Когда Василий пришел в себя, ему показалось, что зал освещен светом в тысячу раз более ярким, чем солнце.
Он встал, и в эту минуту ему на ум сами пришли слова старого Чефаса. Да, под ударами судьбы, испытав боль, он поймет истину… И тогда он возвестит всему миру о своей вере.
То, что обещал Чефас, исполнилось. Его сердце горело верой, ему хотелось крикнуть в лицо всему двору Нерона о своей принадлежности к христианству. Но, когда он заговорил, то услышал спокойный, полный достоинства голос:
— Да, Цезарь, я христианин. Я верю в учение Иисуса из Назарета.
Мало кто из присутствовавших знал язык, на котором он говорил, но смысл сказанного поняли все без исключения.
Воцарилась мрачная тишина. Нерон кашлянул, а затем хмыкнул. За этим, как не раз бывало, должен был последовать его жуткий страшный хохот. Но когда этот неестественный смех достиг своего апогея, он вдруг резко оборвался. От неожиданности все подскочили. Все в страхе глядели на императора.
— Я совершил ужасную ошибку! — завопил Нерон. — Меня обманули, а я, в свою очередь, чуть не обманул весь мир. Но теперь мои глаза открылись, и я понял, что все это, — и он указал на ряд бюстов, стоявших на столе, — все это часть подлого заговора. Меня хотели унизить в глазах людей. И самое страшное — в глазах будущих поколений. Меня хотели изобразить как человека, а не как бога. Теперь я хорошо понимаю, что они задумали. О… как они были хитры! Как они ловко взялись за исполнение своих коварных замыслов! Какой вид они мне придали! Жадный, жестокий и… жалкий.
И он схватил первый попавшийся бюст и со всей силы бросил на пол. Скульптура со звоном разлетелась вдребезги.
Василий подумал: «Это конец. Меня закуют в цепи, как маленькую танцовщицу, и завтра мы умрем». Но больше он не испытывал никакого страха. Ему предстояло прожить несколько ужасных часов, а затем все кончится, все уйдет в прошлое. Может быть, его будут бить, пытать… Но впереди его ждет вечность, счастье и спокойствие.
Никто не смотрел на него. Все глаза были прикованы к императору, который продолжал жестикулировать, словно сумасшедший. Септимий осторожно дотронулся до руки Василия и глазами указал ему на ступеньки лестницы, которая начиналась сзади них. Там, в полумраке колонн стояли лишь четверо рабов.
— Давай туда, — шепнул Септимий.
Василий быстро оглянулся. Все по-прежнему смотрели только на Нерона. Он осторожно отступил на несколько шагов и стал тихо спускаться по лестнице. Рядом с рабами громоздился большой ящик из сахара. Василий на цыпочках приблизился к нему и скользнул внутрь. После нескольких минут колебаний один из рабов закрыл сахарную дверку. Василий оказался в темноте. Снова тишина. Потом он услышал, как рабы взволнованно перешептываются. Вдруг ящик подняли. Еще несколько секунд колебаний, и Василия уже несли куда-то в сладкой клетке.
Василий еще слышал полные бешенства вопли Нерона. Бесконечный поток слов был насыщен ненавистью. Он слышал, как с глухим шумом был разбит еще один бюст, затем еще и еще. Цезарь ни за что на свете не хотел оставлять доказательства своих заблуждений.
Его продолжали нести. Василий чувствовал ровную, мерную походку рабов. Затем он услышал, как хлопнули двери кухни. И тут рабы буквально взяли ноги в руки и понеслись с такой скоростью, что Василию было страшно, что они вот-вот врежутся в стену. Мягкие стенки ящика изгибались, и юноша боялся, что они не выдержат его веса и он вывалится наружу. А рабы все бежали, и сахарные колокольчики, привязанные к ящику, тихо звенели в такт их шагам.
ГЛАВА XXX
— Ломайте ее! — крикнул великий Селех. Его волнение было настолько велико, что скорее напоминало панику. — Бросайте все осколки в сточные воды! Деревянное основание сжечь! И быстрее! От ящика не должно остаться ни следа! И никто, слышите, никто из присутствующих не вспомнит, как и когда ее принесли. Все ясно? Ну, а теперь, где молодой человек?
Один из четырех рабов, несших сахарный ящик, с тяжелым деревенским акцентом ответил:
— Там, в каморке с пряностями.
Василий сидел на большом мешке с сопью, когда главный повар императорских кухонь открыл дверь и вошел в маленькую комнатенку. Она вся была завалена ящиками и мешками с тмином, сассафрасом, чуфой и майораном. Здесь вкусно пахло розмарином и рутой, но молодой человек был бледен и печален.
И Селех, конечно, заметил и бледность, и печаль. Но он не увидел страха. И это очень удивило старого повара. Потому что сам он был напуган до смерти, да и четверо рабов дрожали, как осиновые листья.
— Ты не должен попасть к ним в руки, — сказал Селех. — И без того большое горе, что наша маленькая Юли-Юли вызвала такой взрыв бешенства у этого сумасшедшего императора.
— Что же с ней теперь будет?
— А что случается с бедным агнцем, попавшим к питону? — Руки Селеха взметнулись в безмолвном жесте отчаяния. — Мы должны вытащить тебя отсюда. Но как это сделать? Да, я не слишком хитер и не могу ничего придумать стоящего. Но одно я знаю точно: Тижелий предупредил охрану. Сейчас они удвоили посты на стенах и, может быть, скоро начнут обыскивать дворец.
— Там под стеной есть дыра. Я знаю место. Только куда я пойду, когда выберусь отсюда?
Селех задумался и затем повернулся к Деметрию, который стоял рядом.
— Элишама-бен-Шешбайзер? — неуверенно спросил он. — Его дом находится недалеко от стен дворца, внизу, у подножия холма. Как ты думаешь, мы можем попросить его о такой услуге? Ведь это очень опасно!
От волнения Деметрий, не переставая, грыз ногти.
— Ты говоришь о ювелире? И ты думаешь, он рискнет своей жизнью, жизнью семьи, состоянием — всем? Да-да, не забывай, очень большим состоянием.
— Элишама один из наших самых надежных друзей, — возразил Селех. — Я думаю, стоит попробовать. Только ты, Деметрий, отправишься с молодым человеком. Сначала войдешь в дом один. Расскажешь обо всем… Если он откажет, тогда будем искать другой выход, но мне кажется, что он согласится. Он мирный человек, но смел, как лев.
И Селех с беспокойством обратился к юноше:
— Все будет зависеть от твоей ловкости. Сможешь ли ты вырваться из их когтей. Действуй быстро, но не безрассудно. Помни: от твоих действий зависит многие жизни.
Но Василий по-прежнему не испытывал страха. То, что его личная безопасность была под большим вопросом, не очень волновало юношу. Все мысли и переживания были подавлены ощущением радости, которое он испытал еще в зале перед лицом императора. Наконец-то сомнения покинули его сердце. Понадобились Опасность и тяжелые испытания, чтобы он понял, насколько сильна его вера. И странная вещь: чем больше вокруг было опасности и мрачных теней, тем ярче горел свет истины в его душе, тем больше спокойствия было в его сердце.
Селех изучающе смотрел на молодого человека.
— Кажется, ты не испытываешь страха. Это хороший знак.
— Я? Что ты! Мое сердце полно ужаса! — воскликнул Василий. — Что станет с Юли-Юли? Неужели мы ничем не можем помочь ей? А если мне сдаться? Занять ее место?
— Это ровно ни к чему не приведет, — заявил Селех без тени сомнения. — Император прикажет приковать тебя рядом с ней, и вас обоих подвергнут допросу.
— Я не боюсь за себя, — сказал Василий. — Но мне так не хочется умирать прямо сейчас. Если это случится, то моя жена так и не узнает, как сильно я люблю ее.
Селех в изумлении уставился на молодого человека, и Василий понял, что здесь необходимы объяснения.
— Некоторые обстоятельства наложили печать на мои уста, и, только прибыв в Рим, я понял, как она дорога мне. И я не хочу умереть сейчас, так и не сказав ей, насколько я был слеп. Она должна узнать, что мои глаза открылись.
— Я уверен, — сказал Селех, — что Господь приведет тебя к ней. Мне тоже хотелось бы верить, что все христиане, живущие под крышей этого дворца, избегут гнева Нерона. — И он повернулся к своему помощнику. — Ступай, Деметрий. Ступай сначала по подземным коридорам, затем иди вдоль аллей. Они такие густые, что туда почти не доходяг лунный свет. И не забудь того, что я сказал тебе, когда ты придешь к дому Элишама.
Василий и Деметрий в целости и сохранности добрались до дыры в стене. Они скользнули внутрь. Невидимые, а потому страшные, твари, нашедшие там убежище, бросились врассыпную. На счастье, они были напуганы гораздо больше, чем беглецы.
И вот Василий и Деметрий достигли дома Элишама, который располагался у подножия Палатина. Тропинка, по которой они шли, была такой крутой и узкой, что они все время боялись сорваться и упасть на крышу одного из домов внизу. Все окна в доме Элишама были освещены. Это обстоятельство слегка обеспокоило беглецов. В такое позднее время это могло означать лишь одно: в доме были гости. Это все усложняло.
Когда они вышли на улицу, Деметрий остановился.
— Кажется, дом полон народу, — проворчал он. — Скорее всего Элишам не сможет принять тебя. И все же, раз Селех сказал — я зайду. А ты пока спрячься вот тут, в углу. Здесь темно. Сиди тихо и не шуми. Никуда не двигайся, пока я не выйду.
Он так долго оставался в доме, что Василий уже начал думать, что все было продумано заранее, что таким способом Селех хотел от него избавиться. Он уже начал размышлять, не без страха, куда он мог пойти в поисках убежища. И тут он увидел, как одно за другим в доме стали гаснуть окна.
Когда дом погрузился во тьму, он услышал чьи-то осторожные шаги.
— Где ты? — шепнул Деметрий.
— Здесь.
Деметрий подкрался к юноше и с облегчением прошептал, что отведет его в дом.
— Элишам сразу же дал свое согласие, но нужно было время, чтобы избавиться от гостей. Теперь путь свободен, и я проведу тебя. Мне ведь тоже надо торопиться. У меня целая куча дел, а рано утром надо снова идти на рынок.
— Ты сильно рисковал ради меня, — проговорил Василий с благодарностью. — Все были так добры ко мне: и ты, и Селех, и те четверо рабов.