Там и тут раздались редкие одобрительные возгласы и хлопки. Они исходили в основном от гостей, которые уже были пьяны и не совсем понимали, что происходит. Хлопали они почти машинально. Все остальные не могли скрыть своего удивления и ужаса.
Но Тижелий был слишком толстокож или безразличен, чтобы это заметить.
— О Цезарь, мы действительно должны сделать что-то, чтобы остановить распространение заразы, — заявил он. — Наказание может показаться суровым, но оно необходимо. Оно послужит предупреждением Риму и всему миру.
Более наблюдательный Петроний сразу же заметил реакцию большинства гостей. Поэтому он решил выступить от имени тех, кому такое решение было не по нутру.
— О Цезарь, твое желание остановить экспансию этой странной религии понятно и похвально, — сказал он. — Но я убежден, и многие римляне согласятся со мной, что это преступление не оправдывает таких радикальных мер. Общество скажет, что казнь ста человек, пусть даже рабов, несовместима с Римским Правом. Кроме того, эти рабы представляют собой довольно крупное состояние и являются значительной частью богатства погибшего. Что скажут наследники? Тогда получится, что их лишают наследства, следовательно, придется компенсировать потери из государственной казны. Вот как обстоит дело. Мне кажется, об этом стоит подумать.
Этого-то и ждал Тижелий. Он тут же с наигранной строгостью набросился на соперника.
— Исключительные обстоятельства требуют исключительных мер, — возразил он. — Цезарь вправе решать проблемы любыми способами и принимать любые решения. И я уверен, что он прав.
Но Петроний решил не уступать. Он встал и, приблизившись к императору, тихо сказал:
— То, что ты собираешься сделать, не будет пользоваться популярностью среди наших граждан. Твое великодушие в прошлом позволило тебе завоевать многие сердца. Но сейчас те, кто боготворят тебя, ужаснутся. Подумай хорошенько, прежде чем ступить на этот путь.
— О Цезарь!
Тут из зала, где в тишине сидели гости, раздался женский голос. Все головы повернулись в ту сторону, откуда он раздался. Говорила Елена. Она поднялась и подошла к подножию лестницы. Её лицо было жестоким и бледным. Но было видно, что она не отступит от принятого решения.
— Цезарь тысячу раз прав, выказывая свое беспокойство. Знает ли он, что представители этой религии уже проникли в его дворец? Что христиане все больше и больше опутывают общество своими щупальцами? Их ряды сплачиваются! Их становится все больше и больше! Он должен знать, что многие высокие чиновники из его окружения христиане. И они во всем поддерживают друг друга.
— Какие у тебя есть доказательства? — спросил Нерон.
— Любой из твоих гостей сегодня вечером знает, что я говорю правду. Но только у меня хватило мужества сказать об этом. И теперь, может быть, и другие подтвердят, насколько серьезна ситуация.
— Что ты хочешь сказать? Что в доме зреет заговор? — голос императора дрожал от волнения. — Считаешь ли ты, что они хотят снова прибегнуть к насилию? Как с Квинтием Кларием? Говори, женщина! Тебе нечего бояться!
— Да, Цезарь, заговор существует. Целей его я не знаю, но он есть!
Нерон был потрясен этим неожиданным заявлением. Его лицо из красного стало мертвенно бледным, а большие глаза, словно безумные, заметались по сторонам. Он с таким страхом вглядывался в окружавшие его лица, будто боялся получить доказательства того, что Елена говорила правду. У него был такой вид, словно заговорщики собирались вот-вот проявить себя.
— Тижелий! — закричал он. — Это правда? Разве это может быть правдой? Но если готовится такой страшный удар, то меня должны были предупредить и защитить! Почему ты не поставил солдат вокруг императора? Эти притворщики, эти предатели, им же ничего не стоит напасть на Цезаря!
— У Цезаря нет никаких причин для волнения, — ответил Тижелий. Немигающими глазами он смотрел на Елену. По всей видимости, он спрашивал себя, можно ли воспользоваться этой женщиной в своих целях. — Все меры предосторожности приняты. Твоей божественной персоне ничего не угрожает. Я прекрасно знаю, что среди рабов имеются христиане, но мало кто из них занимает ответственные посты. А что касается этой истории с заговором, то я тут же проведу тщательное расследование. Но, если честно, я не очень верю в ее правдивость.
— Верю, не верю… Тут нужно быть уверенным! В этом вопросе нет места доверчивости! — крикнул Нерон. Он повернулся и указал пальцем на продолжавшую стоять Елену. — Я хочу знать имена! Ты бросила обвинения, серьезные обвинения, и теперь нужны доказательства. Я хочу знать все, до конца.
— О Цезарь, это будет совсем не трудно. Ты хочешь знать имена? Хорошо!
Елена оглянулась по сторонам и взгляд ее остановился на Юли-Юли. Танцовщица отошла немного в сторону и теперь сидела на полу.
— А ты спроси вот эту рабыню, которая только что так хорошо танцевала.
Юли-Юли как раз расшнуровывала сандалии и почувствовала, как слова Елены ледяной рукой ужаса сдавливают ей грудь. Пальцы девушки одеревенели и перестали слушаться.
Самоуверенная нахрапистость Тижелия не развеяла страхов императора, и Нерон набросился на первого же обвиняемого, как голодная собака на кость.
— Тижелий! — заорал он. — Допроси эту девку! Мы обязаны знать правду! Промедление подобно смерти.
Начальник преторианской гвардии с презрением посмотрел на зеленый силуэт распластавшейся на полу танцовщицы.
— Ты слышала? — спросил он грубо. — А ну, встань! Отвечай!
Септимий, который сидел рядом с Василием, быстро объяснил ему, что происходило вокруг. Сердце молодого человека сжалось, и он с жаром принялся молиться: «О Иегова! Не дай этой мужественной девочке испытать на себе пытки! О Господи, обрати на нее свой взгляд! Убереги ее от несчастья!»
Танцовщица медленно поднялась и посмотрела в глаза Тижелию. В каждой руке она держала по сандалии. Вся ее веселость исчезла. Но и страха не было.
— Тебя обвинили в том, что ты христианка. Ты слышала? Говори: это правда?
Девушка ответила спокойно и четко. Ни тени колебания не отразилось на ее прекрасном лице.
— Я христианка. Я верю в то, что Иисус умер на кресте, чтобы спасти людей. Я верю в вечную жизнь.
И снова лицо Нерона стало багровым от нахлынувшей крови. Дрожащим от бешенства пальцем он указал на сандалии в ее руках.
— Отнимите! — закричал он. — Своим прикосновением она осквернила их! Эта девка осквернила все, до чего дотрагивалась. Тижелий, проследи, чтобы все, до чего она дотрагивалась, было уничтожено. Разожги огонь, прямо здесь, перед всеми!
Начальник преторианской гвардии подошел к девушке и вырвал у нее из рук сандалии, затем, грубо схватив за плечи, развернул и без всяких церемоний сорвал с плеч перья. Одновременно он отдал приказ помощнику отобрать у гостей предметы, до которых дотрагивалась танцовщица. Матрона — обладательница головного убора, инкрустированного драгоценными камнями, — воспротивилась приказу и завизжала на весь зал:
— Я не отдам его, не отдам! Он мне стоил нескольких тысяч сестерциев. Не дотрагивайтесь до него!
Но ее муж прошипел сквозь зубы:
— Не устраивай сцен, идиотка! Пусть берут все, что хотят!
На мраморном полу образовалась небольшая кучка из вещей. Кто-то поднес свечу, и ее охватило пламя. Подошвы сандалий были сделаны из лимонного дерева, и, когда огонь добрался до них, приятный залах разнесся по залу. Веселье обернулось мрачным молчанием. Гости теперь хорошо понимали, что любое упоминание о «танце императорских сандалий» может обернуться большими неприятностями.
— Пусть вымоют весь дворец! Весь! — крикнул Нерон, вновь повернувшись к Тижелию. — Девку заковать в цепи. Подвесьте ее к стене, пусть повисит ночь. К утру она станет более разговорчивой и расскажет все, что знает об этом заговоре. Ты понял меня, Тижелий? Мне нужны имена! Все имена! Никто не должен ускользнуть, ни один человек!
Тижелий сделал знак двум солдатам, и они грубо поволокли девушку к выходу. По дороге они остановились и заломили ей руки за спину. Только сейчас, видя ее между двумя здоровыми мужчинами, все осознали, насколько хрупким созданием была Юли-Юли. Она шла, высоко подняв голову, а глаза ее были прикованы к арке выхода. Гости видели там лишь мрачные тени и холодный камень. Но девушка видела волшебный свет и слышала чудесную музыку.
— О Цезарь!
И снова это была Елена. На протяжении всей страшной сцены она продолжала стоять неподвижно. Теперь она сделала несколько шагов вперед и поставила ногу на первую ступеньку лестницы, ведущую к столу, за котором восседал император.
— Ты хотел услышать имена. Ну что ж, я могу назвать еще одно. Спроси мастера, который сделал твои бюсты. Этого художника из Антиохии. Спроси его, если он здесь. Спроси, является ли он христианином?
Наступило долгое молчание. Казалось, Нерон оглушен. Он никак не мог прийти в себя. Наконец, император плаксиво произнес:
— Нет, нет! Только не он! Я столько сделал для этого человека. Только не мой маленький гений.
— Спроси его, Цезарь!
Септимий бросил на своего соседа взгляд, полный отчаяния.
— Она назвала тебя.
Услышав эти слова, Василий почувствовал, что сердце его остановилось. Его охватил панический ужас. Первым его желанием было бежать. Бежать как можно дальше от этого ужасного места. Затем ему стало стыдно за свою слабость, и он подумал: «Я солгу… я солгу, чтобы спасти свою жизнь. У меня нет столько мужества, как у этой маленькой танцовщицы».
Мутные глаза императора смотрели на того, чей талант он открыл, на того, кого он осыпал милостями. Он вытянул руку в его направлении.
— Ты слышал? — крикнул он. — Встань и отвечай.
И тут в сердце молодого человека произошло чудо. Его охватило возбуждение. Он отбросил в сторону все колебания и страхи. Он почувствовал, что его вера перестала быть чем-то холодным и обдуманным, как математическая задача. Теперь он действительно верил, и это ощущение делало его счастливым. Радость веры, которую он так часто наблюдал у других, теперь полностью овладела им самим. Казалось, его душа вознеслась в райские кущи, где властвуют тишина и спокойствие. Жизнь при дворе, мир, полный крови и жестокости, суета — все ушло в прошлое.