— Я ничего не могу сделать для тебя, Ибдаш. Ничего. — Голос ее был жестким. В тоне читалась фатальная решимость. — Когда-то ты говорил, что готов умереть ради меня. Ну вот, твое желание сейчас исполнится. Не совсем, правда… Ты умрешь не ради меня, а вместе со мной.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
ГЛАВА XXXII
Василий прибыл в Антиохию без единого обола в кармане. Кошелек его был пуст. Золото Иосифа Аримафейского растаяло в Риме, как воск, а остатки во время длительного путешествия. Ничего не оставалось, как добираться до дома пешком, а это было делом нелегким, потому что Сад Дафны находился на приличном расстоянии от порта. Да кроме того, помимо мешочка с инструментами и узелка с сильно потрепанной одеждой, у него имелся еще и довольно большой увесистый сверток, в котором лежали три бюста, завернутые в солому.
Взглянув на сверток, Василий подумал, что еще никогда человеческие плечи не носили столь драгоценного груза. Ведь там находились бюсты Иисуса, Петра и, Иоанна.
Эта последняя дорога домой была очень тяжким испытанием. Почти все время приходилось идти в гору. Когда, наконец, показался его дом, солнце начало заходить, зацепив раскаленным диском за верхушки деревьев. Тогда он остановился, положил на землю свою поклажу и с восторгом посмотрел на белые стены, за которыми ждала его Девора. Девора. Ждала и надеялась… Он знал и верил в это. Сердце юноши переполняла любовь. С счастливым видом он оглянулся.
Наступала осень. Где-то вдали собиралась гроза. Василий чувствовал ее терпкий, ни с чем не сравнимый залах. Вечерняя прохлада приятно холодила его воспаленный лоб.
Он снова посмотрел на белые стены. Они были для молодого человека олицетворением не только любви и мира, но и надежды. Надежды начать новую жизнь, полную работы и любви Деворы.
— Я благодарю Тебя, Господи, — прошептал он, — за то, что, проведя сквозь опасности, Ты вернул меня к дому с обновленным и чистым сердцем.
Но в это самое время к нему подошел старик. Он шел медленно, неся на голове огромный поднос со сладостями. Погруженный в свои мысли, Василий даже не слышал, как он приблизился. Поэтому, когда он обратился к нему, юноша вздрогнул.
— Отсюда открывается очень красивый вид, юноша.
Василий резко повернулся и посмотрел на старика. Смутные воспоминания пронзили его память. Он был уверен, что уже видел когда-то это лицо.
— Разве может быть что-то более прекрасное? — спросил продавец сладостей, указывая на запад. — Разве может быть что-то более успокаивающее, чем эти деревья, окрашенные в цвета заката?
Василий подумал: «Ну я уверен, что свет в глазах моей Деворы еще более прекрасен».
— Когда становишься старым, — продолжал продавец сладостей, — осенние дни приобретают для тебя совершенно особенную прелесть. Они словно говорят о тленности мира, быстротечности времени и неизбежном конце, к которому так долго шло наше усталое тело. Все имеет свой конец…
И тут Василий вспомнил его. Он пригляделся. Да, ошибки не может быть: это именно тот человек, тот продавец сладостей, который когда-то остановился у дома Игнатия.
— А я уже видел тебя раньше, — сказал он старику. — Это было очень давно, но я хорошо запомнил тот день, потому что увидал то, что не должен был видеть. — И юноша рассказал продавцу о том, как видел спрятанную записку, как она была передана… Старик улыбнулся.
Они помолчали немного и, набравшись смелости, Василий сказал продавцу:
— Христос воскрес.
Продавец так резко повернулся, что большая часть содержимого подноса полетела в пыль.
— Теперь я уверен, — сказал он. — Ты сын Игнатия. Я столько слышал о тебе. Я очень счастлив, что ты вернулся живым и здоровым из своего путешествия.
— Тебе рассказывал обо мне Лука?
— Да, мой юный друг. Я много раз виделся с Лукой после его возвращения в Антиохию.
— Он еще здесь?
— Да. Я заходил к нему сегодня, как уже заходил однажды, когда мне нужно было передать ему кое-что. Но тогда я не видел тебя.
— А я был тогда в Антиохии?
— Да, это было еще до твоего отъезда.
— Я ничего не знал ни о твоем приходе, ни о том, какие новости ты сообщил.
— Я сообщил тогда, что в Антиохию прибыл Миджамин. Я тогда встретился с Лукой и видел твою жену.
Беспокойство охватило молодого человека.
— Миджамин прибыл в Антиохию еще до моего отъезда? Я ничего не знал об этом. — Он схватил старика за рукав. — Скажи, что-то случилось? Что-то страшное? Ну говори, все ли здоровы? Моя жена. Лука, друзья? А чаша?
— Успокойся, ничего не произошло. Мне кажется, они решили ничего не говорить тебе из страха, что ты откажешься ехать. Не захочешь оставлять их в минуту опасности. Но они хотели, чтобы ты скорее закончил работу. Миджамин не должен был стать помехой.
Василий задумался над этим объяснением.
— Да, конечно, ты прав. Они знали, что мне необходимо отправиться в путь. А моя жена самая мужественная женщина на свете. Она послала меня в Рим с поручением, которое не имело ничего общего с работой над Чашей. Она смело взглянула опасности в глаза и осталась ждать своей участи. Она шала, что рискует своим счастьем.
— У твоей жены столько добродетелей, что ты никогда не сможешь перечислить их все. А что до Миджамина, то он так и не смог воплотить свои угрозы в жизнь. Власти следили за фанатиками и так как они явились причиной произошедших беспорядков, то его упрятали за решетку.
— Значит чаша спасена!
— Пока, да. — Продавец сладостей понизил голос до шепота. Но мне кажется, скоро снова начнутся неприятности. Через несколько дней Миджамина должны выпустить. А он готов на все, ты же знаешь. Мы должны быть настороже.
Василий схватил вещи и взгромоздил их себе на плечи.
— Не будем терять времени.
Слугу, который открыл калитку, Василий видел впервые. С вполне понятным недоверием и сомнением этот человек оглядел юношу с головы до ног. Василий был в сильно потрепанной, покрытой дорожной пылью одежде. В ногах лежали какие-то узлы, а позади стоял старик с блюдом сладостей на голове.
— Хозяйка сейчас обедает, — сказал он. — Вы пришли не вовремя…
— Скажи ей, что человек, только что прибывший из Рима, очень желает видеть ее. Прямо сейчас, — ответил Василий.
По-прежнему стоя у двери и не переступая порога, Василий наконец услышал торопливые шаги Деворы по дорожке. Потом он увидел ее. Сначала она бежала со всех ног. Но чем ближе она подходила тем больше замедляла шаг. Наконец она подошла к самой калитке и остановилась. Глаза ее были полны страха, надежды, вопросов.
На ней была одежда, которую обычно носят замужние женщины. Но странное дело: она нисколько не старила ее.
«У нее вовсе не вид матроны, — с нежностью подумал Василий. — Скорее, она похожа на девочку, которая надела одежды своей старшей сестры».
Сердце юноши переполняли слова нежности и счастья. Но он так ничего и не сказал. Он сам не помнил, как заключил Девору в объятия и крепко прижал к своей груди. Она тихо плакала, уткнувшись лицом в его покрытую пылью тунику. Но Василий знал, чувствовал, что это слезы радости.
Охваченные общим счастьем, они долго стояли не двигаясь. Затем Василий осторожно взял жену за подбородок и приподнял лицо. Он заглянул в глаза девушки и прочел в них то, что надеялся прочесть. Все, что было до сих пор, отступило в прошлое.
— Я столько всего должен сказать тебе, — прошептал он.
— Неужели ты скажешь мне все то, что я так давно хотела услышать от тебя? И мы сможем забыть наши прежние раздоры? — сомнения и страх улетучились из ее глаз. Теперь они сияли одним лишь счастьем. — Но ты можешь ничего не говорить. Я прочла все в твоих глазах. В словах нет надобности.
— Но у меня накопилось столько слов! Они раздирают меня! Они рвутся наружу! — закричал он. — Мне понадобятся дни, месяцы, годы, чтобы сказать их все. И они все об одном и том же и очень похожи между собой. Так что я буду без конца повторять тебе одно и то же. Что я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… Что ты самая прекрасная и смелая девушка на свете. Что я обожаю твой маленький вздернутый носик, твое белое ушко и сияние твоих глаз. Больше ничего не имеет значения. Всю жизнь, до самой смерти я буду повторять тебе это.
— А я никогда не устану слушать, — прошептала Девора. — Василий, я чувствую, как становлюсь жадной. Мне никогда не будет достаточно тех слов, что ты скажешь.
Они шли по дорожке и совсем не замечали ничего вокруг. Немного в стороне, чтобы не мешать, шел Лука. Они даже не увидели, как он подошел. Но вот Девора почувствовала его присутствие и, вырвавшись из объятий Василия, обернулась.
— Василий вернулся! — крикнула она ему. — Он загорел во время своих путешествий и стал таким же сильным как Давид. Он, правда, еще не рассказал мне о своих подвигах, но я по глазам вижу, что ему удалось все, что он задумал.
Лука приблизился, и Василий тут же почувствовал, что все это время старик жил в страшном ожидании грядущего. Он выглядел еще более старым и усталым. Лицо и руки Луки были теперь покрыты целой сетью тонких морщин.
— Сын мой, — сказал он. — Как я догадываюсь, этот сверток содержит сокровенные плоды твоего труда? Но я заметил еще кое-что. Это трудно скрыть. И я очень счастлив… Надеюсь, я теперь могу быть уверенным, что ты… и моя маленькая Девора… Что теперь вы неразлучны как…
Они одновременно ответили ему «да», потом посмотрели друг на друга и рассмеялись. Девора взяла Василия под руку и положила голову ему на плечо.
— Ничто не в силах больше разлучить нас, Лука.
— Я должен многое рассказать вам о своей поездке в Рим, — заявил Василий. — Это верно, что мне удалось выполнить все, что я задумывал. К несчастью, на этом хорошие новости кончаются. Положение очень серьезное.
Лука уже собрался было расспросить его, как вдруг заметил торговца сладостями, который по-прежнему стоял на пороге.
— А, и ты здесь? У тебя есть еще новости?