел сюда, чтобы сделать бюст Цезаря, а вовсе не для того, чтобы наблюдать за гостями». И, повернувшись к оргии спиной, он вновь принялся за работу.
Нерон не пил в этот вечер никакого вина, едва прикоснулся к пирожным и многочисленным сладостям десерта. Он также не притронулся к фруктам. Обиженно выпятив губы, наморщив лоб, он угрюмо смотрел вокруг себя. Наконец, его сумрачный взгляд остановился на Симоне Волшебнике. Неожиданная мысль пришла ему в голову. И конечно, он не стал держать ее при себе.
— Скажи, человек, обладающий волшебными хитростями, ты можешь показать нам еще что-нибудь?
Все последние дни Симон провел в подготовках и тщательных тренировках вместе со своими ассистентами в уже известном нам мрачном доме. Там он готовил какие-то странные приспособления. Они имели одну цель: приготовить два трюка. Самаритянин надеялся показать первый из них этим вечером. Это будет прелюдией, решил он. То, что он покажет, — перевернет и покорит весь мир. И, услышав слова Цезаря, Симон решил, что это сама судьба подает ему знак. Он встал и приблизился к императору.
— О Цезарь, — произнес он. — Я очень хотел бы развеять некоторые ложные представления о волшебстве. С твоего величайшего позволения, я постараюсь сделать это, прибегая как можно реже к словам. Руки и пальцы будут моим языком. Сегодня, чтобы повеселить тебя, они покажут кое-что новое.
Он вытянул перед собой руку таким образом, чтобы все видели, что она пуста, что ничего не спрятано между пальцев и в рукаве. И вот, только что эта ладонь была пустой, но в мгновение ока на ней появилась зажженная свеча. Симон посмотрел на нее так, словно сам был удивлен ее появлением. Он оглянулся по сторонам и заметил подле себя толстого сенатора с выпирающим животом. Он как раз подносил чашу с вином к губам. Тогда небрежным жестом Симон стряхнул свечу прямо в чашу с вином сенатора. Пламя потухло с легким шипением. Хитрец очень удачно выбрал свою жертву. Сенатор уже приподнялся, чтобы разразиться праведным гневом, но, оглянувшись, заметил, что все покатываются от смеха. Вначале Нерон от удивления лишь хмыкнул, затем тихо засмеялся, а под конец, откинувшись на подушки, захохотал во все горло. Голова его откинулась назад, а все тело содрогалось.
Симон приблизился к императору еще на несколько шагов.
— О Цезарь, — сказал он. — Очень многие считают, что колдовство это всего лишь ловкость рук и тщательно приготовленные трюки. Но я хотел сказать об ином волшебстве, о той мощи, которая дается в руки тому, кто осмелился заглянуть в древние черные книги. Кто нашел в себе мужество заглянуть за мрачные двери вечности, посмотреть в глаза неизвестности.
Он вновь протянул руку, и снова свеча появилась на ладони. На этот раз он раздавил ее об обнаженную спину проходившей мимо рабыни. Несчастная несла поднос с пустой посудой и, взвыв от боли, уронила все на пол. И вновь Цезарь сначала хмыкнул, а затем разразился хохотом.
— Я сегодня милостив, — объявил он. — Пусть ее накажут сотней ударов плетью за неловкость. — Когда он отсмеялся, то добавил: — Она заставила меня смеяться в тот вечер, который, казалось, не обещал ничего веселого.
Еще шесть раз Симон Волшебник зажигал свечу, и каждый раз он находил способ потушить се так, чтобы вызвать бурную радость императора. При этом маг не переставал бубнить о своем тайном могуществе.
Справа от Нерона возлежал мужчина лет пятидесяти. Его череп был выбрит и белел, словно кусок мрамора. На пухлом румяном лице выделялись черные умные глаза. Этот человек был тщательно и изысканно одет.
— Что за отвратительный субъект этот Симон, — сказал он, склонившись к продолжавшему хохотать императору. — Он просто уродлив. Когда я смотрю на него, у меня мурашки бегут по коже. Но должен признать: он настоящий артист.
— Артист? — удивленный Нерон прекратил смеяться. — Ну-ка, ну-ка! Кажется, Петроний, ты снова хочешь преподнести нам один из своих знаменитых парадоксов. Можно ли назвать искусством такое презренное ремесло как волшебство?
— Да, конечно, можно, — заявил Петроний. Он поднес руку к свету, задумчиво наблюдая за игрой хризолита в своем перстне. — Искусство необходимо везде: в сооружении крепких каменных стен, в постройке арок, в приготовлении пирожных, которые должны порадовать своим вкусом великого Цезаря и измазать жирные подбородки его прожорливых гостей. — Тут он поднял глаза и, прищурившись, посмотрел на Симона. — Взгляни, Цезарь! Взгляни на это восточное создание, на его платье, похожее на погребальную одежду, на его лицо, напудренное до такой степени, что теперь больше смахивает на маску смерти. Каждое его движение тщательно продумано и рассчитано. А взгляни на его руки! Они словно головы двух змей, готовых броситься на свою жертву!
— Да, да, — сказал Нерон. Теперь он смотрел на Симона с новым интересом. — Ты как всегда прав, мой Петроний. Не знаю, как тебе удается всегда так точно уловить суть вещей.
То, что последовало затем, могло говорить лишь в пользу Симона. Он ничего не упускал из виду и заметил по выражению лица Нерона, что тот говорил о нем. И говорил не совсем приятные для волшебника вещи. Он тут же изменил свою тактику и перестал развлекать гостей свечками.
Словно в подтверждение слов Петрония, руки Симона рванулись как две кобры к одной из ваз с цветами, стоявшей на самой середине стола. И тут же из цветов вынырнула голова змеи с коралловым ожерельем на шее. Она принялась злобно шипеть, и испуганные гости шарахнулись в стороны. Тогда Симон вытянул палец в ее направлении, и змея, сморщившись, исчезла. Мгновением позже маг остановил одного из рабов, несших на подносе какое-то дымящееся блюдо. Он поднял крышку, но вместо какого-нибудь торта с сахарными сливами оттуда снова выскочила плоская голова змеи с тем же коралловым ожерельем на шее. И снова она принялась со страшным шипением раскачиваться из стороны в сторону.
С прежним мрачным видом Симон Волшебник стал ходить между столов, терроризируя гостей, доставая злополучную змею то из-под дивана, то из складок чьей-нибудь туники, а один раз из трубы одного из музыкантов.
Наконец, наступил кульминационный момент представления. Симон взглянул на одну из колонн, у подножия которой возлежал важный надутый политик со своей женой. Взгляды присутствующих тоже обратились к этой колонне. И все снова увидели змею с коралловым ожерельем, медленно сползающую по колонне вниз. Сенатор и его жена, ничего не замечая, продолжали трапезу. Толстяк пил вино, а женщина ела вишню. Движения были размеренными, а ее саму переполняло собственное достоинство. Но, услышав над головой шипение, она подняла глаза и увидала у самой своей головы змею. Ее рот издал звук, напоминающий звук вылетающей пробки из бочки с вином… В следующее мгновение она упала в обморок.