В дизайне современной, белой как снег кухни преобладали прямые линии. Он замер на пороге, опасаясь нарушить эту стерильную чистоту.
Хассан повернул голову:
— Ага, вот и он. Тебе удалось поспать?
— Ну… где-то час. Не знаю.
— Садись поешь.
Хассан отложил в сторону лопатку и потянулся за тарелками.
— Спасибо, но мне надо идти.
— Надеюсь, ты не собираешься совершить какую-нибудь глупость?
— Что ты имеешь в виду?
— С братьями Рингбергами шутки плохи.
— Со мной тоже.
Хассан посолил и поперчил яичницу и начал есть прямо из сковороды.
— Ты действительно думаешь, что за исчезновением твоей дочери стоит Микаэль Варг? По-твоему, у него хватило бы ума в течение трех лет обманывать нас всех?
— Я ничего не думаю, я уже перестал этим заниматься. Я знаю только то, что мне необходимо залезть в каждую лисью нору, чего бы это ни стоило.
— Братья Рингберги это не нора. Они хитрые молодые подонки. И не остановятся ни перед чем.
Лелле почесал щеки, на которых за последние дни успела отрасти колючая щетина.
— Похоже, их требуется поставить на место раз и навсегда.
— Ты можешь пообещать мне оставить Рингбергов в покое?
Лелле прищурился, смотря на встроенные в потолок светильники:
— Позвони, когда я смогу забрать машину.
Четыре яйца в день. Иногда пять. Мея регулярно обходила курятник. Сначала она боялась, что злобные птицы набросятся на нее, как только она войдет. Было что-то пугающее в том, как они таращились, как дергали шеями. В первые дни она оставалась в курятнике ровно столько, сколько требовалось для сбора яиц. Но потом осмелела и стала задерживаться, наблюдая за птицами. Куры много гадили, и стоило труда поддерживать чистоту. У нее появилась любимица. Маленькую несушку постоянно клевали остальные, включая петуха. Однажды Мея увидела ее почти без перьев. Бедняжка сидела, забившись в угол, а на опилках было немало кровавых пятен.
Вопрос решился просто. Анита дала Мее банку с дегтярной мазью:
— На, возьми. Помажь, и они оставят ее в покое. Здесь не из-за чего слезы лить.
Карл-Юхан расправлялся с дровами с помощью пилы и топора. Мея наблюдала за ним со стороны. Ее возбуждало блестевшее от пота тело. Не было и мысли о том, что от него будет вонять, когда он придет к ней, о мокрых пятнах, которые останутся на ее одежде после объятий. Как только выпадала минутка, они прятались в высокой траве и, забыв об усталости, ласкали друг друга. Полностью отдавались страсти, пока кто-нибудь криком не извещал, что пора снова приниматься за работу.
За едой обычно собиралась вся семья. Биргер и Пер любили порассуждать о конце света. Несмотря на все их старания избегать современную технику, по вечерам они слушали радио, но не просто радио, а определенную волну, считая, что только на ней можно получить крайне важную информацию, то, о чем никогда не говорится в обычных новостях. На этой волне вещали о выживании и о том, как приготовиться к кризисным ситуациям, начиная с того, какие предметы первой необходимости следует запасти, и заканчивая тем, как вырезать аппендицит собственными руками. Тема приближающихся катастроф за столом всегда была главной. Биргер и Пер развивали собственные теории. С умным видом они рассуждали о заговорах США и России. О биологическом оружии и обмане со стороны СМИ. Порой, войдя в раж, они стучали по столу с такой силой, что старый фарфор дребезжал.
Мея не понимала, как можно относиться к таким вещам всерьез. Сама-то она могла думать только о Карле-Юхане, да и как тут не думать, если он постоянно напоминал о себе, касаясь голым коленом ее обнаженных ног или незаметно запуская ей пальцы под шорты. Он все время улыбался уголками рта, и Мея тоже начинала улыбаться
— И чего вас так насмешило? — однажды поинтересовался Биргер, и Мея смутилась — она не привыкла быть в центре внимания.
— Мы стоим на пороге мирового коллапса, а Швеция сократила численность сил гражданской обороны, — продолжил Биргер. — Что ты думаешь об этом, Мея?
— О чем? — Перехватив насмешливые взгляды Пера и Ёрана, она покраснела.
— Почему, по-твоему, мы уменьшили вооруженные силы?
— Наверное, они обходятся очень дорого.
Пер прыснул так, что крошки из его рта полетели через стол, но Биргер этого не заметил.
— Власти хотят, чтобы именно так мы и думали, — заявил он дружелюбно. — На самом же деле они желают нашей погибели, чтобы мы оказались абсолютно беспомощными, когда в наш дом придет беда.
— Оставь Мею в покое, — попросил Карл-Юхан, — незачем ее пугать.
— Я просто хочу, чтобы она все правильно понимала, хочу открыть ей глаза. Мир, к сожалению, не комната для игр.
Вечером, когда они с Карлом-Юханом лежали обнявшись, Мея спросила, верит ли он сам во все это.
— Люди не желают верить в худшее, чего бы это ни касалось, — ответил парень. — Нам не хочется готовиться ни к чему заранее. Мы обычно начинаем действовать только, когда уже становится слишком поздно. Благодаря моему отцу я научился думать как человек, настроенный на выживание в любых условиях, научился всегда быть готовым ко всему и по возможности предвосхищать беду.
— Но, наверное, тоскливо всегда верить в худшее?
— Гораздо хуже потерять всё за одну ночь — всех, кого ты любишь, собственную жизнь — по той простой причине, что ты не смог или не захотел посмотреть в глаза истине.
— Так ты правда веришь, что все будет так плохо? Что война может прийти сюда, в Швецию?
Карл-Юхан положил подбородок ей на ключицу. Его голос был хриплым от усталости.
— Да, я верю в это. Все указывает на такое развитие событий. Но это не играет никакой роли. Мы готовы ко всему, что бы ни случилось. А ради тебя я готов пожертвовать жизнью.
Ночью ей приснилось, что она была той самой курицей, которую щиплют другие птицы. Будто бы сидела на солнечной кухне Аниты, и они набросились на нее. Только это были не птицы, а Биргер и все остальные. Рвали и трепали острыми клювами, пока вместо перьев не осталась покрытая пупырышками кожа.
В субботу вечером небо висело низко над деревьями. Темные тучи угрожали в любой момент разродиться дождем. Лелле надел резиновые сапоги и натянул на голову капюшон. Он долго взвешивал в руке пистолет, но в конце концов решил не брать его с собой. Посчитал, что так будет лучше. Машину он еще не получил, но до Глиммерсбергета было рукой подать. Йеспер рассказал ему, где они обычно собирались по выходным. Где можно найти братьев Рингбергов и Варга.
Он пошел через березовый лес и издалека почувствовал запах дыма. Над Глиммерсбергетом, накрывая его своей тенью, возвышалась гора. С востока наверх вела укатанная дорога, позволявшая сберечь силы и время, если подниматься на автомобиле. Но раз машины нет, так нет, что ж теперь. В этом даже были свои преимущества. Лелле выбрал незаметную тропинку, змеившуюся с южной стороны. Как быстро выяснилось, она была прилично заросшей, и ему приходилось постоянно лавировать между скользкими валунами.
Скоро он уже мог слышать музыку и смех. Судя по всему, там было довольно много народу. Мышцы ног болели от напряжения, и он остановился на уступе усмирить дыхание. Ему показалось, что Лина находится рядом, пусть даже он не мог видеть ее. Вспомнилось, как они поднимались сюда на снегоходе зимой, когда над головами танцевало северное сияние, а из-за сильного мороза брови и ресницы покрывались инеем. Ее глаза тогда лучились восторгом.
— Такое впечатление, словно там ангелы машут крыльями.
— Ты так считаешь?
— Неужели ты не видишь, как они летят?
У него заныло сердце, и он сложился пополам, приложив руку к груди. Небо опустилось еще ниже, дождь усилился. Уже через несколько секунд прохладные ручейки побежали по щекам вниз и пробрались под воротник. Голос Лины долетел до него сквозь шум дождя.
— Иди домой, папа, тебе нечего делать здесь.
Потом он снова услышал музыку и голоса, только уже реальные, и продолжил путь. Преодолел последний отрезок и присел на корточки в зарослях. На поляне было полно молодых парней. Они сидели вокруг костров, в небо летели искры, и Лелле показалось, что он чувствует жар на мокрых щеках. Земля вибрировала: тяжелая музыка, рок. Его нос уловил запах гашиша. Лелле узнал нескольких учеников из своей школы. Он вроде увидел Йеспера, но не мог сказать этого наверняка.
Он попытался подавить волну негатива и, сделав глубокий вдох, вышел из укрытия. Остановился у ближнего костра и окинул взглядом сидевших. Некоторые тут же прикрыли банки с пивом и побросали самокрутки в огонь. Лелле решил сразу объясниться.
— Я здесь не для того, чтобы мешать вам развлекаться, — сказал он. — Я ищу братьев Рингбергов, Юнаса и Юнаха. Вы видели их?
Молодой парень с остекленевшим взглядом встал и, покачиваясь, подошел к Лелле:
— Ты коп, что ли?
Музыка затихла, теперь он слышал стук собственного сердца. Парни стали подходить со всех сторон, окружили его, как волки добычу.
— Я не полицейский, — выставил он ладонь; неприятно было осознавать, что голос дрожит.
Здоровенный детина шагнул вперед и посветил ему в лицо карманным фонариком:
— Я тебя знаю. Ты учитель из Таллбакской школы.
Парни загудели, переговариваясь
— Все правильно, — подтвердил Лелле, закрывшись руками от света. — И мне абсолютно наплевать на то, чем вы тут занимаетесь.
Парень опустил фонарик:
— Зачем тебе понадобились братья?
— Хочу поговорить с ними относительно одного слуха.
— Какого еще слуха?
— Возможно, им что-то известно об исчезновении моей дочери. — Лелле сунул руку в карман и достал фотографию Лины: — Это моя дочь. Как многие из вас знают, она пропала с автобусной остановки в Глиммерстреске три года назад, и если кому-то что-то известно о ее исчезновении, я прошу рассказать. Еще не поздно сделать это.
Пустые взгляды в ответ. Непроницаемые лица. От страха и отчаяния на Лелле нахлынула злость.